Двадцать пять лет назад не стало Константина Симонова. Согласно последней воле его прах был развеян на Буйничском поле под Могилевом. По тем временам - жест удивительный. Симонов как бы говорил всем: ни пышные ритуалы, ни казенные речи мне не нужны. Я хочу остаться со своими героями, с людьми, которых встретил здесь в июле 41-го.
Первым из советских СМИ сообщение о произошедшем на Буйничском поле получило белорусское радио. Михаил Мельников, директор Кричевского музея, одержимый краевед, отбил срочную телеграмму в Минск: оказавшись очевидцем, спешил известить журналистов. Но не знал правил игры. Белорусские радионачальники телеграмму изучали с опасливой настороженностью: что-то не то... Кто придумал? Кто разрешил?
С сыном писателя, председателем Фонда защиты гласности Алексеем СИМОНОВЫМ встретился СЕРГЕЙ НЕХАМКИН.
Буйничское поле
- Развеять прах - это было завещание отца. Он в последние месяцы часто вспоминал Буйничское поле, и нас его решение не удивило.
Официальный некролог появился 30 августа, через два дня после кончины: согласовывались подписи, а август - пора отпусков, многих приходилось разыскивать. В конце некролога значилось: о дне похорон на Новодевичьем кладбище будет сообщено особо. Но близких Симонова никто ни о чем не спрашивал, потому и мы не считали нужным перед кем-то отчитываться. У нас была своя задача - исполнить волю отца. 2 сентября мы получили урну с прахом, сели в две машины и направились в Белоруссию. Ехали Лариса Алексеевна - вдова Константина Михайловича, я, сестры, еще несколько человек, словом, родственники и те, кто фактически был членом семьи.
Про Буйничское поле мы слышали много раз. Однако никто из нас там не бывал. Буйничи - деревня под Могилевом, рядом - несколько полей. Которое `наше`? Решили свернуть в Кричев к Мельникову: он про Могилевщину знает все, должен знать и это. Но выяснилось, что и Мельников точно не знает. Зато он знает могилевского военкома полковника Тихонова, который по долгу службы отвечал за военно-патриотическую работу.
Николай Александрович Тихонов оказался на редкость симпатичным человеком. Встречался с отцом и, как выяснилось, в один из отцовских приездов в Могилев с ним на Буйничское поле ездил. Более того! Тихонов, оказывается, незадолго до смерти отца отыскал участника тех боев, тоже был с ним на поле и все надеялся: приедет Симонов снова - познакомлю. Так что теперь сомнения отпали.
Приехали на место около восьми вечера. Достали из машины урну. Прошли в глубь поля. Когда я стал рассыпать прах - Мельников и Тихонов опешили, они ничего про наш замысел не знали. Мы постояли, помолчали... Тихонов - лицо официальное - улучил момент, извинился, сел в машину, съездил куда-то позвонить (власти знали, что в Могилев приезжает семья Симонова, мы через горком заказывали номера в гостинице, но зачем - никого не волновало). Вскоре вернулся. Все выпили по пятьдесят граммов за помин отцовской души и поехали в город ужинать - усталые были, намотались... Когда уезжали с поля, на краю его над лесопосадками занимался закат. Небо было невероятно густого, алого цвета, и мысль о перекличке событий - зарево 41-го года и сегодняшнее прощание с отцом - возникала сама собой. А еще я помню свое ощущение: мы сделали то, что отец завещал. И никто нам не помешал. Хорошее было ощущение. Облегчающее.
`Островок надежды`
- Почему все-таки Буйничское поле?
- Надо понимать, чем оно было для отца. Уезжая в Белоруссию, мы говорили, что решили проехать по местам симоновской молодости. Душой не кривили: Юхнов, Кричев, Могилев - это действительно маршрут его первой командировки на фронт, самой драматической, самой тяжелой. Июнь-июль 41-го. То, что он вернулся тогда, не погиб, не попал в окружение, в плен, - чудо, счастливый билет в лотерее.
И вот в чудовищной мясорубке первых военных дней, среди всеобщего шока, паники отцу встретился островок надежды - Буйничское поле. Здесь держали оборону бойцы полковника Кутепова. Оседлав шоссе Могилев-Бобруйск, он никуда не собирался отходить. Три десятка подбитых немецких танков и самоходок дымились неподалеку. На Буйничском поле отец разговаривал с Кутеповым. Впервые за несколько страшных недель он увидел людей, которые не только желали остановить врага, но и способны были это сделать.
Через много лет на страницах романа `Живые и мертвые` в поле под Могилевом встретятся генерал Серпилин и военный корреспондент Синцов. И вот что поразительно. Там, на месте, я обратил внимание, насколько географически точно описано это поле. Как же оно засело в его памяти!
`Я хорошо представляю отца примерно до конца восьмидесятых`
- Константина Симонова считали баловнем судьбы: красавец, талант, признание, премии... А ведь... - извините, Алексей Кириллович... - вашему отцу и уйти посчастливилось вовремя. Ему не довелось пережить то, с чем столкнулось его поколение в конце жизни. Посмотрите: в состоянии морального надлома покончили с собой Друнина и Кондратьев. В фактической эмиграции доживал век Василь Быков. Алесь Адамович умер, перенервничав во время суда, разбиравшего хозяйственный спор двух размежевавшихся Союзов писателей, - хоть убейте, но не так должен был умереть Адамович! Вы представляете своего отца на суде по хозяйственным спорам?
- Не представляю. Разве что, если очень напрягусь... Да нет, все равно он попытался бы устраниться. Суды - это уже другое время. А что вовремя умер... Не думаю. Во-первых, 63 года - все-таки не возраст для смерти. Во-вторых, слишком многое отец не успел сказать.
Проживи он еще лет шесть (а это вполне могло быть, если бы не Кремлевка), мы имели бы, например, написанную - а не надиктованную! - книгу `Глазами человека моего поколения`. То, что мы читаем, - все-таки лишь качественные заготовки... Там нет, например, очень драматичной для отца главы о борьбе с космополитизмом. Он всегда с болью помнил о своем участии в этой кампании, о том, как предавал анафеме уважаемых им людей, не оправдывал себя, думал, как подступиться к теме... Не успел. Отдельной частью книги должно было стать что-то под названием `Сталин и война`. Отец опросил десятки людей - от маршалов до рядовых. Опросить успел, а написать - нет. Возможно, появилась бы новая пьеса. Продолжилась бы работа над `Солдатскими мемуарами`...
Мне кажется, отец ушел на еще одном своем взлете. До конца дней он продолжал меняться. Думал, смотрел, многое подвергал сомнению. Пытался разобраться в себе, уходил от догм...
Я очень хорошо представляю его примерно до конца 1980-х годов. Страна кипела, думаю, имя и авторитет Симонова были бы востребованы. Потом - не знаю.
`Отдавать надо те приказы, которые можно выполнить!`
- Вернемся в 1979 год.
- Ответный ход был за властями. Они поступили самым разумным образом: сделали вид, что все так и должно быть. А раз так и должно быть - то и не о чем говорить. Не знаю, как на белорусском радио, а в Москве никаких сообщений, что прах Симонова развеян под Могилевом, не было. Считалось информацией закрытой. Частное дело семьи. Только через год `Литературка` про это написала - причем словно про дело давно известное, само собой разумеющееся. Для нас газетное молчание обернулось дополнительными хлопотами: десятки людей все время спрашивали: где находится памятник Симонову на Новодевичьем кладбище - про него ведь говорилось в некрологе?
При этом - грех на что-то жаловаться. Сразу по приезде в Москву нас с Ларисой Алексеевной пригласили к секретарю ЦК Зимянину. Речь шла об увековечении памяти Симонова: издательские проекты, назвать его именем пароход (назвали два), улицу (назвали две - в Могилеве и в Москве). `Буйничскую` тему Зимянин не затрагивал, хотя явно был в курсе. В `Маленьком принце` есть слова, что отдавать надо те приказы, которые можно выполнить. Что мог нам приказать ЦК, когда прах уже развеян? Пусть все и будет, как вышло. В конце концов, не бог весть какое диссидентство!
Как он уходил
- Что вы имеете в виду, говоря, что отца сгубила Кремлевка?
- Тогдашняя Кремлевская больница - это `полы паркетные, врачи анкетные`. Замечательные консультанты. Лекарства. Возможность вызывать специалистов из-за рубежа. И лечащие доктора, которые больше всего боятся взять на себя ответственность.
Отцовский диагноз - обызвествление легких. И вот собирается консилиум светил. Дают рекомендации: каждый - свое. Врачи, чтобы не рисковать, лечат так: от всех методик по чуть-чуть. `Вам легче, Константин Михайлович?` - `Легче!` - отвечает отец. Во-первых, иногда действительно становится легче, во-вторых, он терпеть не мог больниц. `Отлично! - облегченно вздыхает врач. - Выписываем!`
А когда ситуация стала уже катастрофической, выяснилось: ему не сделали того, что накануне рекомендовали швейцарские специалисты (предполагалось отправить отца туда на лечение). То есть сделали - но как! Швейцарцы настаивали на очень сильных инъекциях гормонов. Их отцу покололи - но четверть дозы: `Он ведь может умереть!` `Но без этого, - отвечали швейцарцы, - он наверняка умрет!` Зато нам настойчиво предложили подключить отца к аппарату `искусственное легкое`, превратить до конца дней в придаток к машине. После его смерти я слыхал, кто-то из Кремлевки вылетел, - только нам-то что?
`ГлавПУР от имени Симонова колотило`
- После 1955 года ни одно крупное отцовское общественное начинание не было реализовано. Он не стал редактором журнала. Идея создания института мемуаров Великой Отечественной тихо умерла. В глазах властей Симонов уже не был надежен. Вам известно, что, напечатав `Живые и мертвые`, отец потом не исправил в них ни одного слова? Объяснял: перепиши я хоть строчку - формально это будет измененный текст, а значит - снова в цензуру, а уж тогда она оттопчется! Менялось отношение к войне, прорываться сквозь фальшь становилось все труднее. Потому, на мой взгляд, уступают `Живым и мертвым` продолжения - `Солдатами не рождаются` и `Последнее лето`. После ошеломляющего успеха фильма `Живые и мертвые` тот же режиссер Александр Столпер экранизировал `Солдатами не рождаются`. Но были вырезаны важнейшие эпизоды, вроде сцены встречи Серпилина со Сталиным. Отец снял свое имя как автора сценария, фильм вышел под нелепым названием `Возмездие`, без упоминания, по какой книге сделан. Всеми доступными средствами били картину `Если дорог тебе твой дом` - про битву под Москвой. Отец был влюблен в армию. А ГлавПУР и лично его начальника генерала Епишева от имени Симонова колотило.
Да, отец в 1960-70-е годы успел сделать фантастически много. Но все - за счет личных сил, здоровья, нервного напряжения. Частью какого-то общего дела его усилия не стали.
Камень
- `Симоновский камень` появился позднее. Тогда никто из нас ни о чем таком не думал. Но, коль прах отца лег на Буйничское поле, - естественно, требовалось какое-то логическое продолжение. Возникла идея камня. Подходящий валун отыскался в Карелии.
Если совсем точно - лежит он не там, где развеян прах. Кто бывал в этих местах, тот представит: рядом с полем - перекресток, от шоссе направо уходит дорога на нефтебазу. Перекресток был для нас ориентиром, возле него я, перейдя дорогу, прошел по полю дальше - здесь урну и открыли. Камень же - у шоссе, метрах в трехстах от этой точки в сторону города.
Сегодня на Буйничском поле - мемориал, и `Симоновский камень` стал его частью.
Справка `Известий`
СИМОНОВ Константин (Кирилл) Михайлович (1915-1979). Поэт, прозаик, драматург, сценарист, журналист. Герой Социалистического Труда (1974), секретарь правления Союза писателей СССР. Одна из самых ярких фигур в советской литературе. Печатался с 1934 года. Во время Великой Отечественной войны - военный корреспондент `Красной звезды` и один из самых популярных поэтов тех лет. Главное произведение в прозе - роман `Живые и мертвые` (1959). Рано обласканный властью, будучи поначалу очень `советским` писателем и человеком, Симонов - особенно во второй половине жизни - мучительно осмысливал и собственную судьбу, и путь, пройденный страной.
Сергей НЕХАМКИН
28.08.04
http://www.izvestia.ru/
http://nvolgatrade.ru/
