Родился 26 марта 1850 в Чикопи-Фоллз (шт. Массачусетс). После учебы в родном городке проучился год в Юнион-колледже и в восемнадцатилетнем возрасте совершил путешествие в Европу.
В 1871 Беллами вошел в штат газеты "Нью-Йорк ивнинг пост", в 1872-1876 писал передовицы и книжные обзоры для газеты "Спрингфилд Юнион". Последующие десять лет целиком посвятил литературному творчеству, благодаря публикации трех с лишним десятков рассказов и трех романов прослыв одним из наиболее обещающих молодых писателей Америки.
В своем главном произведении Взгляд назад (Looking Backward, 1888; рус. переводы выходили также под названиями Золотой век, В 2000 году и др.), утопическом романе о Бостоне в 2000 году, он описал пригрезившийся ему общественный строй. В книге рассказывается о бостонце, попавшем из 19 в. в 2000 год и обнаружившем некий новый общественный порядок, в сущности, американский вариант социализма: "эпоха трестов обрела свою кончину в Великом Тресте", т.е. в Правительстве. Равенство (Equality, 1897) - своего рода экономический трактат, в котором Беллами ответил на нападки многочисленных критиков его утопии и восполнил пробелы в описании предложенного в ней социального строя. Умер Беллами в Чикопи-Фолз 22 мая 1898.го это было не совсем то, что он написал.
- Но то, что хотел написать?
Мне кажется, именно то, что хотел, но не то, что написал. Христианский посыл Друце привел к тому, что главная тема этого спектакля - как себя чувствует человек, зашедший за пределы власти и ставший Богом. Такой власти, как Иосиф Виссарионович, не имел со времен фараонов, видимо, никто.
- Вы жили в то время - действительно ли люди видели в Сталине человеческие черты?
- Конечно, видели. Отца. Отца, именно так. Друг физкультурников, друг актеров, но - отец народов. Именно эта формула и была провозглашена разными людьми, в том числе Мейерхольдом. Людьми искусства формула дана не только от страха, был еще действительный восторг, потому что власть имеет колоссальное обаяние.
-Любая?
- В России - любая. И для России, я думаю, важно вернуться к фигуре Сталина, чтобы осознать себя, осознать тенденцию, которая здесь развита гораздо больше, чем в других странах, - тенденцию обожествления власти. В этом философия спектакля. Белые нитки, которые мы сейчас предъявляем, я - вам, а мы с вами вместе - тому, кто будет читать.
Сверхвласть, сверхсила, сверхбогатство, то, что за гранью, - превращается в труху, само себя пожирает. И вот здесь уже реальный сюжет для тех, кто хотел бы посмотреть спектакль. Потому что необычность этой пьесы Друце в том, что ужин у товарища Сталина - не исторический факт, это его внутренняя жизнь, которую он никому не хотел бы показывать.
-Нынешняя власть, по-вашему, похожа на сталинскую?
-Мне кажется, что она бессознательно его принимает. Россия идет по заданному психологическому коду. И наши люди, мы все - в этом коде. Есть теперь, в связи с тем, что мы открылись, некоторая часть молодых людей, которые становятся вроде бы гражданами мира. Но в основном даже эти сегодняшние молодые люди рано или поздно натыкаются на код, заложенный у них внутри. Код все-таки православно-монархический. Код того, что власть - божественна. Насчет кесарю кесарево, а Богу божье - это различие, мне кажется, в России меньше звучит. В России - кесарю кесарево и кесарю божье.
- Еще со времен Петра I у нас так заведено...
- Именно так. Но в чем особенность сегодняшнего дня, в связи с чем проблема вылезает? В связи с попытками сделать Россию нормальной демократической страной, где люди определяют свою судьбу через выборы, сменяют власть. Кажется, естественное дело, потому что на то и власть, чтобы ее менять. А русское сознание состоит в том, что на то и власть, чтоб ее не менять.
- Вы противостоите обожествлению власти?
- Я просто с изумлением и тревогой, но и с невероятным любопытством рассматриваю его. Потому что театр - это не трибуна, и я не занимаюсь проповедью чего-то, даже того, о чем сейчас вам говорю. У нас гражданский, человеческий разговор. А со сцены проповедовать бессмысленно - люди не за тем приходят. Мне хотелось показать, втянуть зрителей в этот домашний вечер человека, который фактически имеет божественную власть.
Вот тут вступает абсурд, противостояние сверхвозможностей и почему-то невозможности их реализации. Сознание раздваивается. Все куда-то едет набекрень. На наших глазах идея социализма, вообще говоря, вдохновившая миллионы людей не только в Советском Союзе, протухла и преобразовалась в нечто грозное, страшное и давящее. Протухшая идея социализма не должна уничтожать начальный вдохновляющий посыл. Не вампиры, не буквальные черти и дьяволы орудовали в стране, а люди, с которыми случилось постепенно нечто, когда затеянная ими идеология превратилась в государственную машину. И эта машина начала пожирать, как описано у Кафки, многих из них физически, а у других - раскалывать сознание. Не только самого властелина, но всех, кто близко, а постепенно - всей нации.
Все мы, пережившие сталинизм, пережили странное раздвоение сознания. И в этом смысле были родственны тем, кто был у власти. То, что мы сейчас можем начать это осознавать, - крайне важно, в заблуждении-то жить не хочется.
- А люди готовы к осознанию? Мне, кажется, что не готовы.
- Не готовы. Поэтому мне очень интересно играть этот спектакль.
- Спектакль обнажает код или нет?
-Мне хочется, чтоб обнажал. Причем не словами. Там нет слов про код, эти слова я стал употреблять, сыграв спектакль 20 раз. Сначала я не думал об этом, но чувствовал это во взаимоотношениях со зрительным залом, с текстом роли и телом Сталина, которое я изображаю.
- Мы обречены на Сталина или все-таки он уходящая натура?
- Сталинизм, мне кажется, гораздо старше Сталина. Раньше родился, просто под другими названиями, и я думаю, что он не изжит. Сталин - человек реальный, который умер в 53-м году 5-го марта, и очень, видимо, мучительно. А вот сталинизм...
Сталин, несомненно, очень любил страну, хотел ее обустроить, ничего не вышло, и умер он очень плохо. Представить себе его ужасные последние минуты мне страшно. Я бы никогда не рискнул сделать то, что, скажем, сделал Леша Герман в фильме Хрусталев, машину, - показал последние минуты Сталина. Все открыто только Богу. Если Сталин не Бог, то никакой режиссер не Бог, и никакие зрители не имеют права на открытие всего.
А теперь я завершаю свой длинный, может быть, слишком заумный монолог о спектакле и роли тем, что я видел, прежде всего, сочетание очень серьезной фигуры и забавности приключения, которые положены в основу этой пьесы. Приключение с простым вечером, который не удался. Когда человек, которому удается все, натыкается на непреодолимое обстоятельство в домашней обстановке.
- Вы не только исследуете прошлое, но и активно переживаете настоящее. Недавно участвовали в кампании в поддержку Михаила Ходорковского.
-Я с ним не был никогда знаком, я его даже никогда не видел. Только на экране. С моей стороны это естественное, по-моему, сочувствие к человеку, на которого давят, и давят публично.
Все ли претензии к нему выдуманы? Наверное, не все. Такого быть не может. Но у меня к нему сочувствие. Его благотворительная деятельность, которую я вроде знаю, вся была направлена на интеллектуальное развитие нации, что у меня вызывает симпатию. И то, что этот человек, который был на самой вершине возможностей, просто снят с самолета, посажен в кутузку и больше не выпущен - это ужасно. Конечно же, он не мог грозить государству, как сейчас некоторые говорят. Что-то мне не верится.
Я ему просто по-человечески сочувствую. А когда он объявляет голодовку в пользу своего товарища, которого унижают, у меня этот поступок тоже вызывает чувства. И я выражаю солидарность со страдающим. Вам так плохо, что для вас можно было сделать? Именно с вопросительным знаком, потому что не знаю этих знамен и под них не встаю. Но чем-то выразить, что я слышу твой стон, человек, надо...
- Возвращаясь к вашей профессиональной деятельности - каковы планы на будущее?
- Я сегодня на перепутье. Как ни странно, это я искренне говорю, на меня очень повлияла роль Сталина. Это влияние не столько Сталина, сколько раздумий о судьбах страны, народа. И в этих мыслях, в этих раздумьях появляются какие-то новые оценки происходящего.
Перед началом работы уже нет юношеской безоглядности, все время чувствуешь ответственность за тех, кого ты в это дело вовлечешь. Сейчас я с тревогой и робостью приступаю к работе над пьесой Игоря Вацетиса Предбанник, которую буду ставить в театре имени Мосовета. Предбанником называется в театре курилка, но в данном случае это многозначный символ. Есть и другой предбанник - перед баней, которая ждет нас всех в самом конце: чистилище.
Еще одна моя работа - участие в фильме, который называется Полторы комнаты и окрестности. Это фильм-фантазия Хржановского и Арабова об Иосифе Бродском. Я играю отца Бродского - Александра Ивановича. Съемки должны быть закончены в октябре.
Кроме того, будет продолжаться концертная программа Домашние радости, которую я выпустил полтора года назад. Будет некоторое количество концертов с этой программой и с предыдущими. Для артиста это означает большую ответственность и нагрузку. Мне предстоят два московских концерта - в Доме музыки и Концертном зале имени Чайковского, предстоят выступления в Гааге, в Вильнюсе. Это все очень ответственные вещи. А дальше я должен участвовать в брюссельском фестивале культуры и искусств Европалия, который в этом году посвящен России. Фестиваль длится четыре месяца, и я выступаю одним из финалистов - с концертами русской поэзии на французском языке. Это тоже очень ответственно и трудно для меня, я давал такие концерты, но давно. Сейчас надо обновить программу, расширить ее, чтобы был целый вечер поэзии - от Пушкина до Бродского.
- Понимает ли европейская публика такие выступления?
-Этот жанр для Европы в новинку. Литературный театр, театр одного актера, основанный на литературе, - это было наше явление. Сейчас оно попритухло, попригасло - жаль, потому что у нас не так много оригинальных вещей, которые ценились бы большим количеством людей.
-Это удобная форма, например, для радийной работы.
-На радио сейчас снова стали записывать такие постановки, а ведь был перерыв почти 15 лет! За это время радио потеряло многие свои фонды. Сейчас, правда, выяснилось, что не совсем потеряло - кто-то что-то отыскал... Я вспоминаю нашу, без ложной скромности, великолепную просветительскую программу, которая делалась на Шаболовке. Там создавались литературные шедевры по произведениям разных авторов: и русских, и западных. А потом все это абсолютно куда-то под стол пошло, меняло хозяев, казалось, никому никогда больше не понадобится. И только сейчас опомнились - появилось осмысление ценности и нужности подобного жанра.
- После 15-летнего перерыва остались живые носители традиции?
- Почти нет. Сейчас, впервые после 15 лет перерыва, в зале имени Чайковского (Миша Козаков начинает, я продолжу) будет такой абонемент из шести концертов. Пока не знаю, как это все пройдет. Мы постарели, а молодых, кто пришел бы нам на смену, как-то не наблюдается. Посмотрим.
Александр Трифонов
19.10.2005
http://www.peoples.ru
