Здоровенный дядька - на голову и больше выше крепеньких мужичков партхозактива - поднимался в горку к штабу стройки. На голове дядьки до смешного высоко сидела строительная каска: то ли мала была, то ли он уже тогда боялся смять свой коронный зачес. Так я в 85-м году впервые увидел секретаря ЦК КПСС по вопросам строительства Бориса Николаевича Ельцина. Выступление его на заседании штаба оригинальностью не отличалось: товарищи, на Череповецком металлургическом комбинате возводится самая большая домна в мире, значит, задание партии должно быть выполнено в срок. Но говорил жарко, размахивая руками и протягивая их вперед, ничуть не смущаясь того, что на левой не хватает пальцев, - обычно это принято скрывать. Оставалось впечатление избыточности: роста, голоса, жестов.
Через четыре года, вместивших его руководство Москвой, скандальную отставку, опалу и начало возвращения в политику, мы снимали Ельцина в Доме кино, когда там заседала Межрегиональная депутатская группа - первая "протооппозиция". Седой, в светло-сером костюме, он стоял на лестнице как белый медведь на задних лапах и всё не мог дать интервью - подбегали демократические дамы и просили автограф. Он расписывался, смущенно повторяя: "Что я вам, Эдита Пьеха, что ли?". И опять бросалась в глаза та же несуразность масштаба: медведь на маленьких листочках каллиграфически выводил буковки - со странным левым наклоном медленно писал свою фамилию полностью.
Ельцин - может, самая лучшая иллюстрация пословицы "посеешь характер - пожнешь судьбу". Неуёмный характер порождал фантастические порывы и прорывы. "Отцом русской демократии" он стал не как "гигант мысли", но как гигант чувства, политического инстинкта: он чувствовал, как ветер истории дует в его паруса, и несколько раз ловил его очень удачно. От характера же, очевидно, - страсть сопроводить сильный поступок красивым жестом, и при его выборе вкус Ельцину обычно не изменял.
Дальше начинается общеизвестный список издержек этого характера: обыкновение мобилизовываться лишь при крайней опасности, а несусветными усилиями одержав победу, потом будто в спячку впадать. Или ни дня без загогулины - и Ельциным полны все выпуски новостей, или его нет неделями и месяцами - и прошлогодняя фотография выдается за вчерашнюю: вот, мол, работает с документами. Хотя к возне с ними, вообще к рутинной деятельности, он, видимо, был совсем не приспособлен. Герой тосковал по празднику подвига и в будни явно томился, а оттого наружу рвалось сумасбродство.
Когда давала знать травма позвоночника - а это началось уже к концу первого срока, - его неспособность контролировать свое окружение приобретала вид буквальный. На публичных мероприятиях, а особенно в их кулуарах, вокруг президента суетились соратники, подводили своих друзей, просили пожать им руку, объясняли, втолковывали - а он, чтоб оглянуться, должен был повернуться всем корпусом. Он и впрямь не видел, что творится у него под боком, слева и справа внизу - его взор был устремлен прямо, поверх голов, а лицо наливалось тяжелой азиатской неподвижностью.
Он не был управленцем и в мелочи не вникал, даже в те, в которые надо было бы вникать. Интеллектуалы в окружении объясняли про "необходимость необратимости", но эти задачи были не по нему, а сами они не смогли их решить даже ради будущего собственного спасения.
Первая половина 1996-го года была последним периодом его активности, горячечности даже. Ему явно нравилась эта как бы американская кампания "Голосуй сердцем", льстило, что он такой современный и модный. Он снова обнаруживал способность быть гибким, вообще-то не свойственную ему, как натуре очень цельной. Таких еще принято называть самородками, а они - материал неподатливый. Но вскоре после операции Ельцин начал быстро сдавать, и стало ясно: больше подвигов не будет. И мы все твердили, что ухудшающаяся телекартинка - как при позднем Брежневе - сама по себе его дискредитирует.
После отставки он вдруг резко посвежел и несколько лет выглядел бодрым западным пенсионером. Кроме тенниса принялся ходить на все мюзиклы, с огромным энтузиазмом вручал на пару с Баталовым приз "Ника". При встречах руку жал до тех пор, пока не закончишь сбивчивый монолог - мол, мы так вам благодарны, а если что не получилось, так это мы сами не использовали шанс, зато в следующий раз уж его точно не упустим. Эта версия случившегося его должна была устраивать. Да она и недалека от истины.
30 апреля - 13 мая 2007
Леонид Парфенов,
Главный редактор
"Русский Newsweek"
