А Данилко полностью заехал в женский образ
Михаил Жванецкий, самый уважаемый сатирик постсоветского пространства, наконец издал собрание своих сочинений. Оно уместилось в четыре тома. Могло быть больше, но не намного, признается Михаил Михайлович. Кто знает. Если включить в собрание интервью мэтра, сколько бы они заняли томов? Не записанные им монологи, диалоги, беседы стоят того. Вот одна из них, которая начинается с рассказа Жванецкого о книге, а заканчивается рассуждениями о сути нашей жизни.
Что написано пером
- С подготовкой собрания возникали проблемы. Многих текстов у меня не было. Потому что, например, у Аркадия Райкина сложно получить что-нибудь обратно. А ему я отдавал рукописи, у меня тогда не было даже пишущей машинки. Многое просто потерялось. Хорошо, что в Нижнем Тагиле есть такой человек Александр Сысоев, мастер в мартеновском цеху. Он настоящий фанат моего творчества. Александр собрал 30 томов моих монологов и юморесок! Сам расшифровывал, сам печатал на машинке и переплетал. Таким образом, тексты поставлял мне он. Сейчас эти фолианты лежат в Одессе. Их-то я и передавал в Киев.
- Редактор Валентина Серикова сортировала их по одному известному только ей принципу. И получилось 4 томика: 60-е, 70-е, 80-е и 90-е годы. Кстати, рисунки Габриадзе в этом собрании соперничают с текстами и, по-моему, часто выигрывают. В Союзе писателей меня пытались убедить, что мои тексты плохо читаются глазами. Я спрашивал: а чем еще можно читать? Но, как показала практика, читается нормально. В Москве в магазине "Библио-глобус" на презентации книги за автографами стояла очередь. И это приятно. Я живу любовью своих поклонников.
- Почему именно сейчас вы решили издать собрание сочинений?
- Потому что старею. Если не сейчас, то когда еще?
- Не хотели бы вы издать свою видеоантологию?
- Компания "НТВ" создала телевизионную серию моих монологов. Думаю, этого достаточно. Видео лежит в кассетах, там не требуется редактуры. И его, надеюсь, когда-нибудь выпустят. Полагаю, уже без меня. А вот книгу за меня не выпустит никто.
- Странно, что после показа цикла о Михаиле Жванецком, "НТВ" обрушилось на вас в "Итогах"...
- Вообще у меня с этой телекомпанией сложные отношения. Сначала Леонид Парфенов предложил снять вышеупомянутый сериал. Я с удовольствием откликнулся. А потом "НТВ" дали мне кувалдой по голове неизвестно за что. Может быть, за мои высказывания против демонстрации крови и катастроф на телевидении. Но ведь я имел в виду не только "НТВ", а вообще все средства массовой информации. И вдруг - бац! - в "Итогах" Жванецкому за это выдают по первое число. А ведь не стоит забывать, что я человек обидчивый. Тем не менее в конфликте внутри "НТВ" я симпатизировал журналистам. Мы видим в их замечательных лицах очаровательных обитателей зоопарка. А вот руководство зоопарка мы не видим. Нам бы разобраться в акциях, деньгах, долгах. Ведь это предмет спора. Мы переживали за наших кошечек, за наших девочек и ребят. А там сидят серьезные люди, которых я знаю. Те похуже гораздо. Там те, которых защищать не хочется. Но президенту было полезно увидеть, как население поддерживает свободный канал.
От Одессы до Нью-Йорка
- Почему вы в этом году не выступали на одесской юморине?
- Я только приехал из Америки. У меня прихватило живот, тошнило. Когда тошнит, очень трудно выступать с юмором. Меня часто тошнит на юмористических мероприятиях, но во время выступлений других юмористов. И тошнило бы снова. Я сейчас не очень люблю Одессу во время юморины. Юмор там потерялся. Все привозное, юмор привозится из Москвы. Юморина начиналась как инициатива снизу. А теперь она сверху опускается вниз. Но при этом я люблю Одессу, я без нее жить не могу. Я построил там дом. Так что в Одессе стою не просто ногами, я там всей задницей сижу.
- А как вам сегодняшняя столичная публика?
- Публика в Киеве намного лучше, чем в Одессе. Одесская разъехалась. Она сегодня рассеяна по всему миру, собрать ее вместе уже невозможно. А Киев - город большой, на два-три зала понимающих хватает. Мне нужна в публике быстрота реакции. "Догоняет" - очень хорошее слово. Я не могу повиснуть в воздухе и ждать, пока поймут.
- Как проходят ваши концерты в Америке?
- Я выступал в Линкольн-центре в Нью-Йорке в зале на 2000 мест. Огромный зал набитый битком. Плюс дополнительный концерт. При этом от первого до последнего слова беспрерывный хохот. В Америке сейчас много нашей молодежи: программисты, студенты. Они в основном и заполняют зал. У старой эмиграции сил уже нет.
Морская болезнь
- От кого вас, Михаил Михайлович, тошнит, если не секрет?
- В основном от "Аншлага". И от стада, и от погонщицы. С этим вкусом, с этим хихиканьем, с этим сидением на сцене... Пятьдесят процентов неудач "Аншлага" обеспечивает именно погонщица. А я в стаде вообще не могу выступать.
- Были ли у вас конфликты с собратьями по цеху, учитывая ваше мнение о них?
- Сейчас до этого никому нет дела. Братья-юмористы настолько серьезные люди! Они называются юмористами, но заняты совсем другим. Самое страшное, когда человек перевоплощается, становится другим. Я не говорю о Данилко, о тех, кто играет написанную для них роль. А когда человек говорит вроде от себя, но становится другим, тогда мы слышим тот юмор, который называется тошнотворным. Окуджава не становился другим, Высоцкий не становился другим. Простите, я не становлюсь другим. Какой я в жизни, такой и на сцене. А о таких "других" мы потом говорим: Боже, я с ним поговорил - какой умный человек! А выйдет на сцену... Такое я видел в Одессе на одном из первых концертов Михаила Шуфутинского. На стадионе свист, вопли, на сцену летят туфли. А он говорит: господа, давайте будем интеллигентными. И поет про то, как вышел из тюрьмы...
- Но кто-то же вам нравится?
- Многие молодые. На премию "Триумф" я выдвинул Евгения Шестакова, мне очень нравится, как он пишет. Это из области осмысленного юмора. Мне симпатичны Максим Галкин, Андрей Данилко. Но я хотел бы попросить его, чтобы он когда-нибудь сыграл мужчину. Если бы Андрей полностью не заехал в женский образ, было бы замечательно. Он очень талантливый. Я видел, как он играл милиционера. Восхищался. Это мое.
Женский вопрос
- В ваших высказываниях часто проскальзывает пылкое отношение к женскому полу. Вам никогда не приходило в голову написать эротический роман?
- Я все-таки перерою постель, может быть? Смятая простынь... Должны быть. А где же им еще место? Утром просыпаешься: да ведь это был эротический роман! Что ж я его не записал?!
- Вы не жалеете в связи со столь для вас актуальным женским вопросом о своем возрасте?
- Я к возрасту отношусь очень хорошо. Я им наслаждаюсь. Наконец я обрел спокойствие, перестал суетиться. Я сейчас лучше, чем был тридцать лет назад. С возрастом появляется вкус. Он не может появиться в молодые годы: вкус в мыслях, вкус в одежде, вкус в стиле. А как же жалеть о разнице в возрасте? Наоборот! На эту тему есть высказывание: "Я уже слышал о такой разнице в возрасте, что кто-то из них уже умер".
- Прежде чем выносить на суд публики свои произведения, вы их испытываете на ком-то?
- Проверяю на друзьях. И на жене. Я бы не женился на той, которая не понимает моего юмора. Я проверяю на ней все: свой характер, свое умение заработать деньги, все свои гадости. Ей достается много. Почему я пишу? Потому что жуткий характер, который разъедает изнутри. Есть о чем написать. Человек с хорошим характером, добрый, честный, героический не напишет ничего. У них ничего нет. А у меня столько всего намешано! Я в конце концов перевоплощаюсь в любого. Когда я прихожу домой в ужасном состоянии, когда увидел чье-то удачное выступление, сначала все это достается жене, а затем выкладывается на бумагу, и вы тоже получаете наслаждение от моих мук.
- Как вы относитесь к женщинам-юмористам?
- Недавно в народ вышла новая выпускница "Аншлага" - жена Петросяна. По-моему, у нее была эта фраза "яйцами по шпалам". Это большой прогресс. Если в прежние времена было "шпалами по яйцам", то теперь "яйцами по шпалам". У нас есть две женщины-юмористки: вот эта жена и Клара Новикова. Они обе очень "способные". Правда, Клара чуть интеллигентнее. Женщины поставлены в такое положение, что если они не играют в пьесе или не выступают с монологом, вынуждены спешить. А значит, рано или поздно говорят такие вещи, которые я только что привел. Такой жанр. Для них это просто катастрофа. Но народ так хорошо принимает! Наверное, сейчас такое время. Все мы здорово опустились.
- А как с женщинами на музыкальной эстраде?
- 6 марта у меня на дне рождения была Алла Пугачева. И с ней Филипп. Филипп, разумеется, страшно озабоченный. Он всегда озабоченный. Его задача - идти дальше, выше. А у нас Аллой такой задачи нет. Поэтому мы не озабоченные. Она сказала замечательную речь: "Почему Жванецкий - сатирик? Что это такое "сатирик", "очкарик"? Он сатир!" Алла - гениальная женщина, умнейшая. В стране таких одна-две-три. Ну, Хакамада. Была Старовойтова. Внешне мне еще нравится замдиректора Центробанка Парамонова. Могла бы что-то сказать, но молчит. Так что всего таких женщин две. Алла и Хакамада. У Аллы королевский характер. Звоню ей: "Алла, у тебя день рождения". "Да, я прислала за тобой машину". Наш народ чувствует этот характер и подчиняется. Если Алла встанет, значит все встанут. У Райкина такой был. Он входит в дверь - все встают. Что происходит с человеческим телом, неизвестно. Оно разгибается и поднимается. То же самое с Аллой. Я ей говорю: хочешь пой, хочешь не пой, хочешь разговаривай со сцены. Это будет так же интересно.
От слова к мысли
- Аркадий Райкин вас выгнал из театра, заявив: или вы пишете для него, или не будете работать вообще. Вы не могли с ним договориться?
- Райкин решил резко и навсегда. Я был мал и нерешителен. Впрочем, как и сейчас. Артист, как женщина - всегда решают за него. "Мы с тобой рвем" - говорят мне, и я остаюсь оборванным. Но я еще так из-за своей нерешительности никому не сказал.
- Вы не часто общаетесь с журналистами. Считаете, что ваши произведения лучше говорят о вас, чем вы сами?
- И так тоже считаю. Журналистов я люблю. Сейчас это в основном девочки. При их виде у меня все мысли и чувства путаются. И потом - я уже все о себе рассказал. Теперь я передаю более ценную информацию: сообщаю свои мысли.
- Не ведете ли вы дневник, в который записываете мысли?
- Может быть, можно назвать дневником мои записные книжки. У меня сейчас с собой 189-я. В каждой - мысли. Я потом пытаюсь их развить. Это действительно дневник. Не писать же мне: "Выпил газированной воды. Вышел. Лег. Встал. Пришла Катя, поговорили, опять вышел". Что здесь интересного? А вот мысли! Идешь в Одессе навстречу морю. Оно нависает и пароходы. "Почему не проливается? - пишу я. Почему люди хотят жить возле моря? Что в этом море есть, если живешь с ним рядом, и кажется, что все, ты добился своего. Рядом с такой личностью, как море, можно жить". Вот такие записи в моих книжечках.
- Помогает или мешает творить популярность?
- В последнее время я многое теряю из-за узнаваемости. Раньше я посещал Привоз, вертелся возле продавщиц, прислушивался ко всему. Сейчас народ стал настораживаться, замолкать, говорить официальные вещи, шутить перестал, а как содрать со знаменитости в пятнадцать раз дороже - начал понимать.
- Считаете ли вы чувство юмора - особая черта еврейского народа?
- Что ж, только евреи над всеми хохочут. Другие не смеются. Евреи спасаются юмором. Это - да. Что такое жизнь? Это слезы. Что такое юмор? Это спасение. А наше национальное качество - русских, украинцев - смех сквозь слезы. Это самое главное наше достижение за все годы.
Почему я пишу? Потому что жуткий характер, который разъедает изнутри. Человек с хорошим характером, добрый, честный, героический не напишет ничего
Сергей МАРЬИН
www.2000.net.ua
