Первая встреча режиссера Андрея Житинкина с труппой "Табакерка" на спектакле "Псих" была счастливой. Все, кто держал в руках книгу Александра Минчина, поражался, как удалось режиссеру из откровенно слабого романа сделать спектакль сильный и цельный. Тогда, казалось, сошлись многие звезды: и личный опыт "косьбы" от армии, и жесткая изобретательность режиссера, и смелость молодых актеров, которые, не боясь и не жалея, рвали душу в куски, и их оскомина на любую несвободу, кислые ягоды которых жевали их отцы и деды, и где-то в подкорке - "Полет над гнездом кукушки", и многое другое. Говорят, нельзя возвращаться туда, где однажды был счастлив, нельзя вступить дважды в одну и ту же воду. Андрею Житинкину захотелось эти аксиомы опровергнуть, и он поставил "Старый квартал" позднего Теннесси Уильямса - его воспоминания, его итог.
Сергей Безруков продолжает здесь тему начинающего писателя, который постигает действительность в самых неприглядных ее видах. Только в "Психе" он платит за жизненный материал ценой собственной жизни, а из "Старого квартала" он выходит с огрубевшей душой и сознанием того. Что надо выжить - во что бы то ни стало. Без пощады и поблажек выводит Житинкин актеров на запредельный накал эмоций - они уходят со сцены не только в слезах, но и в ссадинах. Ведь им всем приходится играть окончательное падение, а оно у каждого свое. Для художника и ценителя красоты (Виталий Егоров) - это отвратительные платки, захарканные собственной кровью. Для двух "благородных леди" в очках, крест-накрест заклеенных пластырем, - это необходимость унижаться из-за тарелки супа. Для девушки из высшего общества (Марина Зудина) - это жизнь с человеком, с которым ей не о чем поговорить, разве что о смерти - о ней здесь любому есть что рассказать. (Две женские роли - безусловная удача "Старого квартала": это великолепная в своей гротескной стервозности и своем жалком растоптанном материнстве Ольга Блок-Миримская в роли хозяйки меблирашек миссис Уайлер и очень женственная Марина Зудина в роли Джейн - сплав отчаянной гордости и беззащитной красоты).
Молодому писателю не хватает сил, чтобы сопереживать всем и каждому - не хватает даже на одну, самую достойную и самую красивую здесь душу, и он бросает умирающую Джейн в одиночестве. Не хватает сил и на то, чтобы бороться, - и он по приказу своей хозяйки притаскивает чан с кипящей водой, чтобы опрокинуть его на "развратников", и безвольно застывает с ножом в руке, не в состоянии заступиться за другого. Ему хватает сил, только чтобы, захлебываясь слезами, отражать все это на бумаге с фотографической точностью: подслушивать, подглядывать и фиксировать, чем страдаем в жизни, но, как писал Бродский, "для переживших великий блеф жизнь оставляет клочок бумаги" (для тех, естественно, кто чувствует потребность этим клочком воспользоваться). Но, помимо фиксации, пусть даже точной и бескомпромиссной, на этом клочке должно остаться еще что-то - очищение, озарение, то, что Аристотель назвал "катарсисом". Молодой писатель еще не знает такого слова и такого чувства, потому что спектакль "Старый квартал" не об этом.
Ольга Фукс, 1997
stdrf.ru
Вечерняя Москва
