У меня никогда не было велосипеда, и до сих пор я мечтаю его купить
- Лев Георгиевич, вы родились в Алма-Ате. Расскажите о детстве. Что больше всего запомнилось?
- У меня очень веселое было детство, живое. Я всегда ходил босиком, поэтому летом ноги были разбиты и в жутких цыпках. Сейчас, наверное, уже никто не знает, что такое цыпки. Цыпки - это страшная корка на ноге, которая потом начинает трескаться. У нас очень ценились дрова. Летом - вода, зимой - дрова. За дровами я ходил со старшими пацанами в горы, которые были неподалеку. Там вообще были дикие места. Фазаны, лисы, волки, которые спускались с гор. А сейчас все застроено особняками.
- Чего вам не хватало в детстве? Наверняка были какие-то лишения?
- Я лучше всех катался на лыжах, но у меня не было лыж. Я лучше всех катался на коньках - у меня не было коньков. Я лучше всех катался на велосипеде - у меня не было велосипеда. У меня никогда его не было! Сейчас мечтаю купить велосипед.
- Вы сейчас занимаетесь живописью. В детстве рисовали?
- Да, лет в 12 я ходил рисовать к художнице. Хорошая художница была. Фамилию совершенно не помню, помню только, что она была эвакуированной из Москвы. Я очень мало занимался, меньше месяца. Если бы времени было больше, то, конечно, пошел бы учиться на художника.
- Но учиться вы пошли на биолога
- Мой отец был потрясающий биолог-практик, поэтому я поступил не в университет на биологический факультет, а в пединститут, чтобы закончить на год раньше. Но, на мое счастье, я попал в хорошую, интеллигентную компанию и, будучи настоящим неучем, начал много читать. Так у меня полностью пропал интерес к биологии.
Кончаловский отказался меня снимать
- И появился интерес к кино. Где вы первый раз сыграли?
- Мой первый фильм "Увольнение на берег" был снят в 1962 году. Прошло 45 лет со дня выхода этого фильма. Люди с удовольствием смотрели фильм, залы были полными. Эта картина замечательная, она совершенно не устарела. Режиссер Феликс Миронер снимал в пырьевском объединении, а Пырьев был махровый антисемит и почему-то возненавидел и его самого, и картину. К сожалению, когда она вышла на экран, все газеты и журналы места живого не оставили от фильма. Феликс после этого поклялся больше никогда не снимать кино.
- У вас тоже не все было гладко. Вход на "Мосфильм" для вас был закрыт, и потому вы снимались в Одессе, в Киеве
- После первого иностранного фильма "Они шли на Восток" я вообще стал невыездным. В картине я играл одну из главных ролей - роль итальянца. И мне категорически запрещено было с ними общаться. После приглашали сниматься в "Тристане и Изольде", но меня не пустили и к тому же перестали снимать на "Мосфильме". В результате снимался в чудовищных фильмах на киностудиях Одессы, Киева. Помню, мы сидели как-то в гостинице "Националь", мы вообще часто там собирались. Там бывали Тарковский, Кончаловский. Как-то с Кончаловским разговор зашел о съемках, и он мне сказал: "Ты сейчас в таком дерьме снимаешься, я не могу тебя снимать".
- Но вы же вернулись потом на "Мосфильм". Как это произошло?
- Когда я окончательно понял, что мне больше никогда не работать на "Мосфильме", произошло следующее: я познакомился в "Национале" с Люсиком Гардом. Это был двухметровый верзила, одесский еврей, добрый такой мужик по прозвищу Гиббон. Его два раза отмазывали от смертной казни. Так вот мы познакомились и стали дружить. Он меня спросил: "А где ты работаешь?" Я ответил: "Нигде". "А хочешь на "Мосфильм"?". Я сказал ему, что пытался, даже Герасимов пробовал помочь, но ничего не вышло. На что он спросил: "А кто такой Герасимов?". Гард был воротилой подпольного бизнеса, попросту - мафией. В 68-ом году ему удалось помочь мне вернуться на "Мосфильм".
- Какой у вас был круг общения? Кто были ваши друзья?
- Я жил в Ленинграде, а это особый город. Он очень закрытый, там масса каких-то маленьких компаний, кружков. Город довольно противный, но безумно красивый. Ленинградцы всему придают особое значение: как и что ты сказал. Они все помнят, очень мелочные. Вот Москва - роскошный город, всех принимает, тут же выкидывает, потом опять принимает. Москва не помнит, ленинградцы помнят все. И с моими друзьями я познакомился в Москве, а не в Ленинграде.
- И как вы проводили время?
- Пили. Встречались, пили и беседовали. Эти вечера были фантастическими, сказочными и длились до четырех утра. Было весело, остроумно, просто блистательно. Сидели мы как-то с Иосифом Бродским одним таким утром и пили кофе. Я говорю: "Мне надо сниматься, а не в чем". А он мне: "Ты знаешь, мне американцы подарили джинсовую курточку Wrangler, бери, только верни". Я вернул.
Сниматься в кино - не мужская профессия
- Увлечение живописью пришло, когда вы жили в Вильнюсе. Почему именно там?
- Это очень красивый город, и у меня было столько впечатлений, что я не знал, куда их деть. Побежал в магазин, купил альбом и нарисовал один прекрасный католический храм 18 века, очень красивый. Я показал рисунок моему приятелю - он был декоратором на фильме. Он сказал: "О, смотри, только тут не так, тут не так". Так мы стали с ним каждый день в 6-7 часов утра по три часа рисовать.
- Так все-таки вы актер или художник?
- Вообще, мне всегда было стыдно за то, что я актер. Мне до сих пор кажется, что мужчина в кино не должен сниматься. Это не мужская профессия. Я спокойно могу жить без кино. Не очень хорошо, но смогу. Я могу реставрировать мебель, живопись. Я могу писать картины. Я успокоился, теперь я могу спокойно быть актером.
- Жалеете о чем-нибудь?
- Я ни о чем не жалею, даже о том, что меня не выпускали за границу. Я даже благодарен КГБ за то, что они меня здесь сохранили. Если бы они меня выпустили, то я, конечно, рванул бы, как Нуриев, Барышников. Я счастлив, что меня не выпустили, потому что прочитал те книги, которые бы никогда не прочитал, дружил с теми людьми, с которыми никогда бы не подружился. Я бы просто не понял тех вещей, которые понял. Гете говорил, что для художника должны быть ограничения, а полная свобода очень опасна и ответственна.
Мария Богданчикова
21.08.2007
http://www.peoples.ru/
