Прошлый раз (Перевод и подлинник - гербарий и цветок. (из серии «Перевод, как жанр») | VIPERSON ) в меру сил и способностей, разобравшись с трагедией, я обещал явить вашему вниманию еще один жанр перевода - комедию.
Обратимся к переводам прозы. Великой прозы.
Толстой, Чехов, Достоевский…
Поставил троеточие и подумал – а чем его заполнит простой, массовый западный читатель? А, пожалуй, и не чем. Список исчерпывающе краток.
Если попытаться определить, что делает эту троицу столь популярной на Западе, то ответ достаточно очевиден: именно в произведениях этих авторов исследователи, расположившиеся на западе от линии Керзона, производят раскопки, озадачившись поисками загадочной русской души.
Но меня интересует как появилась идея о наличии загадки в русской душе.
Сначала русская душа именовалась таинственной (mysterious). Но это не совсем то. Тайну раскрывают. А загадку – разгадывают.
Французы говорили о противоречивости и «текучести» русской души.
Но первым, кто прочно связал Достоевского с загадочной русской душой был некий немецкий автор и произошло это в 1919 году. Было заявлено: «Русская душа - загадка. Это сказал не кто иной, как Достоевский».
С чего он это взял?
А вот с чего.
В «Идиоте» есть такое место: «Чужая душа потемки, и русская душа потемки; для многих потемки».
Смешно: от великого ума и от глубокого знания русского языка «потемки» были переведены, как «загадка» (Ratsel).
И в этом месте все сошлось. Идея, долго гулявшая по Старому Свету, подогреваемая мыслями Николая Бердяева, укрепилась, вошла в разговорный и научный оборот. Хотя, там же, в «Идиоте», внимательный читатель найдет: «Нет, не “русская душа потемки”, а у него самого на душе потемки».
Появилось это и прижилось еще и потому, что многим из нас нравятся эти поиски. Заранее обреченные на продолжение в бесконечность, они подогревают в русских интеллигентах иллюзию существования некой (возвышенной?) душевной составляющей не только не свойственной западным интеллектуалам, но ещё и не дающейся им в непрекращающемся стремлении её познать.
Восторги русской интеллигенции, много сделавшей для популяризации этой «загадки», проистекают из глубокого непонимания того факта, что движителем западного интереса, является поиск причин нашего отклонения от того, что в Европах принимают за норму.
Ситуация забавная (напоминаю, речь-то идет о комедии), они ищут у нас то, нам самим неизвестное что. Или я не прав, и какой-то россиянин просветит нас, поведует, что же такое-этакое загадочное не свойственное танзанийцу, эфиопу и англичанину есть в его душе?
Картина поиска покажется нам еще более комичной, если мы вспомним слова Бродского о том, что: «Англоязычные читатели с трудом могут отличить Толстого от Достоевского, потому что они их не читали. Они читали Констанс Гарнетт».
Что же касается качества переводов с русского, поставленных Гарнетт на поток, то об этом с издевкой писал Набоков. Он, к примеру, обратил внимание на фразу в переводе «Анны Карениной»: «Держа перед собой свою склоненную голову», и комментирует: «Заметим, что миссис Гарнетт обезглавила беднягу».
Вот так и ищут эту самую «загадочную душу».
Занятие это, как вы догадываетесь не имеет конца.
