Сейчас на телеканале "Культура" идет цикл документальных фильмов "Венок театров" - о национальных операх стран постсоветского пространства. Мы предложили известному режиссеру, художественному руководителю театра "Геликон-опера" поразмышлять о том, нужна ли национальная опера современному человеку.
Дмитрий Бертман: Опера - массовое искусство, пожалуй, самое массовое из всех культурно-развлекательных жанров. По своей сути оно абсолютно не элитарно, но объединяет в себе элементы театра и музыки в максимально доступной форме и именно с развлекательной целью.
Российская газета: А вроде наоборот, опера всегда считалась искусством для избранных...
Бертман: Разве? Язык оперы - универсален в человеческом плане, им владеет каждый. Немецкий зритель, слушая "Аиду", плачет в тех же местах, что и русский. Им обоим понятны и созвучны те же эмоции, что и англичанину. В этом и заключается суть оперы. А национальная опера для меня - своего рода парад музыки и театра: вот, скажем, Литва с Литовским национальным театром оперы и балета, о котором говорится в фильме на телеканале "Культура", размахивает на весь мир, как флагом, утверждением, что мы, мол, это искусство подняли на такой-то уровень. А где-нибудь в Польше подхватывают, словно другой флажок возникает: а мы подняли на такой....
РГ: И высоко ли этот флажок поднят в России?
Бертман: Высоко. Мариинский театр и маэстро Валерий Гергиев - наш капитан, Большой театр, Театр Станиславского, "Геликон-опера", Новая опера, Камерный театр Покровского, Детский музыкальный театр, Театр оперетты и много других - и все это богатство в одной только Москве. А главное, все эти театры полны зрителей. Возвращаясь к предыдущему вопросу, разве это показатель элитарного искусства? Наоборот, массового! И мне кажется, что сегодняшняя молодежь - а я, кстати, всегда горжусь и хвастаюсь тем, что у нас в театре много молодежи, - выбирает культуру. Боевики-перестрелки уже всем надоели. Появились те мальчики и девочки, которым интересно сходить в оперу или на концерт Плетнева. Вообще, любит человек классическую музыку или нет - это показатель его внутреннего развития, внутреннего богатства, способности к творческому восприятию мира. Я бы даже сказал, проверка на профпригодность; лакмусовая бумажка талантов человека. Я бы вообще предложил ввести такой тест при приеме на работу: играет ли человек на музыкальных инструментах и говорит ли он на иностранных языках.
РГ: Ну есть же люди, наверное, у которых просто таланта нет....
Бертман: А вот этому я не верю. Нет усидчивости, нет трудолюбия, нет желания развиваться - это может быть. А талант к пониманию, к восприятию музыки есть у всех. Музыка как бы проверяет людей на трудолюбие, на талант, на память и даже на любовь. Я не имею в виду, что нужно профессионально этим заниматься. Но на каком-то базовом уровне каждый должен играть на каком-то инструменте и говорить на иностранном языке. Я тоже пианист и знаю языки. Как можно жить, не зная языков и не играя ни на одном инструменте? Это уже в зоопарк можно идти, как обезьянка, это же получается, что у человека не было ничего в детстве. Как спортсмен может не знать языка?
РГ: Их и политики не знают, что хуже...
Бертман: А это позор. Как политик может не знать языка - то есть не быть способным коммуницировать? Да отсюда половина проблем в нашем обществе. Как можно жить в современном мире, не зная языков? Как можно сознательно изолировать себя от того, что творится в мире? А музыка ... это же язык души. А если человек не может воспринимать музыку - я уж и не знаю, ну не дано от Бога... А когда вдруг становится "дано", то это уже какая-то защита небесная. И, может быть, ради этой небесной защиты человек и должен ходить в оперу.
РГ: Кстати, раз уж мы затронули тему языков: как вы считаете, на каком языке должны петь в опере: на языке страны или на языке оригинала произведения?
Бертман: Сложный для меня вопрос. У нас очень молодой театр по меркам страны, современник новой России: мы существуем с 90-го года, с точки отсчета новой истории. И с первого дня мы поставили новые правила игры: мы первые в России ставили оперу на языке оригинала, хотя сейчас этого уже никто, видимо, и не помнит. Я считал, что это единственно правильный путь. Попробуйте послушать "Евгения Онегина" на немецком! Композитор пишет по либретто, он исходит из мелоса языка, на котором написано либретто. Как можно слушать Вагнера на русском? В общем, я поставил такую планку и считал, что только так и должно быть. Сейчас - уже не так уверен. Наверное, и можно что-то ставить в переводном варианте... Все зависит от произведения. В конце концов, когда зритель не знает языка и воспринимает текст, ориентируясь только на интонацию исполнителя, тому легко соврать, не передать что-то важное, какое-то более глубокое понимание мысли.
РГ: Но бывают ведь определенные нюансы в тексте, которые просто теряются при переводе?
Бертман: Да, бывают. Тут важно именно исполнение, и артист должен четко понимать подтекст, что при переводе не гарантируется. И эти нюансы могут пропасть. К примеру, Лиза в "Пиковой даме" поет Герману: "Уйдите! Уйдите!" - и все хорошо понимают, что второе "уйдите" на самом деле означает "останьтесь!". Тут важна интонация, этот момент необходимо передать. А теперь представим себе это на английском или там на китайском языке. Не зная мелодики языка, мы бы не поняли этой драматургии, когда говорится одно, а имеется в виду другое. И в этих нюансах заключен глубокий смысл. Поэтому я сейчас уже не так убежден, что переводные оперы невозможны. Впрочем, у меня еще есть время попробовать.
РГ: Если говорить о таких нюансах, то тут, мне кажется, более важную роль играет профессионализм артиста - насколько он понимает свою роль, текст, насколько умеет передать основные моменты...
Бертман: Да, профессионализм артиста - это второй очень важный момент. И у нас была великолепная школа, которая и учила этому профессионализму. А сейчас ее фактически разрушили. Остались лишь редкие островки студийности, да и само это слово - "студийность" - сейчас считается ругательским и приравнено чуть ли не к самодеятельности. А на Западе как раз эту нашу "студийность" и заимствуют, и я просто не могу не похвалить зарубежных исполнителей. Я ставил недавно "Евгения Онегина" в Шведской королевской опере, и у меня был весь состав - иностранцы. Но, хочу вам сказать, редкий русский солист на родном языке может вложить столько смысла в каждое слово и так, не зная русского, их по-русски произносить. Конечно, могут быть фонетические ошибки в произношении, но зато в тексте есть смысл.
На Западе артист более профессионально относится к исполнению - если он уже утвержден на роль, то, начиная работать над партией, над стилем, он нанимает специальных педагогов и выучивает всю партию как надо, так, чтобы от зубов отскакивало. Например, во французском языке разговорный язык и оперный имеют совершенно разную фонетику, разное произношение. В разговорном языке "р" грассируется, а в пении - нет, но такие вещи исполнителя не должны смущать. И представляете, там это никого и не смущает!
РГ: И где же, в конечном счете, вам было легче и удобнее работать? В России или за рубежом?
Бертман: Что касается России, то мне удобнее работать в своем театре, со своими любимыми артистами. У нас ведь ансамблевый театр, где все друг друга знают, вместе воспитывались, идеально настроены друг на друга, давно уже прекрасно сработались. И мне очень легко с ними. Мы говорим на одном языке, дышим одним воздухом.
Но если глобально, то с западными артистами работать гораздо удобнее. Они очень здорово обучены, они не халтурили, пока учились. У них как: актер всегда готов, никогда не опаздывает, всегда в хорошем настроении. Если артист болен, он будет всеми силами это скрывать, чтобы никому и в голову не пришло. А то ведь найдется целая "скамейка запасных", тех, кто не болен и готов исполнить эту роль. А у нас обычно бывает наоборот: артист спокойно притворится больным, если захочет пропустить репетицию, а иногда и спектакль. Это разная ментальность, разный подход к профессии. Но ведь всегда легче работать с людьми без проблем. Там человек приходит на работу - и у него нет проблем, все хорошо - праздник труда! Да, пусть он играет, изображает, пусть это пресловутый американский "смайл", но, согласитесь, этот "смайл" куда лучше, чем неприкрытое хамство.
РГ: А в чем, по вашему мнению, корень такой разницы в подходе? Они серьезнее относятся к работе или сама ситуация выстроена как-то по-другому?
Бертман: Сама ситуация, как мне кажется. На Западе нет оскорблений, наших вечных подсиживаний друг друга, вечной подковерной борьбы и интриг. В контракте, который получает западный артист, заранее обговорены все даты его выступлений, и его нельзя наказать, поменяв состав. Там два артиста, играющих одну роль, спокойно будут дружить, и никто никому не будет подкладывать булавки в пуанты. Это просто ничего бы не изменило. Есть точная дата выхода артиста, и дальше все зависит только от качества исполнения, от того, как артиста оценят критики и публика. То есть просто сама система отлажена лучше и точнее. Да и люди в целом сытнее, им не надо ничего между собой делить.
РГ: "Сытость" актера еще зависит от материала, с которым он работает. В данном случае национального материала. Есть ли, на ваш взгляд, интересные отечественные композиторы?
Бертман: Россия дала миру такое количество ярких имен, что их запас кажется неисчерпаемым. Чайковский, Мусоргский, Римский-Корсаков, Прокофьев, Шостакович - и это же лишь несколько имен. При том, что даже у этих великих мы исполняем лишь малую часть. Даже из Чайковского у нас не ставят ни "Чародейку", ни "Черевички"... А еще Гречанинов, который у нас даже не исполняется, Черепнин... Я не говорю уже про современных авторов. Время еще не пришло, публика еще не готова интересоваться тем, что происходит сегодня под пером современников. А в мире такой интерес существует, ставятся современные оперы, написанные современными авторами, и люди с большим интересом на них ходят, там аншлаги. Ну а мы тут сидим на одинаковом малочисленном джентльменском репертуарном наборе.
Ксения Щербино
Опубликовано в РГ (Федеральный выпуск) N4726 от 12 августа 2008 г.
