Его сердце застыло 8 октября. Ближе к утру. В одной из московских больниц. В последние свои дни он был плох, слаб и очень одинок, укрывшийся от мира в своей опостылевшей съемной квартире. Перестав подходить к телефону и выходить на улицу, он не столько ушел в себя, сколько ушел от всех. И даже когда коллеги и знакомые настояли на госпитализации, Михаил согласился ехать в больницу с явной неохотой. Он словно уже попрощался со всеми и явно не готов был к возвращению в жизнь из своего одиночества. А когда он ушел насовсем, его кончина не стала событием для газетных полос. Лишь редкие блогеры всколыхнулись: `Умер русский поэт Михаил Поздняев`. Репортеров же всколыхнула смерть криминального авторитета Япончика, потому что в России уж так повелось – бандиты почетнее поэтов.У нас в редакции, по среднему возрасту преимущественно молодежной, 56-летний Михаил Поздняев формально относился к немногочисленному старшему поколению. На деле же почти для всех и всегда он оставался просто Мишей. За этим неформальным обращением скрывалось не журналистское панибратство, а всеобщая теплота, с которой в `НИ` даже начинающие репортеры относились к этому бесконечно доброму, кроткому и безотказному человеку. Он щедро делился своими знаниями со стажерами, он терпеливо переписывал изо дня в день их заметки, не ропща и не сетуя, а стажеры зачастую и не догадывались, что добрый и мудрый Миша не просто хороший редактор, а настоящий поэт, философ и эрудит. Все уже давно привыкли, что его материалы почти всегда в числе лучших, а его интервью практически вне конкуренции, поэтому регулярные символические редакционные премии, которые Михаил получал за эти публикации, ни у кого не вызывали вопросов. Точно так же пару лет назад всеми было воспринято бесспорным и решение Медиасоюза признать Михаила Поздняева `Лучшим интервьюером России`. Он как-то стеснительно показывал нам эту награду, перебарывая собственную скромность, но мы видели, что признание ему все же очень приятно, как и любому творческому человеку, обделенному заслуженным вниманием.
Он писал удивительные стихи, но даже о них в редакции говорить избегал и не показывал своих книг, словно боясь отвлечь коллег от повседневного газетного конвейера, выдающего в свет номер за номером и не позволяющего ни на минуту расслабиться. Поэт Михаил Поздняев был рядовым рабочим этого конвейера, сочиняя в каждый номер свои заметки, правя чужие, редактируя полосу и придумывая для стажеров темы. С ним было легко и удобно, потому что он не умел отказывать, а любое редакционное задание выполнял так безропотно и так мастерски, что никому из нас не приходило в голову задуматься, сколь расточительно мы используем его глубочайший талант. В этом, как ни увы, но есть своя грустная логика: при постоянном дефиците добротных перьев и нехватке журналистов вся тяжесть повседневного ярма в редакции обычно ложится на плечи самых способных и ответственных. В любой, вероятно, редакции, а не только у нас. Но у нас – особенно. И Миша в этом качестве был просто незаменим. Как и во многих других качествах.
С ним можно было говорить обо всем, его можно было слушать часами, и часами с ним можно было молчать. Его деликатность была столь безгранична, что он невольно становился ее жертвой, боясь претендовать и на лишнее внимание, и на лишнюю благодарность. Временами, бедствуя от безденежья, от отсутствия домашнего угла или человеческого участия, он терпеливо сносил эти напасти, переживая их молча и безропотно и стараясь не обременять ими нас, своих друзей и коллег. Он словно постоянно стеснялся собственной неустроенности, но в то же время был выше мирских хлопот, и едва ли не каждый, кому доводилось с ним общаться, чувствовал, как богата его душа и как щедро его сердце.
Он даже в долг, когда уж совсем припирало, просил, стесняясь, а отдавал с облегчением и радостью, никогда не забывая. Друзья нередко пытались простить ему незначительные долги, но тут уже Миша был тверд и от подобной милости настойчиво отказывался, ярчайше демонстрируя, что счастье действительно не в деньгах. Он, как немногие из нас, умел быть счастливым любовью, поэзией и верой.
Только сейчас, когда его не стало, мы вдруг поняли, кого потеряли. Как глубок и масштабен он был, при всей хрупкости своей почти подростковой фигуры, при всей почти детской наивности его вечно печальных глаз. Мы поняли, что годами работая рядом с ним, так и не нашли времени поговорить не о заметках в номер, а просто о жизни. Не послушали его стихи из его собственных уст. Не дослушали его песни, которые он иногда так неподражаемо пел на наших былых редакционных вечерах-капустниках.
Нам и в голову не могло прийти, что в одно печальное утро на всех вдруг обрушится эта шокирующая весть – наш Миша умер. И мы замрем в оцепенении, не в силах поверить. Не в силах смириться. И не в состоянии ответить на вопрос – почему смерть вырвала из наших рядов самого мягкого, доброго и беззащитного? Почему он ушел так нелепо, несправедливо и трагично? С одной стороны, любимый и друзьями, и всеми коллегами в редакции, с другой – бесконечно печальный, непонятый и одинокий.
В огромном бурлящем городе, среди воспетых им храмов, под почти колокольный перезвон телефонов, пытающихся к нему дозвониться, его душа замерзала от одиночества, а сердце разрывалось от тоски. Утром 8 октября душа замерзла, и сердце остановилось. А нам остались лишь портреты с его грустными глазами. Его улыбка. И его стихи.
Прости нас, Миша.
ПОД УТРО Беспечной маленькой птички частые трели из форточки, совсем, как звонит `межгород`. Случилось горе: мы с тобой постарели еще на целую ночь в разлуке. Не холод колотит того, кто один в эту ночь в постели, но тьма, отсутствие света, античный ужас, молитва ребенка, чтоб рядышком посидели, сказали сказку. Воздушные замки, рушась, на пододеяльник сыплются, как известка, и я – точно рак-отшельник, лобстер на блюде серебряном. Но нас не из гипса – из воска лепил Господь. И все, что мы с тобой людям способны теперь подарить, – это ласка, ласка, и свет, и свет, и тепло, тепло, без остатка. Не требуя слова `спасибо` за то, что сказка. Не требуя поцелуя за то, что сладко.Михаил Поздняев |
Протоиерей Михаил АРДОВ: Слово прощания с Михаилом Поздняевым Мне вспоминается январь 1989-го. В том году праздновался столетний юбилей Анны Ахматовой. И мои воспоминания о ней были напечатаны в `Литературной газете`. Сразу же после публикации у меня дома раздался телефонный звонок. В трубке звучал мужской голос. С вами говорит сотрудник газеты `Семья` Михаил Поздняев. Я хочу взять у вас интервью... С тех самых дней началась моя дружба с этим прекрасным, талантливым человеком. Наши отношения в течение 20 с лишним лет никогда и ничем не омрачались. Сначала я узнал Поздняева-журналиста. А в 1990-м убедился, что он к тому же замечательный поэт. До сих пор я помню, какое впечатление на меня произвело его стихотворение о Варламе Шаламове. Ахматова говорила о Владиславе Ходасевиче: `У него каждая следующая книга лучше предыдущей`. Эти слова вполне можно сказать и о Поздняеве. Я считаю, что его сборник `Лазарева суббота` – одно из высочайших достижений современной поэзии. Михаил Поздняев публиковал мои тексты и в газете `Семья`, и в `Огоньке`, и в `Новых Известиях`. Но, кроме того, он помог мне выпустить книгу. Редактор он был изумительный. Деликатный, чуткий. Нашему давнему сближению способствовало то, что мы были единоверцами. Он был православным человеком. Именно православным, а не таким, каких теперь именуют `православнутыми`. Благодаря его уму, таланту и нравственному чувству `Новые Известия` писали о проблемах Церкви так, как ни одно из подобных изданий. Мне уже за 70. И я частенько бываю на похоронах своих сверстников. А тут расстался с жизнью близкий человек, который мне почти что в сыновья годится. Но повторю, Михаил Поздняев был человеком верующим, а потому и молитва за его светлую душу идет из самого сердца. Царствие тебе Небесное, мой дорогой друг! |
