Мы с Лялей едем в отдельном купе. Переодеваемся. Скоро Париж. Еще там, в Финляндии, решили, что я опять прикинусь мужчиной, приклею усики. А из Ляльки мужчина никак не получался. Нашли ей широкополую шляпу, чтобы по возможности скрыть лицо. Я выйду первой с легким саквояжем, а Ляля, как приличная дама, возьмет носильщика и пойдет вместе с ним, сопровождая наш багаж
Выскакиваю из вагона, быстро прохожу в конец перрона, мимолетно отмечая, что нас, похоже, ждут. Один в котелке, другой в кепке. Рожи этой сволочи - шпиков, агентов - чую за сто шагов. Нюх. Наверное, потому что сама такая же сволочь. Меня они не замечают. Ну да, нацелены на двух женщин. А я в усах. Останавливаюсь за их спинами и жду Ляльку. Вот она показалась вдали, идет медленно, о чем-то весело болтая с носильщиком. Вдруг сильный порыв ветра сносит ее шляпу. Лялька бросается ее ловить, потом распрямляется, торопясь надеть. Поправляет волосы, мешкает.
Кажется, тот, что в котелке, ее засек. Узнал? Шагает Ляле навстречу. Это смерть! Что делать? Бросаюсь за ним. И вдруг, через пять шагов, торможу. Нельзя! Не могу себя раскрыть. В моей голове упрятано то, что нужно Аркадию Сергеевичу. Снова рвусь вперед. Опять торможу. Котелок уже близко к Ляле. Какое-то его движение, издали совершенно невнятное. И вот он уже шагает дальше, а Лялька, Лялька начинает оседать. Подбегаю. Лялька лежит, белое лицо улыбается, глаза раскрыты. Вокруг толпится переполошенный народ, ошарашенный носильщик стоит, раскинув руки, на Лялькиной блузке расплывается красное пятно
А тот, в котелке, уже словно растворился. Кто-то трогает артерию у Ляли на шее. "Мертва", - говорит он. Стою в толпе над мертвым телом, в голове будто кусок льда, не понимаю, что я должна сейчас сделать, не могу пошевелиться. Подбегают полицейские.
- Кто видел, что произошло? - спрашивает один.
Я очнулась. Ухожу. Возле вокзала беру такси, называю адрес Аркадия Сергеевича и уезжаю. Останавливаю автомобиль, немного не доехав. Приближаюсь к дому. Внизу - кафе. Столики на тротуаре. Редкие посетители. А вот и шпик, наблюдающий за входом в подъезд. Я в мужском обличье, а ждет он, конечно, женщин. Но, может, их интересует каждый, кто заходит в этот подъезд. Прохожу мимо, не задерживаясь, сворачиваю в ближайший сквер, усаживаюсь на скамейку, закуриваю. Не докурив, встаю, возвращаюсь к дому и - прямо в кафе, к стойке. Беру бокал красного и иду к свободному столику на улице. По пути - шпик. Спотыкаюсь, едва не упав, вино плещет шпику на пиджак и ворот сорочки.
- Мать твою! - вскрикивает тот на чистом русском языке.
- О, мсье, какая досада! Простите меня! Позвольте я вам помогу! Я безумно виноват! - лопочу по-французски, хватаю со стола салфетку, принимаюсь стирать винные пятна.
- Дерьмо! - шпик переходит на французский.
- Нет, не оттирается, - я в отчаянии, - нужно посолить и смыть водой. Официант! Официант! Принесите соль!
Вдвоем с официантом посыпаем солью шпика.
- Проводите его в туалет, прошу вас. Помогите, будьте любезны. Нужно теперь смыть водой. Мсье, простите меня. Я ужасно виноват, - бормочу и сую официанту купюру. - Благодарю вас. Всего доброго. Проводите господина.
Я ужасно тороплюсь.
Официант ведет шпика в туалет. Когда дверь за ними захлопывается, ухожу и ныряю в подъезд. Тут же замедляю шаг. Каморка консьержа, слава Богу, пуста. Иду тихо, стараясь не стучать каблуками. Смотрю вверх, в лестничный проем. Кажется, там кто-то есть. Оправляю костюм, ощупью проверяю усики и осторожно поднимаюсь по лестнице. На подоконнике - мужчина. Темный силуэт на фоне светлого окна. Приближаюсь, миную его. Тот не двигается, лишь поворачивает голову вслед за мной. Оглядываюсь. Свет проявляет его пол-лица. Знакомый? Кто? Останавливаюсь, всматриваюсь, спускаюсь на пару ступеней. Сурин?
- Что тебе нужно? - говорит тот по-французски.
- Сурин, ты? - спрашиваю по-русски.
- Что вам угодно?
- Теперь узнаешь? - отдираю усики.
- Мария Игнатьевна? - Сурин вздрагивает. - Маша, ты?
- Узнал?
Он спрыгивает с подоконника, припав на хромую ногу. Обнимаемся.
- Ты что тут делаешь? - спрашиваю.
- Пришел вот Хотел зайти к его супруге Выразить Да не могу. Не представлен я ей. А ты? К ней?
- Что выразить?
- Соболезнование.
- Генерал?! Что с ним?!
- Не знаешь? - Вытаскивает из кармана газету. Портреты. Крупный заголовок: "Без следа исчезли руководитель русского воинского союза генерал Дитмар и его заместитель Саблин". Ноги подкашиваются, сажусь на ступеньку, колочу ее кулаком.
- Опоздала Я опоздала на сутки Опоздала! Опоздала! Опоздала!
- Ты где была? - Он трясет меня за плечи.
- А? Что? - ничего не соображаю. - Нет, не знаю Нигде Опоздала!
- А ты в усах Маскарад Зачем?
- Опоздала!
- Жуткая история! А я предупреждал! Я предупреждал, что Саблин - большевик... Я ему говорил, Аркадию Сергеевичу... Не поверил он Сурину... Вот Саблин его и убил! Или похитил. А сам небось уже в Москве.
- Тут написано - оба пропали.
- Оба Один убитый, другой - убийца
- Почему так говоришь? Что знаешь?
- Чую! Можно я с тобой пойду к ней?
- Нельзя. Оставь адрес. Я тебя найду. А теперь иди домой. Ей нужен покой, - встаю.
- Ну, передай от меня Хоть она меня и не знает, - говорит он и начинает нехотя спускаться.
- Адрес скажи!
- А помнишь, как в Ленинграде? - Сурин останавливается, широко раскрыв наивные детские глаза. - Как большевиков взрывали, а? Какой был фейерверк!
- Адрес!
- Пятнадцатый арондисман, Курно семь. Я там у кукольника, у Шаврова.
- Я приду.
Поднимаюсь вверх по лестнице. Ноги отказывают. Но надо.
Вера Ивановна прижимается к моему плечу и плачет, плачет:
- Где ж ты была, Машенька? Где ты была?
- Опоздала я вина моя простите меня на сутки, всего на сутки
- Вернулась Слава Богу. Живая, - всхлипывает она.
- Днем бы раньше! Одним днем!
- Ты все сделала? Что просил Аркадий, все?
- Да Узнала все. Про Саблина. И про других шпионов.
- Именно это выясняла? Узнала и не сообщила!
- Аркадий Сергеевич не велел. Он приказал - только лично. Лично ему. Устно. Я исполняла приказ! Он приказал! Я не могла, не могла иначе! Дура! Нужно было плюнуть - и по телефону! Письмом! Телеграммой! Как угодно!
А он не велел...
- Что мне теперь делать, Машенька?.. Как жить?.. Зачем? - Она смотрит мне в глаза.
Молчу, отвожу взгляд.
- Прости Что уж тут Идем, я тебя покормлю, - говорит она. - Омлет Я всегда Аркадия кормила омлетом, - и опять всхлипывает.
Нехотя ем. Вера Ивановна уперлась взглядом в стол. Руки теребят намокший платок. Потом поднимает глаза:
- Все, что ты узнала, нужно рассказать в СРВ.
- Мне не поверят. Меня посылал лично Аркадий Сергеевич. И никто обо мне ничего не знает. Я должна все решить сама.
- Что значит - решить?
- То самое! - вскидываюсь ведьмой.
Вера Ивановна бьет кулаком по столу и орет:
- Не смей! Хватит!.. Ах, Аркадий, Аркадий, - говорит она тихо и задумывается. А потом решительно: - Тебе не поверят, поверят мне. Назови самого опасного.
- Один исчез вместе с Аркадием Сергеевичем. Другой - Шестаков.
- Шестаков! - она даже привстает. - Такой приличный господин.
- Видите. Даже вы не верите. А про Саблина с Кривицкой - верите?
- Увы. Это уже всем известно Кривицкую арестовали французы
- Слава Богу.
- Аркадий уходил и оставил записку, что идет на свидание с немцами по предложению Саблина. Свидание Саблин устраивал. Аркадий подозревал, что провокация, потому и написал
- Подозревал, но пошел? Ах, Аркадий Сергеевич!
- Старый дурак!.. Велел конверт вскрыть, если не вернется к половине третьего. А вскрыли только вечером Так что Шестаков? Я немедленно сообщу. Немедленно. Что сказать?
- Скажите, что у него в квартире установлен подслушивающий аппарат. Он знал все, о чем говорили в кабинете Аркадия Сергеевича
- Невозможно! Такой приличный человек! О, Господи
- Кому вы хотите сообщить?
- Генералу Абрамову Его нет в твоем реестре?
- Нет. Телефонируйте. Пусть приедет сюда. Я выдам ему весь реестр.
Ночью не спится. Мы в длинных белых ночных рубахах (вроде саванов, подум
