Помню, как в Доме детской книги во время одной из встреч с писателями речь зашла о Маршаке. Вернее, об этом его известном стихотворении:
Жили в квартире сорок четыре
Сорок четыре веселых чижа:
Чиж судомойка, чиж - поломойка,
Чиж-огородник, чиж - водовоз,
Чиж за кухарку, чиж за хозяйку,
Чиж на посылках, чиж - трубочист.
- А между прочим, сказал Николай Корнеевич Чуковский, - это стихотворение Даниила Ивановича Хармса. Хотя я видел его изданным вместе с нотами то ли в 1950-м, то ли в пятьдесят первом и значилось в этом издании "Музыка такого-то, текст С.Маршака". На самом деле оно было напечатано в журнале "Чиж" как стихотворение Хармса, и я помню, как Хармс читал его в Ленинградском театре юного зрителя.
О самом Николае Корнеевиче кроме того, что он сын Корнея Ивановича Чуковского, мы тогда ничего не знали. Он стал известен после выхода в свет в 1954 году его романа "Балтийское небо". В основу его были положены фронтовые будни защитников Ленинграда, среда которых находился и Николай Корнеевич. Он служил в одном из подразделений военно-морской авиации в районе Ладожского озера.
А тогда, в начале пятидесятых годов он был среди участников встречи писателей с московскими школьниками.
Его сообщение о Хармсе вызвало вопрос:
- А вы знали Хармса?
- Да.
- А правда ли, что Хармс был чудаком?
- Может быть. Так о нем говорили. А я, любя истинных чудаков, относился к нему прохладно. Почему? Мне казалось, что его чудачество какое-то деланное, придуманное.
Это был здоровый, рослый человек с холодными глазами. Выражение лица у него было всегда угрюмое. Звали его Даниил Иванович Ювачев. то он почему-то скрывал свою фамилию. Может, стыдился ее?! Не знаю. Помню, он уверял меня, что настоящая его фамилия Хармс. Потом называл какую-то двойную польскую и уверял, что происходит из крестоносцев, завоевавших Иерусалим.
- А что особенно вам запомнилось из общения с Хармсом?
- Особенно?! - Николай Корнеевич немного подумал и сказал: - Пожалуй вот что.
Однажды, встретив меня в Детиздате, спросил, собираюсь ли я идти домой. А мы жили в соседних домах. Я ответил, что пойду домой, но только после решения своих дел, минут через десять-пятнадцать. Он пообещал меня подождать.
Когда я понял, что из Детиздата я так рано не выйду, нашел Хармса и сообщил ему об этом. Подумал при этом, что, видимо, дорога к дому - предлог для того, чтобы он выговорил мне нечто волнующее его. Спросил у Даниила Ивановича, так ли это.
- Нет, - ответил он, - мне нечего вам сказать. Просто я пришел сюда в цилиндре, и за мной всю дорогу бежали мальчишки, дразнили меня, толкали. И я боюсь идти назад один...
Помню, я тогда подумал, но не сказал ему, зачем же он ходит в цилиндре, если цилиндр доставляет ему столько неприятностей?
И вообще, - закончил свой рассказ Николай Корнеевич, - у этого детского писателя были постоянные нелады с детьми. На улице к нему вечно приставали мальчишки, и он сердился, ругался, гонялся за ними...
Борис Леонов: История советской литературы
viperson.ru
