Знаменитый писатель считает себя самым ленивым человеком во всем, что не касается творчества
Эдвард Радзинский в Нью-Йоркском театре им. Ж.Кокто
Наша беседа началась неожиданно. Эдвард Радзинский перехватил мой взгляд, брошенный на полку с книгами. Там стояли его бестселлеры - "Распутин", "Николай II". Корешки на разных языках. Писатель сразу подошел к полке и с видимым удовольствием принялся перебирать книги. Составленный заранее план интервью полетел вверх тормашками. Ну что уж тут поделаешь, если перед тобой гений.
- Это французский "Распутин", вот здесь американский, итальянский, еще австралийский - это очень редкий экземпляр. А вот рецензии на книгу: "Нью-Йорк таймс", "Экономист", "Санди-телеграф". Практически все крупные западные газеты откликнулись.
- Эдвард Станиславович, а почему ваши книги выходят сначала за рубежом и только потом в России? Неужели западный читатель для вас важнее?
- Не скрою, мне очень важна всемирность книги, возможность увидеть, как ее воспринимают читатели в Лондоне или в Нью-Йорке, и в России, конечно. Но, знаете, несмотря на то что "Распутин" долгое время был у нас бестселлером номер один, я не прочел ни одной аналитической статьи, которая показалась бы мне интересной. Такой журналистики здесь сейчас просто нет.
- А как быть с критикой в ваш адрес со стороны серьезных ученых?
- Каждая моя книга основывается на новых документах, которые вслед за мной начинают использовать историки. В "Распутине" я привожу несколько тысяч страниц до этого неизвестных документов. Беда в том, что многие из моих критиков просто не понимают, что в моих романах идет игра воображения, но настолько, насколько позволяют документы.
- То есть то, что вы описываете, - это история, которая могла бы быть?
- Мои книги нельзя назвать историческими исследованиями. Разница между мной и историками в том, что они рассказывают об эпохах, персонажах, событиях, а я там живу. Про жизнь Людовиков XIV, XV, XVI я знаю почти все. Я помню план дворца в Версале, расположение комнат, лестниц, тайных ходов. Вижу, как Людовик в окружении своей свиты сидит за столом.
- Эффект вашего присутствия в эпохах очень чувствуется.
- Когда я пришел со своим проектом на ОРТ, там все были убеждены, что "говорящие головы" уже давно никого не интересуют, что время слов кончилось. Все очень смеялись, что я хочу говорить на экране. Решили сделать по-другому - кусочек спектакля, потом мой монолог, потом говорит популярная актриса, потом снова я. Но что-то там не нашли, я сел перед камерой и три часа говорил. В таком виде все вышло в эфир. И вдруг выяснилось, что это всем интересно.
- Просто не могу не спросить, какую роль в жизни писателя Эдварда Радзинского играют любовь, женщины?
- Человек, который не влюблен, ничего написать не сможет. Его просто будет трудно читать. Гете все время был влюблен, постоянно находился в этом потрясающем состоянии опьянения, продолжением которого всегда будет литература. Встреча с любовью для каждого пишущего сулит взлет, и, думаю, отсюда происходят бесконечные романы людей искусства.
- У вас они тоже были бесконечными?
- Нет. Это слухи. Однажды я ехал в поезде Москва-Ленинград и, выйдя из своего купе, услышал, как кто-то рассказывал об одном известном человеке. Я подумал: "Какая интересная жизнь у этого человека, как он весело и разнообразно живет, какие у него случаются романы и, главное, как он удачлив". Оказалось, что говорили обо мне. Жаль, что этот рассказ не имеет никакого отношения к моей достаточно скучной и рабочей жизни. Я решил не прерывать рассказчика. Пусть существует этот великолепный обольститель, который так беззаботен и, главное, так весел.
- Из ваших книг последних лет большое впечатление на меня произвела повесть о Наполеоне "Жизнь после смерти". Почему вы обратились к этой личности?
Татьяна Доронина и Александр Лазарев в фильме "Еще раз про любовь" (1968 г.) по пьесе Радзинского "104 страницы про любовь"
- Я всю жизнь мечтал написать о Наполеоне. Это была невероятная, фантастическая фигура. Человек, который забрал весь воздух своей эпохи. Недаром его считали дьяволом. Непонятно, как он смог за короткий период поставить на колени весь мир, а когда его попросили отдать лишь кусочек завоеванного, чтобы сохранить все остальное, отказался это сделать. Наверное, он один из немногих людей в истории, имевший право сказать о себе: "Я презирал тогда все, что не слава".
- Про себя вы могли бы так сказать?
- Я настолько растворен в своих планах, идеях, литературе, что какой-то реальной жизни у меня нет. Самое интересное происходит в писании, а в быту все банально, хотя у меня много желаний, но никак не доходят руки до воплощения их в реальность. Например, я очень люблю большие помещения. Когда останавливаюсь в гостинице, обязательно выбираю большой номер, а в Москве живу в небольшой двухкомнатной квартире. Наверное, я самый ленивый человек во всем, что не касается творчества. Не умею организовать жизнь, точнее, не хочу тратить на это время. Занимаюсь только тем, что мне интересно, а быт - это так скучно.
- Что у вас в планах?
- Сейчас засяду за гигантский роман, он охватит почти столетие российской истории начиная с 80-х годов ХIХ века. Действующими лицами будут реальные исторические персонажи, все происходящее вымышлено, но могло быть реально, что я подтверждаю различными документами, архивными материалами, дневниками, многие из которых приводятся мною впервые. Это огромная работа. Все, что будет ей мешать, постараюсь из жизни вычеркнуть, в том числе и телевидение.
- Вы добились в своей жизни очень многого. Не поделитесь, что для вас является стимулом, двигателем внутреннего сгорания, заставляющим все время стремиться вперед?
- Я просто не знаю, чем другим заниматься, кроме как писать. Если вы мне подскажете что-то более интересное, может быть, я с удовольствием этим займусь.
- А деньги, слава для вас не стимул?
- Я столько лет не схожу с афиш, экранов, газетных полос, настолько к этому привык, что не вижу в этом ничего особенного. И к деньгам отношусь по-философски.
СПРАВКА
Эдвард Станиславович РАДЗИНСКИЙ родился 23 сентября 1936 года в Москве, в семье драматурга. Окончил Московский историко-архивный институт. Широкая известность пришла к Радзинскому после постановки Анатолием Эфросом спектакля "104 страницы про любовь" по одноименной пьесе драматурга в Театре имени Ленинского комсомола. После этой постановки публика жаждала очередного произведения автора как глотка свежего воздуха. "Наш Декамерон", "Старая актриса на роль Достоевского", "Она в отсутствии любви и смерти", "Спортивные сцены 1981 года", "Я стою у ресторана: замуж поздно, сдохнуть рано", "Лунин, или Смерть Жака" стали событиями театральной жизни. В девяностых Эдвард Станиславович обрел популярность прозаика, пишущего о выдающихся исторических личностях.
Беседовал Александр СЛАВУЦКИЙ
РОДНАЯ ГАЗЕТА" No 27(163), 21 июля 2006 г., полоса 28
