Александр Лазарев - премьер труппы Ленкома - и, кажется, является очень успешным человеком. Знает это, не стесняется, не кичится этим, благодаря чему являет собой редкий пример благополучного в театре человека. И тем не менее
- Вы спокойно относитесь к тому, что ваша известность может исчезнуть?
- Ну как Если перестану сниматься - забудут очень быстро. Буквально за сезон.
- Вас радует, что узнают, что девочки у служебного входа театра ждут?
- Девочки особо не ждут Иногда только. Меня, честно говоря, это не радует и не огорчает - это часть профессии. Разрываться от радости, что меня узнают на улице, - нет, не разрываюсь, да и мешает это порой. Но это часть профессии. Так я к этому и отношусь.
- У вас дочь учится в ГИТИСе. Как и что вы ей говорите про известность? Вы озабочены тем, чтобы в случае успеха у нее не случилась бы звездная болезнь?
- Вы знаете, она такая в этом смысле взрослая, что ей ничего не надо объяснять, и я уверен, звездной болезни у нее не будет - гены хорошие.
- Вы как-то сказали, что вы строгий отец. Чего нельзя делать вашим детям - вообще нельзя?
- Нельзя обманывать. Желательно - не грубить. Обманывать - самое, конечно, гадкое, потому что это и обижает, и унижает того, кому врешь. Старшая не обманывает, а младший подвирает по-детски. Но это сразу видно - глаза-то честные.
- Дом - на вас или на жене?
- В равной степени. Я работаю довольно много, она - детей по утрам в школу отводит, уроки с ними делает. Я считаю, что встать зимой в семь утра и отвести ребенка в школу - и делать это каждый день - подвиг.
- Вы сказали как-то, что жизнь интереснее для вас, чем театр
- Ну конечно! Театр ведь лишь отображает жизнь, а любое отображение всегда хуже оригинала.
- Вам нравится жить сейчас, современные реалии вам удобны?
- Конечно, сегодняшняя жизнь предоставляет очень много свободы - по сравнению с тем, что было 15-20 лет назад. Но тогда зато не было такой пресыщенности. Были огромные желания и мечты. Сейчас все это сократилось, потому что можно много. Что лучше - мечты или возможности, - не знаю. Правильнее, наверное, книжки читать.
- У вас есть табу для сцены?
- Конечно. Нецензурные выражения.
- Даже в гениальной роли?
- Даже в гениальной роли. Начать материться на сцене - значит изменить своим принципам.
- А в жизни вы не материтесь?
- В жизни матерюсь. Но немного и знаю, что это плохо. На сцене - публично - не буду. Потому что публично ругаться матом - это оскорблять мать-землю, свою родную мать и Богоматерь. Раздеваться на сцене никогда не буду. Все, что связано с физической тайной, - не буду делать.
- Вы нашли своего режиссера?
- Конечно. Марк Захаров. "Королевские игры" - это спектакль, который меня сделал. А Марк Захаров - единственный режиссер, с которым я работал в театре до последнего времени. Только сейчас появился Александр Морфов, с которым мы второй спектакль делаем - "Визит дамы" (первый - "Затмение, или Пролетая над гнездом кукушки", в котором Лазарев сыграл МакМерфи. - Прим. ред.).
- Интересно?
- Очень. Он совсем другой, чем Марк Анатольевич, - что естественно. Захаров невероятно сложный, объемный, выполнить его просьбы непросто, порой даже мучительно. Ему нужно соответствовать, Захарову. К нему просто так на репетицию не придешь. Он сам приходит подготовленным на сто процентов. Знает, что будет делать сегодня на репетиции, - еще вчера вечером. И прийти пустым и просто от него чего-то ждать - не получится. Надо что-то приносить самому. Пусть не самое умное, но предложить. У нас даже поговорка есть специально для репетиций с Захаровым: "Разрешите глупость сказать". Я не говорю, что к Александру Морфову можно приходить пустым, но у Александра больше ежесекундной импровизации. Совсем разная у них матера творческая. Но театрального артиста, конечно же, сделал из меня Захаров. Начали родители, продолжил Калягин (Лазарев учился в Школе-студии на курсе А.А. Калягина. - Прим. ред.), а завершил Захаров.
- Кого из авторов вы либо совсем не играли, либо играли мало, а хочется больше?
- Шекспира. Я даже в институте ничего Шекспира не играл. Был и Островский, и Чехов, и современные авторы - Петрушевскую мы играли, в театре уже дважды я столкнулся с Дюрренматтом, с Бомарше, с Гориным, с Шолом-Алейхемом, а с Шекспиром - только однажды, когда старшие коллеги передали нам "Гамлета", и я сыграл Клавдия. Это была хорошая история. Тогда даже так подали в прессу, что в этом спектакле родилось второе поколение Ленкома - Раков, Певцов, Соколов, Захарова, я. У меня есть коротенькая телевизионная запись того спектакля, и, честно говоря, мне очень нравится, как я там играю.
- Вам часто нравится, как вы играете? Вообще от себя больше удовлетворения или недовольства?
- Удовлетворения - точно нет. Порой бывает равнодушие. Бывает и раздражение. Я смотрю на себя в "Королевских играх" и в "Фигаро" - спектакли, которые я играю соответственно 15 и 13 лет - и, знаете, я себе там надоел. Хотя говорят, что я там нормально работаю, но сам себе я надоел. Хочется по-другому что-то сделать, а это не возможно, потому что там очень жесткий рисунок. Но это и называется работа, наверное. Как у Чехова сказано: "Неси свой крест и веруй".
- А что самое главное в актерской профессии?
- А вот это и главное, наверное. Причем не только в актерской профессии - в любой.
- Почему люди не уходят из актерской профессии, даже если терпят в ней полный крах?
- Людям в принципе свойственно бояться менять образ жизни. Причем вот что удивительно: человеку отведено какое-то - в космических масштабах - совсем небольшое количество лет, а люди посвящают себя только одному делу. Казалось бы, добился чего-то, стал народным артистом, например, ну займись чем-нибудь другим! Ну что тебе интересно? Попробуй! Что там - кораблестроение, еще что-то Пока силы есть, пока желание есть Но - страшно. Страшно. И есть колоссальная ответственность за семью, которую надо элементарно содержать. Я себе представил, что бросаю театр и кинематограф и начинаю заниматься яхтенным спортом где-нибудь в Северной Франции. Не очень мне представилась перспектива жизни там.
- Вы считаете себя удачливым человеком?
- Конечно. Мне очень повезло, что в Ленкоме оказался, что в институт с первого раза поступил.
- Могло быть иначе с вашей внешностью и фамилией?
- Все могло быть. Я понимаю, что мне очень повезло, потому что я не хожу на работу не с девяти до шести и не слежу за стрелкой часов, отсчитывая минуты до того момента, когда можно будет уйти из ненавистного офиса. А так многие живут. А так жить нельзя! Так что, конечно же, мне повезло. Могло все иначе повернуться.
- Комплекс актерских детей - детей известных родителей - у вас был?
- Да. И у моей дочери Полины он был на первом курсе ГИТИСа. Она мне запрещала к институту близко подходить. Не только мне. Всем. Только на экзамен. Причем не все сразу, а по одному только пускала.
- Не советуется с вами по профессии?
- Советуется. Но у нее этот комплекс быстрее прошел, чем у меня, - она быстрее себе доказала, что что-то может в профессии, а не просто является дочкой и внучкой актеров. Что она сама по себе чего-то стоит.
- Интересно, а ваши табу касательно сцены на нее распространяются?
- А она и сама не станет ни раздеваться, ни материться. У нее и внешность неподходящая.
- Много говорят о том, что актерская профессия требует больших человеческих жертв. У вас так?
- Я ничем серьезным ради актерской профессии не пожертвую никогда. По мелочам - что-то типа работы в кино ради работы в театре - да, этим жертвовать приходится. Но без театра практически невозможно существовать профессионально. Театр - это наш инструмент, наш тренинг. Театр очень дисциплинирует. Нельзя не прийти. Нельзя быть неготовым. Лишившись этого, можно очень быстро внутренне распуститься. И последствия этого могут быть самые ужасные, потому что актерский механизм, актерский инструмент растренировывается безвозвратно. Захаров говорит о некоей точке в актерском возрасте, когда появляется развилка: можно сохранить верность человеческой правде, правде изображения человеческих эмоций, а можно, заигравшись, уйти в завывания, стать этаким "Актер Актерычем". Дело в том, что совсем не всегда душу надо вываливать на сцену, и вместо душевного, духовного стриптиза надо иногда уметь изобразить эмоции, но очень честно. Чтобы никого не обманывать. А без кино трудно существовать материально.
- Когда-нибудь было в вашей жизни, чтобы был неуспех?
- Конечно. "Плач палача" для меня - провал. Хотя в семье мне говорят, что это только мне так кажется. И "Чайку" я получил вроде за эту роль, но все равно успешной я ее не считаю.
- Страшно, когда провал?
- Если каждую роль считать последней, наверное, страшно.
- Вы считаете каждую роль последней?
- Нет.
- В какой телевизионный проект вы бы согласились пойти?
- В "Последний герой". Очень хочу. И зовут. Но кто меня отпустит из театра на 40 дней?
- Когда у вас отпуск, чем вы занимаетесь?
- Стараюсь уехать из Москвы. Как-то сменить обстановку.
- Любите Москву?
- Люблю, но у меня к ней очень много претензий.
- Каких?
- Пробки, хамство на дорогах, что возмущает ужасно, особенно когда приезжаешь из Европы. Но не только это. Количество отвратительных памятников, бессмысленных дорожных работ, которые ни к чему не приводят, уродливых новых зданий.
- Что самое ценное для вас?
- Семья. Вся моя огромная семья.
- Как вы относитесь к жизни - если одним словом определить: чего больше к жизни - страха, любопытства?
- Доверия.
- К вопросу о доверии, вы подаете милостыню?
- Да
- Почему?
- Я подаю всем, потому что если они просят, им в любом случае хуже, чем мне. Я слышал, что они врут, что они профессионалы, но мне это все равно - мне не жалко и не трудно подать.
Катерина АНТОНОВА
"Театральные "НИ"
