Первое и самое главное в изменении идеологических условий развития МО и ВПО – обострение идеологической борьбы, превратившейся по сути дела в крайнюю форму цивилизационного противоборства.
На фоне ликвидации идеологического межгосударственного противоборства между коммунизмом и империализмом произошел резкий всплеск радикальных идеологических течений[1].
Уже с первого десятилетия нового века эти процессы привели к переосмыслению основных положений внешнеполитической и военной стратегии и военного искусства, когда традиционные представления о роли военной силы стали уступать новым концепциям. «Переходный период» – это период смены как материальной базы войны, так и радикальных изменений в способах применения новых ВВСТ, превращение их в банальные («используемые») военные средства политики.
К концу второго десятилетия у ведущих стран мира появились огромные количества качественно новых вооружений (только в США более 3500 крылатых ракет морского базирования, сотни новых аэробаллистических ракет, ударных беспилотников, которые по своей эффективности превосходят фронтовую авиацию и т. д.). Массовые достижения в области робототехники привели к появлению автономных беспилотных летательных аппаратов, которые начинают вытеснять пилотируемую авиацию, а в танкостроении – все виды бронетехники.
Началась качественная гонка вооружений во всех областях военной деятельности. В этом смысле период 2010–2025 годов стал и будет для России не просто очередным периодом реализации государственной программы вооружений (ГОЗ), но и периодом, когда в массовом порядке на вооружение будут поступать качественно новые виды и системы оружия и военной техники, которые в 2020 году уже превысили в некоторых видах и родах войск 60%, а в военном искусстве происходят принципиальные переосмысления основных положений. Россия вынуждена участвовать в этом ускоренном наращивании военных потенциалов. Очень показателен тот факт, что противоборство в военно-технической области, фактически уничтоженное либералами в России к началу нового века, возродилось через 15–20 лет: 11 марта 2019 году С.Шойгу, например, заявил, что «Количество высокоточных крылатых ракет в российской армии за шесть лет было увеличено более чем в 30 раз. Об этом заявил на расширенном заседании комитета Госдумы по обороне глава Минобороны генерал армии Сергей Шойгу. «Принятые меры позволили к 2019 году увеличить количество носителей высокоточного оружия большой дальности наземного, морского и воздушного базирования более чем в 12 раз, а высокоточных крылатых ракет – более чем в 30 раз», – сказал Шойгу. Он отметил также, что еще в 2012 году в Вооруженных силах практически не было высокоточного оружия большой дальности, в частности, было 30 исправных самолетов-носителей и 37 авиационных крылатых ракет».
Иными словами, за 6 лет Россия была вынуждена создать фактически второй, более совершенный, военный потенциал, что, естественно, требует не менее глубоких изменений в политике и военном искусстве. Не случайно, что ежегодные конференции, проводимые Генеральным штабом и Академией военных наук в те годы показали, что военная мысль в России пытается осознать эти новые реалии и сделать соответствующие выводы.
Ситуация обостряется тем, что неизбежное стремительное осложнение ВПО в «переходный период» 2020–2024 годов превратило этот период в серьёзное испытание для экономики и военной промышленности России, когда осознания реальности и даже вероятности войны, своего рода «точку бифуркации», неизбежно ведет к признанию, что такое противоборство очень вероятно может завершиться прямым и масштабным военным столкновением, когда стороны будут преследовать самые решительные и бескомпромиссные цели. Это – наиболее вероятный вариант развития военно-силового сценария, который (уже в значительно менее вероятной степени) может иметь и более мягкий вариант развития, когда России удастся сохранить интенсивность противоборства на нынешнем, военно-силовом уровне, не переходя границы, ведущей к прямому военному столкновению.
Иными словами, реальная опасность возникновения военного противоборства становится очевидной, более того, – почти неизбежной. Для того чтобы добиться политических целей без прямого применения оружия необходимы новые силовые средства борьбы и новые – не военные – способы, где риск военных средств и способов был бы по возможности сокращен. Прежде всего, это силовые, информационно-когнитивные средства и способы борьбы. Таким образом, важно в этой связи отдавать отчёт, что итог этого военно-силового столкновения ещё до 2024 года во многом будет предопределяться соотношением уровней развития информационных, социально-когнитивных и иных технологий, который уже не может быть компенсирован простыми военно-техническими модернизациями систем ВВСТ, насчитывающих (как основные российские системы) 50 и даже 70 лет. Качественно новые системы ВВСТ в информационно-когнитивной области (такие, как кибер-командование, искусственный интеллект, социальные сети и самые различные средства РЭБ) уже до завершения «переходного периода» фактически определят будущего победителя.
В этой связи необходим короткий экскурс в прошлое: надо признать, что до 2010 года США и вся западная коалиция практически не ограничивали свои силовые действия невоенными средствами и способами (Югославия, Афганистан, Ирак, Сирия и т. д.). Начиная со второго десятилетия XXI века (после осетино-грузинского конфликта 08.08.08 г.), Запад стал значительно осторожнее, сознавая, что в вооруженном конфликте у него уже нет полной свободы рук. Риски вооруженного противоборства слишком велики, а «похороны» военной мощи России преждевременны. Война в августе 2008 года показала, что даже старые советские ВВСТ и армия России достаточно боеспособны, чтобы оказать сопротивление в случае возможной внешней агрессии.
Поэтому для коллективного Запада «Переходный период» 2010–2025 годов стал периодом максимально широкого системного использования силовых средств политики при ограничении на военные действия. Одновременно начата бурная подготовка как для «материальной базы» войны, так и информационно-когнитивных средств борьбы с Россией, среди которых исключительное значение приобрели откровенные идеологические провокации и психологические диверсии типа «Скрипалей» или «уничтожения гражданского малайзийского лайнера» или «дела Навального».
Из этого предположения следует, что принципиально важно попытаться определить будущую краткосрочную и среднесрочную перспективу развития военно-политической обстановки (ВПО) в мире и политику западной коалиции потому, что способность противодействия России наиболее вероятным угрозам, которые возникнут в эти годы, будет наиболее трудно обеспечить, учитывая крайнюю ограниченность по времени и имеющимся в России военно-техническим возможностям .
Так, принятый военный бюджет США на 2021 ф. г. в совокупности превышает 900 млрд долл., а вместе с другими союзниками – составляет более 1300 млрд долл., что позволяет западной коалиции развивать все основные направления военно-технического прогресса (НТП) и технологии. Не трудно прогнозировать, что суммарные масштабы военных расходов западной коалиции будут ежегодно увеличиваться до 2025 года, как минимум, на 70–80 млрд долл. Например, следует ожидать не только быстрого роста военных расходов США (в том числе на прямое противоборство с Россией, как это сделал Д. Трамп в марте 2020 года), но и стран членов НАТО (вероятно уже не только до 2% ВВП, но и больше в будущем), а также Японии, Австралии, Саудовской Аравии[2].
Таким образом общие военные расходы западной коалиции на развитие военной промышленности и технологий в «переходный период» вырастут, как минимум, до 900-1100 млрд долл. Учитывая сохраняющееся технологическое отставание России и финансовые возможности (в 20–25 раз меньше, чем Запада), становится понятным, что решения по разработке и созданию сил и средств силового противодействия должны приниматься чрезвычайно точно и своевременно .
Суммируя имеющуюся информацию и известные прогнозы, можно с высокой степенью вероятности предположить, что в качестве наиболее вероятного варианта сценария будущего развития МО и ВПО предлагается гипотеза неизбежности развития варианта сценария глобального военно-силового противоборства западной ЛЧЦ с китайской и российской ЛЧЦ . Эта гипотеза основывается не только на заявлениях Д. Трампа и представителей его администрации о готовности использовать эскалацию силовой политики до степени применения военной силы, но, прежде всего, на анализе реальных намерений, интересов и ведущейся материально-технической подготовке .
Все эти признаки указывают на стремление США в «переходный период» подойти вплотную к применению самого широкого спектра сил и средств силовой политики, включая военной силы. «Вплотную» – означает попытку использования военной силы против России на отдельных ТВД в региональных конфликтах на Украине, на Кавказе и в Средней Азии.
Этому способствует не только наращивание их военной мощи, но и в немалой степени потому, что процесс потери ими контроля над развитием ВПО в мире приобрёл определённое ускорение. Это ускорение может подтолкнуть их к выходу политики США к 2021 году в зону «бифуркации», когда они захотят перейти от силовой политике к военно-силовой . Попытка «решительных» действий против России должна стать сигналом того, что США не допустят выхода развития ВПО из-под их контроля. Таким образом, в период 2021–2025 года с большой вероятностью ожидается развязывание военных конфликтов и войн.
_____________________________________
[1] См. подробнее: Байгузин Р.Н., Подберёзкин А.И. Политика и стратегия. Оценка и прогноз развития стратегической обстановки и военной политики России. М.: Юстицинформ, 2021, сс. 8–9.
[2] См. подробнее: Байгузин Р.Н., Подберёзкин А.И. Политика и стратегия. Оценка и прогноз развития стратегической обстановки и военной политики России. М.: Юстицинформ, 2021, сс. 8–9.
