Один из самых ярких актеров любимовской "Таганки" отмечает сегодня 70-летний юбилей
В ЭТИ апрельские дни исполняется 45 лет московскому Театру на Таганке, на сцене которого Иван Бортник создал целую галерею блистательных ролей. Сам Иван Сергеевич считает себя прежде всего театральным актером, хотя у него есть замечательные работы в кинофильмах "Место встречи изменить нельзя", "Родня", "Зеркало для героя", "Убийство на Ждановской", "Антикиллер", "Сонька золотая ручка"... Как ни странно, в семье до него не было актеров, его талант единственный в своем роде.
Родная мать не узнала
- Отец мой родился до революции, в 1895 году, поступил в технологический институт в Петрограде. А закончил трудовую деятельность на посту заместителя главного редактора Гослитиздата. И кого он только не видел: и царя в 1914 году, и Есенина, и Маяковского, и Бальмонта. Мать из Рязани.
Доктор филологических наук, она занималась литературоведением XIX века - Салтыков-Щедрин, Лесков, народники. Такие высокообразованные люди, а сын вот такой. Для них было полной неожиданностью, что я поступил в актеры.
Отец очень расстраивался, что я играю все время каких-то шоферов. А мама говорила: Сереж, так нельзя, он актер, играет то, что предлагают. В спектакле "Ревизская сказка" я играл Акакия Акакиевича Башмачкина и Коробочку. Так она после спектакля мне говорит: очень хорошо ты сыграл Акакия Акакиевича, а Коробочку кто играл? Я говорю: я. Она: ну ладно, перестань, я серьезно тебя спрашиваю, кто Коробочку играл? Я говорю: мама, ну правда, вот Татьяна подтвердит. Мы с женой ее убеждали. Таня говорит: ну это действительно Ваня, Марья Сергеевна. Мать родная, сидя в пятом ряду, и не узнала.
Гамлет с гуслями
Любимов очень долго меня убеждал играть Гамлета, мотивируя тем, что, мол, у нас с Володей Высоцким качества темперамента одинаковые и ему уже не надо будет перестраивать, переделывать спектакль. То есть проще для него. Я сказал, а как же Володя? Ну, я не могу, сказал Любимов, он постоянно в разъездах, то он во Франциях, то он где-то еще, это не дело, я не могу зависеть от него, поэтому я прошу взять текст, выучить и начинать репетировать. Подключил к этому Людмилу Целиковскую, Можаева, Абрамова. Абрамов мне говорил: Ваня, это же Гамлет все-таки, ну как ты можешь от Гамлета отказываться? Я говорю, ну хорошо, вот выйдет Бортник, сядет у стены с гитарой, ну и что дальше? Потом выходит к микрофону Бортник с гитарой, с таким же успехом я могу с баяном выйти. Или с гуслями. Ну бред собачий.
Тем не менее это очень упорно мне предлагалось, и не год и не два. Но я отказался.
Во-первых, спектакль ставился на Володю, пока рассаживалась публика, он сидел у сцены с гитарой, что-то там наигрывал. Потом гас свет, он выходил к микрофону: "Гул затих. Я вышел на подмостки..." - шла пастернаковская декламация.
Разговор получился коротким
- Я привык к эстетике Таганки, другое дело, что Володя постоянно мне говорил: уходи из этого театра. В конце концов он первый ушел.
Его очень расстроила встреча с Любимовым. Я знал, что он поехал с ним объясняться.
Он-то предполагал, что это будет такой фундаментальный разговор, что его будут уговаривать: мол, Володя, ну что ты, а как же театр? Нет, у них состоялся очень короткий разговор. Ну хорошо, только я прошу вас - Любимов сразу на "вы" переходит в данной ситуации - играть "Гамлета". Он приехал после этого разговора и рассказывал мне об этом, подергивая подбородком в своей обычной манере. Он был как-то очень расстроен, потому что, проработав столько лет в театре, он же очень любил Любимова и никогда даже не позволял дурного слова о нем сказать, никогда, как, впрочем, и я. И Юрий Петрович, безусловно, понимал его значение для театра.
Человек - это звучит гордо
- Я даже не могу себе представить чувств Анатолия Эфроса. Хотя для меня его приход в театр был в какой-то степени подарком судьбы. Потому что я сыграл одну из лучших ролей в его спектаклях - в "На дне" я играл Сатина. К Сатину я трепетно отношусь, ведь это тяжелейший образ. И на монологе "человек - это звучит гордо" я видел плачущих людей в первом ряду, значит, что-то такое было. Я считаю, что эта роль мне удалась. Ну а в целом никто же не предполагал, что Любимов вернется. Все же думали, что Юрий Петрович останется там навсегда. Мы писали ему письма, но все понимали, что возврата для него нет. А когда он вернулся, театр разделился на две труппы. Кто прав, я не знаю.
Они, конечно, наговорили много всякой дряни и ерунды Любимову, собрали собрание, нафантазировали себе, что он хочет приватизировать театр, да еще потом передать по наследству сыну - ну это полный бред сивой кобылы. Вроде неглупые люди. Но я не могу обвинять Кольку (Н. Губенко. - И. Л.).
В конце концов, Николай очень много сделал для того, чтобы притащить Любимова оттуда.
Отказ по системе
- Может, я и не совсем умно себя веду, но я часто отказываюсь от главных ролей. У меня разработана целая система выхода из роли. Серьезно. Я заболеваю и постепенно ухожу от репетиционного процесса. Я отказался даже от роли Коровьева в "Мастере и Маргарите". И Любимов мне сказал: я вам Коровьева в жизни не прощу.
В "Шарашке" я отказался от Нержина, это прототип Солженицына. Ну потому что невозможно из такого кирпича в 800 страниц сделать инсценировку в 50 страниц, надергав из контекста фразы, просто образа никакого нельзя создать, это нереально. Я пытался, в течение трех месяцев репетировал, мы ссорились с Юрием Петровичем. Он меня начинал уже третировать он же не понимает, что у меня возраст уже другой и у него другой. Я капризен, эгоистичен, и у меня действительно достаточно тяжелый характер. Мне Любимов не устает на протяжении многих лет повторять: у вас очень тяжелый характер, вам нужно задуматься над этим. Я задумываюсь.
Обожаю провинцию
- Никаких хобби у меня нет. Читаю в последнее время, к сожалению, мало. А по весне так у меня хандра какая-то, сплин. Я терпеть не могу все эти дни рождения.
Лучше всего уехать в какой-то провинциальный городишко. Я обожаю такие города, но выдерживаю там недолго. Неделя проходит, уже хочется домой, а потом все ведь тянут посидеть, выпить... Говорю: я в завязке.
Ну сколько можно: ну день в завязке, ну два в завязке, потом уже сам пугаешься этого. Да и народ как-то смотрит: почему же он в завязке? Что с ним? Я, конечно, с катушек срываюсь. Как нормальный русский человек, я не знаю чувства меры. Здесь главное - начать, а дальше пошло-поехало.
О времена, о нравы!
- Да, наверное, можно было больше сделать - и в театре, и в кино. Упустил многое, по лености своей, по безалаберности. Но я счастлив, что были спектакли, когда меня посещало вдохновение, это ни с чем не сравнимое состояние удивительного подъема. Были спектакли, когда после окончания выходишь и думаешь: Господи, сегодня было то, что надо! С этим ощущением приезжаешь домой и не спишь, честное слово. Все перебираешь, какой-то калейдоскоп идет: значит, как вот эта сцена прошла... А ведь есть масса актеров, которые даже не испытали, что это такое.
Ну а если говорить о жизни, то удивительные люди попадались мне на пути. И писатели наши совершенно потрясающие - Виктор Астафьев, Федор Абрамов, Борис Можаев, которые прекрасно ко мне относились.
На Арбате делали опрос: знаете, кто такой Шукшин? Никто не знает. Прямо какое-то вырожденчество. Разговоры только о деньгах. Я, как говорится, всю жизнь прожил, что называется, за гранью бедности. Ко мне как-то пришел один знакомый и говорит: "Е-мое, вот так и должен жить русский артист".
При перепечатке данной статьи или ее цитировании ссылка: "Газета "Вечерняя Москва" - свежие новости кино, новости культуры и искусства." на первоисточник обязательна.
N67 (25087) от 16.04.2009
www.vmdaily.ru
