27.10.25
«Политические и военно-стратегические представления о характере будущей войны у командного состава Красной Армии и у советских военных теоретиков в 20-е годы формировались в основном на изучении опыта двух войн – Первой мировой (тогда ее в СССР именовали империалистической войной, в белогвардейских кругах – Великой войной) и гражданской войны в России 1918–1922 годов. Во многих случаях довольно явно прослеживался антагонизм между теми, кто отдавал предпочтение опыту мировой войны, и теми, кто считал, что наиболее ценным для понимания будущих войн является опыт гражданской войны. Как правило, первые принадлежали к числу бывших генералов и старших офицеров царской армии, вторые – к когорте лихих командиров времен гражданской войны, вышедших из солдатских и унтер-офицерских низов старой армии и вкусивших плоды своих побед под стратегическим началом первых»[1].
«Что касается военно-технических и политических характеристик будущей войны, то они, как правило, давались, исходя из установки на неизбежность решающего вооруженного столкновения «первого социалистического государства» с той или иной комбинацией капиталистических государств»[2].
«Было бы неверным считать, что в оценках характера будущей войны и формировании соответствующих оперативно-стратегических планов командование РККА исходило из голой идеи мировой революции, ее экспорта в другие страны. Она сочеталась с чисто военными установками оборонного характера, в соответствии с которыми главной задачей РККА была вооруженная защита первого в мире государства, строящего социализм, от посягательств извне. В обороне этого государства многие видели главную, отвечающую интересам мирового коммунизма, миссию страны Советов, ее Красной Армии по защите интересов «мирового пролетариата» и трудящихся всего мира»[3].
«Бывшие генералы и офицеры, служившие в Красной Армии и занимавшие в ней … весьма высокие посты, идею защиты своего Отечества не облекали в новую идеологизированную форму, а основывали ее на традиционных представлениях о российском патриотизме»[4].
«Одним из главных противников упрощенного подхода к войнам будущего как исключительно классовым и революционным был А.А.Свечин. Не исключая полностью вероятности революционного характера войны, Свечин в то же время развивал мысль о том, что строить исключительно на таких военно-политических расчетах политику и военную стратегию неверно и опасно. Это может привести к ошибочным политическим установкам, к переоценке возможностей стратегических наступательных операций и тем самым – к катастрофическим последствиям для наступающего. Для обоснования своих взглядов по этой фундаментальной проблеме Свечин обращается к целому ряду исторических примеров»[5].
«В оценках характера будущей войны, опиравшихся на глубокое знание и понимание истории, а не на экстраполяцию в будущее … лишь опыта гражданской войны в России, Свечин оказался в целом прав. И локальные вооруженные конфликты с чанкайшистами на КВЖД в 1929 году, с Японией в 1938 и 1939 годах (на озере Хасан и р. Халхин-Гол), и советско-финская война 1939/1940 года, и главное испытание для советского государства – война с нацистской Германией и ее сателлитами в 1941–1945 годах не подтвердили мнения его оппонентов, утверждавших, что все войны, которые предстоят СССР, будут войнами революционными, классовыми. Вследствие ряда известных исторических причин Гитлеру, нацистской партии и подчиненному ему государственному аппарату удалось заставить основную массу немецкого народа воевать против Советского Союза»[6].
