Глазами участника событий.
В истории рабочего движения тех дней была телеграмма прокопьевского рабочкома областному совету рабочих комитетов об отзыве меня из редакционной комиссии по разработке проекта соглашения с правительственной комиссией. Что же предшествовало этому?
Логика выбранной идеологии, то есть рыночной экономики, заставила меня выступить на стороне Кислюка и Голикова против партийно-хозяйственной номенклатуры, против Авалиани. Теймураза Авалиани поддержал почти весь прокопьевский рабочий комитет, и таким образом я оказался "отщепенцем", "раскольником".
[Теймураз Авалиани.] Эта была яростная дискуссия о будущем рабочих комитетов. Теймураз настаивал на исключительно контрольных функциях по согласованным протоколам, но уже было понятно, что поставками в Кузбасс мяса, бульдозеров и труб жизнь шахтёров не улучшить.
Опыт работы в Прокопьевске по контролю за распределением продуктов ясно показал абсурдность подобных занятий, полную опасных соблазнов для самих контролёров. Требовалось нечто иное, саморегулирующее и самоконтролирующее. А таким механизмом, нам казалось, является рыночная экономика.
Теймураз говорил:
- Вы хотите посадить на свои шеи капиталистов и считаете, что они будут справедливее к вам, чем госчиновники? Так не будет же этого!
Понимали ли мы, что частный собственник в погоне за сверхприбылью урежет зарплату, ликвидирует социальную базу предприятий? Понимали. Но полагали, что прежде чем начнётся переход к рыночной экономике, будут приняты "сильные" законы, защищающие права трудящихся, и в первую очередь законы о коллективных договорах и профсоюзе. Мы рассчитывали, что, оказав политическую поддержку реформаторским силам, будем иметь реальную власть участвовать в процессе выработки технологии перехода к рыночным отношениям.
Кто же мог подумать, что "рабочие комитеты" так грубо и пошло "кинут", когда дело дойдёт до реального перехода к рыночной экономике?! Теймураз это ЗНАЛ - мы не знали. Не знали, что жажда денег и власти отодвинет в сторону интересы трудящихся и уже никакие забастовки не способны будут сломить хищную хватку внутренних оккупантов.
Что же нам оставалось делать? Выбор был небольшой - идти назад, в коммунистический рай. Но где же найти миллионы таких, как Авалиани, чтобы расставить их на ключевые посты? Да и где гарантия, что молодой, полный сил, энергии, полный жажды жизни Авалиани не соблазнится так же, как до него соблазнялись миллионы других? Павки Корчагины оттого и вошли в историю, что это были штучные изделия, а народ - всё-таки массовое производство, и, по глубокому моему убеждению, требовалось создать такой государственный механизм, в котором появление жулика или "дурака" не сказывалось бы роковым образом.
Так или почти так думал я, оппонируя Теймуразу.
Правительственная делегация в субботу улетела в Москву. В воскресенье мы, ещё не остывшие, собрались в зале недалеко от комнат, которые занимал областной Совет. Обсуждение итогов наших переговоров вылились в ожесточённую перепалку Кислюка и Авалиани. Я не выдерживал и несколько раз порывался уйти, но меня удерживали то Михаил, то Теймураз.
Аргументация Кислюка была мне ближе и понятнее, она звала вперёд, а не назад, к счастливым сталинским временам. Но к самому Михаилу Борисовичу после того, как 17 ноября на конференции в Новокузнецке его уличили в заигрывании с 1-м секретарём обкома КПСС Мельниковым, отношение было настороженное. Асланиди мне больше импонировал из этой троицы. Интересный собеседник и аналитик. По сути дела, я Кислюка мало знал, а то, что знал - больше настораживало, чем располагало к доверию. Авалиани по-человечески был мне ближе. Но я не мог понять, каким образом он хочет переделать то, что переделке не поддаётся - природу человека?
В конце концов Авалиани почувствовал, что теряет поддержку, и не выдержал: заявил, что снимает с себя всякую ответственность и подаёт в отставку.
В коридоре обладминистрации Маханов зло бросил мне:
- Достукались, довели человека!
Вышел из зала Теймураз, я подошёл к нему и сказал:
- Теймураз Георгиевич, вы на меня не обижайтесь, сейчас время выбора. Я не хочу быть снабженцем даже для всей Кемеровской области. Нужно менять политическую систему, иначе в этом дерьме и помрём.
" Ты, Михаил, наивный человек, - сказал мне Авалиани, - опомниться не успеешь, как к власти придут люди куда более хищные и бессовестные, чем нынешняя партноменклатура. О своём выборе ты ещё горько пожалеешь".
Нет, не пожалею, Теймураз Георгиевич! Иначе ведь следует "пожалеть", что мама меня родила? Есть бесчисленное множество поступков, которые я совершил в жизни, и все они подпадают под эти слова - "ты ещё пожалеешь". Иногда кажется, я ничего в жизни не делал, кроме ошибок. Но я не откажусь ни от одного слова, ни от одного поступка, поскольку совершал их осознанно.
Я не пожалею, что поддержал Ельцина в 1992 году и не побегу к Тулееву просить прощения за "ошибочное решение", как некоторые. Я не стану просить прощения у Кислюка за то, что поддерживал Тулеева в его борьбе с ним, не стану молчать и сейчас, поскольку Тулеев делает не то и не так, как, я понимаю, следует делать. И говорить буду об этом не тогда, когда и без меня появится много "прозревших" и "говорливых", а сейчас, когда он упивается своей безграничной властью.
С детства не любил тех, кто пинает поверженных. Человеку нужно говорить вовремя, особенно тому, кто при власти. Ребёнка нужно пороть не тогда, когда он совершил проступок, а до этого.
Сейчас я размышляю о том, почему, к примеру, один из видных прокопьевских хозяйственников сначала "лебезил" перед Кислюком, а потом - перед Тулеевым? И знаете, нахожу этому оправдание! Я ведь рискую чем? Собой, в худшем случае - семьёй, а когда "на руках" коллектив? Словом, мне неизвестна вот эта ответственность за коллектив. Может быть, поэтому я и не боюсь говорить нелицеприятное власть предержащим?
Это не значит, что я считаю себя правым. Напротив, бессонные ночи и разрывающий душу голос совести, вытаскивающей из глубины памяти, казалось бы, навсегда забытые мной поступки, не дают мне считать себя правым. И то, что я делал в рабочем комитете, ещё не самые главные претензии ко мне моей совести.
Ребята из Прокопьевска поехали домой, а я остался в Кемерове. Комиссии, в состав которых я входил, и особенно комиссию по ценам, никто не отменял. Я готовился в среду, 31 января, вылететь в Москву.
Утром 29 января, мне в гостиничный номер позвонил дежурный и сказал, что из Прокопьевска получена телефонограмма: "Анохин, явиться в городской рабочий комитет во вторник, немедленно, иначе будет прогул. Председатель рабочего комитета Маханов".
Я ничего не понимал. Ведь ещё вчера мы обсудили с Махановым детали моей работы в Москве - и вдруг вызов, да еще с угрозой?! Угроза "прогула" была реальной, так как каждый месяц я сдавал на своей работе табель выходов за подписью Маханова и печатью городского рабочкома.
Это уже потом в рабочем комитете будут представители ликвидированных предприятий. А тогда с этим было строго, по крайней мере, у меня. Словом, решил всё выяснить в Прокопьевске, а в Москву вылететь позже.
Утром во вторник, 30 января, я пришёл в городской рабочий комитет. Пусто. Сидит одна Масленникова. Спрашиваю:
- Где все? Зачем я срочно понадобился?
Она улыбается какой-то странной улыбкой и говорит:
- Они сегодня рано утром уехали в Кемерово.
- Как?!
- Разве ты не знаешь? Сегодня должны выбрать нового председателя областного рабочего комитета.
Для меня всё стало ясным и предельно понятным. В моём отсутствии были заинтересованы, скажем так, обе стороны! Вот почему я не сумел в понедельник утром связаться ни с Голиковым, ни с Кислюком, ни с Асланиди - их как "корова языком слизнула".
Моё время в рабочем комитете заканчивалось во вто-рой раз и теперь уже окончательно. Я по инерции ещё пытался "взбрыкивать", но вопрос со мной был решённым. Уже 20 февраля 1990 года меня вывели из состава рабочего комитета с формулировкой: "за самоустранение".
Почти "добило" меня известие, что член рабочего комитета Анатолий Арыков является доверенным лицом Владислава Баловнева, моего основного соперника на выборах в Верховный Совет РСФСР! Я ещё пытался выяснить, недоразумение ли это или чёткая позиция рабочего комитета? Арыков объяснил мне:
- Ты понимаешь, Баловнев идёт не только в Верховный Совет, но и в областной. Так вот, я - доверенное его лицо только в областной Совет.
- Ну да, так ты избирателям и объясняешь, что в областной Совет он "дозрел", а в Верховный - ещё "зелен"?
Что мне ещё оставалось, кроме иронии?
Михаил АНОХИН забастовщик.
www.pauci.ru
24.11.2001
