Елена Георгиевна, возможно ли взаимодействие правозащитников и власти?
- Есть мировоззрение и философия правозащитников, а есть мировоззрение и философия представителей власти. У них разные цели и разные задачи. Цель правозащитного движения - защита общества от власти и формирование гражданского общества на этой основе. Цель любой власти - свое собственное укрепление. Правозащитнику вовсе не положено бороться с бандитами или даже кричать `ура`, если власть с ними борется. Это ее работа, за это мы платим власти зарплату. Правозащитники должны следить за тем, чтобы власть не вторгалась в сферу гражданских прав, прав человека. И когда президент и администрация придумывают штуки вроде нынешнего указа, они не открывают ничего нового. Когда-то малочисленное правозащитное сообщество, для того чтобы власть следовала своим решениям и для защиты общества, организовало в Москве и в союзных республиках Хельсинкские группы. С Московской Хельсинкской группы началось хельсинкское движение - правозащитное движение по всем странам Европы и Америки. Что делает власть? Быстренько организует другую группу от своего имени и дает ей имя - Хельсинкская. Дезориентированные люди принимают это, во-первых, за стремление власти выполнять Хельсинкские соглашения, а во-вторых, за реальное правозащитное движение. Это такая мимикрия власти и всеобщий обман. Сегодня это делается совершенно откровенно. А нынешние правозащитные организации, которых в России многие тысячи, составляют в основном люди неопытные. Им кажется: ах, нам дадут помещение, ах, нам помогут финансами. Ничего подобного. Скорее возьмут и в горячих объятьях задушат любые ростки гражданского общества. И меня огорчает, что многие известные правозащитники идут на это. Это означает, что в сущности никакие они не правозащитники. Им хочется быть при власти. Тому есть примеры. Гражданский форум, который организовала администрация президента Путина, когда у Кремля стояла очередь из так называемых правозащитников, мечтавших `поручкаться` с президентом. Все это противно. Это свидетельствует о кризисе правозащитного движения. Возникает очень неоптимистичный взгляд. То, что сегодня называется правозащитным движением России, и политики, которых мы называем оппозиционными - тех, что сегодня стали оппозиционными, а до этого много лет сидели на двух стульях, - опоздали. Мы потеряли время, когда можно было действовать правовыми способами. Сегодня, спекулируя на трагедии Беслана, уже пытаются формально ликвидировать независимость судов. Что остается обществу? Ему остается то, что называется бунтом и восстанием. Я не собираюсь призывать к революции. Я не вижу лидеров, которые могли бы ее возглавить, и не вижу готовности страны. Значит, Россия пойдет по пути, начерченному господином Путиным. А куда деваться? Местные выборы отняты, отчетность выборных органов перед населением давно отнята, референдум отнят. В Конституционном суде говорят: `Мы не читаем открытых писем`. Да они никаких писем не читают. Поэтому призыв общественных деятелей оценить действия президента как антиконституционные останется не услышанным. Накрылась коробочка.
- Входящие в президентскую Комиссию по правам человека правозащитники не склонны видеть в новом указе ничего предосудительного, считая, что от предложений власти всегда можно отказаться или, в конце концов, вовсе выйти из состава комиссии.
- Я воспринимаю этот указ как очередную уловку типа тех, когда государство создает параллельные правозащитные движения.
- И все-таки кто-то из правозащитников в силах сейчас противостоять системе?
- Здесь надо разделять два вопроса: противостояние системе и продолжение истинно правозащитной деятельности. Противостоять обману, не участвовать в нем - одна из задач нынешнего правозащитного сообщества (все, что делает администрация в этом плане, на мой взгляд, именно обман), второе - надо обязательно продолжать свою деятельность. Я не слишком хорошо, к сожалению, знакома с периферийными правозащитными организациями. Но я точно знаю, что есть узкоспециальные организации, занимающиеся очень важными для людей делами. Это, например, Комитет солдатских матерей, организация помощи мигрантам Светланы Ганнушкиной, группа по борьбе с психиатрическими репрессиями. Все эти группы вовсе не должны закрывать дверь. Наоборот, они должны работать, и им должны помогать те грантодатели, которые существуют сегодня в мире. Именно им, а не тем, кто так или иначе связан с государством. Кстати, в мировой правозащитной практике существует четкий принцип. Все живут на гранты. Откуда они приходят? В Америке существует один основной государственный фонд - NED Foundation (национальный фонд в поддержку демократии). По сравнению с другими аналогичными фондами он очень невелик. Все остальные организации, которые помогают и России, и другим странам, особенно Африке и Юго-Восточной Азии, - это частные фонды. Любая правозащитная организация Запада, если ей дают деньги, всегда проверяет, нет ли в них государственного следа. Любая правозащитная организация отстраняется от государственных денег и предпочитает средства частных фондов.
- Это то, к чему должны стремиться и у нас?
- Именно. Кстати сказать, у нас же богачей выше головы. Не надо яиц Фаберже, без них вполне можно прожить. Но мигрантам помочь надо. И если бы Вексельберг свои миллионы не на царские бриллианты тратил, а на дома для мигрантов, я бы относилась к нему с уважением. Но можно работать и с западными фондами. Тот же Фонд Макартуров, Фонд Форда, Гугенхайма. Но с государственными, даже западными, фондами надо быть очень осторожными. Хотя это не значит, что они там делают то, что им скажут власти. Это только у нас в стране так - российская манера прикормить и заставить делать `что надо`.
- При тех неблагоприятных налоговых условиях, которые созданы сейчас в стране, сложно рассчитывать на западные гранты...
- Если бы наше государство сделало одну важную вещь, которая давно существует на Западе, все стало бы куда проще. Благотворительная деятельность не облагается налогом. Более того, эти деньги списываются с налогов. Если вы дали сто долларов на вьетнамского сироту, то их вам вычтут из налогов. Вот что требуется от нашего государства, а не создавать Международный центр защиты прав человека. Ну кого он будет защищать с Подберезкиным во главе? Они говорят: мы будем организовывать поездки, встречи. Тусовочная работа! Кому это надо? При чем тут права человека? Кого они будут защищать в международном масштабе? Дома бы сначала защитили.
- Каков же выход?
- Пути возвращения к демократическому направлению я не вижу. Я не говорю, что у нас была демократия. У нас ее не было. Но была тенденция, которая могла развиваться при условии существования свободных СМИ, при наличии множества правозащитных организаций (конечно, многие из них работают на себя, но ведь кто-то делает и благое дело). Мы нуждались в нормальной выборной системе, а вовсе не в том, чтобы ее ликвидировали. Выборы уже давно (особенно наглядно это продемонстрировали выборы в залитой кровью Чечне) превратились в жульничество. А выборы любых инстанций есть основополагающий институт любой демократии. У нас все три власти - исполнительная, законодательная, судебная, которые должны быть независимыми, оказались подобранными под президента. Все, мы перестали быть демократическим и, я бы даже сказала, республиканским государством.
- Но пока еще остаются президентские выборы.
- Ну, формально они должны состояться. Если, конечно, страна в том виде, в каком ее строит Путин, доживет до этого. Я не призываю к восстанию, не призываю к революции, но я вижу: все каналы правового и мирного изменения ситуации в демократическом направлении у страны отобраны. Значит, этот закрытый котел будет кипеть до той поры, пока не взорвется. Взрываются такие котлы по-разному. Был период относительной благости и подбирания под одного человека всей власти и всех ее механизмов в гитлеровской Германии 1934-1941 годов. Тогда это закончилось войной. И она привела к краху. Что будет в нашей стране, я не знаю.
`Еженедельный Журнал` No139,
4.10.2004
Директор Фонда Андрея Сахарова
Елена Боннэр
http://nvolgatrade.ru/