Лето в этот день повело себя как-то не по-дружески. Небо насупилось, закрапал мелкий дождь, навеяв аномальное, совсем не радостное настроение.
Впрочем, скульптор Александр Рукавишников, погостить к которому мы ехали на дачу, сам какой-то аномальный. С одной стороны, академик, народный художник, профессор. Автор памятников Никулину, Достоевскому, Высоцкому, Яшину, Стрельцову и многим другим. С другой - почти скандальная личность - вспомните хотя бы эпопею с его булгаковскими скульптурами на Патриарших.
Мелькнула какая-то деревня, пошли тесные закоулки, и вдруг перед нами - черные деревянные ворота. Машина прошуршала по щебню, обильно насыпанному во дворе, и остановилась около странных мужчины и женщины, которые обнимали друг друга.
Один улыбается, остальные молчат
Это были Мастер и Маргарита. Мы бросились разглядывать бронзовые скульптуры, но тут раздался голос Рукавишникова: `Привет, рад, что вы появились!` Он встретил нас разудалой - не по погоде - улыбкой и экзотическим нарядом: в тельняшке, брюках для верховой езды и сапогах : `Подождите, я сейчас переоденусь, а то неудобно как-то`.
Успеваю оглядеться. Слева от дома, двухэтажного, светло-желтого кирпича, покрытые темной морилкой срубы, за ними в линию навесы - один, два, три... Белые деревянные столбы, держащие крышу, слегка завалились. Что-то от старых русских подворий - только девушек в сарафанах не хватает.
Бочки, маленькая бетономешалка, возок с полозьями. Забавно - на полу, как близнецы, лежат два Достоевских. Уменьшенные копии того, что у Ленинки. На лужайке, плавно спускающейся к воде, - булгаковский Иешуа, 4-метровый, стройный, как бы идущий к тебе навстречу. Под молоденькой березкой... о господи, кот Бегемот и Коровьев! Клевые такие пацаны, так и хочется с ними поболтать.
Но скульптуры не говорят.
- Неужто те самые, с Патриарших?
- Они и в то же время не они. Это для нового места, потом расскажу.
Он опять делает все наоборот. Вместо путешествия по `закромам культуры` потащил в конюшню. Впрочем, все по Фрейду - идем к тем, кого любим. Полутьма, скрип двери, и на тебя смотрят огромные черные глаза. Это Уран.
- Любимая лошадка, подруги подарили. Нет ничего в мире более сбалансированного и мощного, чем лошадь. И нет сильнее ощущения, чем поездка верхом. Особенно осенью. Помнишь, у Бунина? Эти осенние запахи, первые заморозки... и лошадь. Уже нет мух, этот запах лошади и цвета русской природы - серо-свинцовый, багровый, желтый.
- Скажи лучше - тебя подсаживают, когда на лошадь залезаешь?
- Пока сам. Уран-чик, хо-ро-ший... Погладь его, не бойся! Езжу достаточно уверенно, хотя параметры весомые: вес 112, рост 180.
Слышу лай. Это собаку Ефросинью, французскую овчарку, больше похожую на дворнягу, запирают в сарай - недавно она укусила соседкину племянницу - радости, понятное дело, ни у кого, кроме Ефросиньи, это не вызвало.
- Где мы находимся-то?
- Это Солнечногорский район, Истринское водохранилище. Хотите, кстати, на катере прокатиться? Это романтично.
Услышав наше вялое `да-да`, он почему-то пошел не туда, куда звал: вместо берега - к дому.
Экстремальная ватрушка
Это называется `перекусить`.
Крыльцо, как, собственно, и дом, куда мы заходим, показалось каким-то непарадным. Ступеньки из некрашеных толстых досок, балкончик без ограждения (он крест-накрест заколочен досками). Не по-новорусски как-то.
Гостиная, однако, просторная, уютная. На стене фотографии родителей, Булгакова, Чехова, любимой собаки, дедов Митрофана Рукавишникова и Николая Филиппова (дед по маме. - Авт.) - он серьезно увлекался цирком, умел выдергивать скатерть с заставленного посудой стола, ловить падающий с шеста кипящий самовар. Вижу икону Николая Угодника, книжки по искусству: Магрит, Татлин, Любке, Марино Марини, Генри Мур, Финотти.
На стене оружие: шашки, сабли, кинжалы, армейский американский лук-кампаунд, нунчаки. (Рукавишников когда-то серьезно занимался карате. - Авт.). `Я не коллекционер и не милитарист. Так, по жизни собралось`, - подметил хозяин. В глаза бросились какой-то странный камин, будто уползающий вместе с лестницей на 2-й этаж, и абажур над деревянным гостевым столом. Большой, `апельсиновый`, сочный, он почему-то почти ложился своей бахромой на стол.
- Отчего абажур так низко висит? Ты придумал?
- Нет, это отец (Иулиан Митрофанович Рукавишников, неординарный скульптор, умер несколько лет назад. - Авт.). Он не любил, чтобы в глаза светило. Дача у него была в Вельяминове. В отличие от меня - может, у меня еще возраст не пришел? - отец любил землей заниматься. Возделывал, сажал, пересаживал. Причем агрессивно-неправильно. Невзирая ни на какого Мичурина. Говорил: `Ерунда это все! Можно пересаживать когда хочешь!` Из леса деревья приносил, подсаживал. И они вырастали! В лес уходил рано: `Вы, лентяи, самую красоту пропускаете - первые три часа рассвета`.
На столе колбаски-ветчинки, картошечка-селедочка да малосольные огурцы. Рукавишников предупреждает, чтобы гастрономических причуд не ждали. Но, как оказалось, к кулинарии он все-таки неравнодушен.
- Люблю печь большие пироги. С луком зеленым и яйцом, с капустой, с мясом. Сам тесто ставлю, сам начинку готовлю, сам пеку. А поесть еще люблю кислые щи... с водочкой. Сейчас, не обессудьте, из фирменного только ватрушка с малиной и коньяком. Экстремальная, правда?
Ватрушка действительно выглядит необычно - раскинулась по тарелке какими-то причудливыми лепестками. Эдакая звезда.
- Огурчики-то свои? Я вроде бы парник у берега видел?
- Это не парник, это эллинг для катера. Просто он изнутри зарос травой так, что на парник стал похож. У нас зоохозяйство. Лошади, собаки, кошки. Есть немного цветов около забора, и все. Давайте выпьем за гостей?
- Нет, правильнее - за хозяев, за дом, в котором рождаются добрые, талантливые вещи...
- Не надо, прошу тебя...
- Но ведь ты здесь не атомные бомбы конструируешь?
- Это точно. Но когда приходит состояние веселого отчаяния, иногда задумываюсь: а на фига она нужна?
- Кто?
- Да скульптура эта! В XV веке - понятно, тогда ее понимали, слой, видимо, был культурный такой. А сейчас зачем она - орехи колоть? Так она тяжелая...
Рукавишников задумался. Ждем чего-то важного.
- В общем, пойдем кататься на катере.
`Романтика` прогулки по воде закончилась тем, что я до сих пор шмыгаю простуженным носом, как, впрочем, и фотокор Сергей Иванов. Вес судна (с учетом `перекуса`) стал таким, что еле выгребли от берега. Рукавишников долго не заводил мотор, боялся, что винт наберет траву. Понятное дело, катер свой. Не такой, конечно, как у Абрамовича, но аккуратненький, открытый, мест на шесть. Подвесной `Меркурий`, мягкие сиденья. Есть даже руль, которым академик, не обращая внимания на нас, лихо вертел туда-сюда, рассекая собственные волны.
Сложно с этими романтичными экстремалами.
В мастерскую залетел грач
По приезде я увел-таки Рукавишникова в мастерскую. У входа гипсовые ноги, отрезанные по колено. Бюст в другом углу. Это фигура Рахманинова: `Для Тамбова делаю`. В мастерской просторно. На стене вновь только фото отца и два небольших рисунка Микеланджело и Леонардо да Винчи. В центре станка сидит пластилиновый булгаковский грач и, как Рукавишников, тоже крутит рулем.
Здесь пространство его личное, а значит, неприкосновенное. По рассказам дочери Наташи, ей 11 лет, когда отец начинает лепить, то `это все`. По 12-14 часов работает без перерыва. Пару раз ему приносят чай. `А если не работает, - добавляет старший сын Филипп, тоже скульптор, - с ним весело, он не скучный!`
- С вами, газетчиками, вообще лучше не разговаривать! - усаживаясь на стул, неожиданно буркнул Рукавишников. Вспомнил вдруг, что его друга - скульптора Переяславца - журналисты недавно `ни за что облили грязью за памятник Сурикову`.
- Вас только хвалить надо?
- Ты знаешь, надоело выслушивать глупые, непрофессиональные упреки. Смотри, 15 лет выигрываем конкурсы - солидные, открытые, а работать не дают! В 88-м выиграли конкурс по Шолохову - памятника нет! Потом сложнейший конкурс на памятник Баженову - ну и где Баженов? Александр II, Булгаков... Недавно большим коллективом выиграли конкурс на памятник сказочнику Андерсену в Марьине. Еще с хрущевских времен формалистическую скульптуру зажимают. А она нужна, в ней художник символично раскрывает тему, а не имитирует действительность. Вот в Дмитрове мы поставили формалистический фонтан `Дмитровские лилии` - в основе его работа моего отца. И народу понравилось, гулять, смотреть ходят, тусуются, как сейчас говорят.
- А что, кстати, по Патриаршим? Я слышал, что вы не будете там ставить ни скамейки, ни фигуры Булгакова?
- Там `сталинский` садик сделали вместо уникальной скульптурной композиции. Глянцевый, заполированный, с плохими решетками. Поэтому ничего ставить уже не имеет смысла. Я себя и свою работу уважаю. А Булгаков и его персонажи должны быть установлены на Воробьевых горах. Это будет принципиально новое решение. Там красивейшее место.
- Что ты можешь позволить себе сделать на даче из того, что нельзя сделать в городе?
- Здесь я могу реализовать мечту: встать, съесть яйцо и лепить. И отключить телефон. Художник должен работать руками - не знаю, должен ли головой? (Усмехается.) В городе это не получается. Когда долго не рисуешь, то боязно начинать! Не идет. Но ты рисуешь, рисуешь. Иногда неделю. И вот когда вроде бы `началось` - бац, звонок! Нужно ехать в город на какое-то совещание. Ненавижу!
На даче я люблю смотреть на звезды - у меня есть маленький телескоп. С собакой погулять по водохранилищу, это зимой. В сельский магазин люблю зайти, покупаю сушки, тушенку. Ее я добавляю в гречневую кашу - какой-то пионерский ностальгический задор остался. Люблю поесть макароны по-флотски, что-нибудь с дымком, с костра.
- Что это за хирургические инструменты?
- Это кусачки для арматуры и проволоки (огромные, как у спасателей МЧС, `ножницы` висят на двери. - Авт.). Это стамески (штук двадцать, и все разные. - Авт.). Киянка для дерева - не молоток, видишь, а круглая, английская. Свободно болтается в руке, и не надо думать, как удар нанести. У Генри Мура увидел такую. Шлифовальные машинки, `болгарки`, инструменты для обработки гипса, бронзы. Это я в совершенстве умею делать.
- Ты вообще мужик рукастый?
- В каком-то смысле антирукастый. В молодости, когда у меня были `Жигули` (у конюшни на даче стоит светлый `Мерседес`. - Авт.), я так регулировал клапана, что машина ехала только на тросе. Заводной слишком. Кстати, хочешь байку? Мои предки, промышленники Рукавишниковы, в 1900 году приехали в Париж и пошли в ресторан. Увидели там люстру - тоже завелись, понравилась. Отдали хозяину деньги и сняли ее прямо с потолка.
А если по-серьезному, то стараюсь не браться за то, чего не умею. Хотя здесь кое-что сделал. Кровельным железом обил стену... внутри дома. Согласись, атас? Камин... Украинский плиточник не верил, когда я ему показывал, куда класть очередную плитку. Беру стамеску и показываю, как делать стулья, столы. Я же делаю деревянные скульптуры. А строитель даже представить не может, что в моем воспаленном мозгу видится! Кстати, стамески у меня точеные в отличие от их!
- Как часто ты здесь бываешь?
- Процентов сорок времени я на даче. У архитекторов слово есть такое - `клаузура`. От слова `close`, закрыто, значит. Это когда они запираются и работают. Я тоже пытаюсь закрыться от всех.
- Не верю! Так уж прямо и от всех?
- Ну заходят, конечно, деревенские. Помнишь, к профессору Преображенскому приходили: `Собачку говорящую посмотреть можно?` Приходят.
- Как-то без удовольствия говоришь об этом. Ведь они твои зрители все-таки.
- Общение - дело трудное. Я знаком с одним скульптором-испанцем - он еще мальчишкой часто бывал у Сальвадора Дали. И видел, как менялся художник при виде чужих людей - а поглазеть на Дали пытались многие. Он же, как только увидит их за забором, скрючивается, корежится - словом, перевоплощается в идиота. Это форма защиты такая.
- И ты, что ли, идиотом прикидываешься?
- Да нет. Хотя есть знакомец у меня, Андрей, здесь живет. Иногда придет тихонько - а я леплю, не вижу ничего. И вдруг чувствую взгляд - это он в окно смотрит. У него передние зубы выбиты, лицо в шрамах. Милый человек. Толик заходит, шофер, в прошлом спортсмен-пятиборец. Дает советы, как с лошадью управляться.
- А ВИП-гости бывают?
- На даче нет... В основном друзья мои бывают - скульпторы, архитекторы, с которыми работаю. Сергей Шаров, Андрей Балашов, Митя Тугаринов. Да, Саша Филиппенко бывает. Друг для меня - это тот, кого я не вижу и не слышу. Мои друзья не душные, не напрягают, не ноют. Это не те, кто по расписанию всех обзванивает.
- Зураб Церетели был в гостях?
- Нет.
- А Юрий Михайлович Лужков?
- Не был. Мне неудобно их звать. Люди занятые, да и далеко ехать. Когда нужно, мэр мне во встрече не отказывает.
(Стук в дверь.)
Винни-пуховые устремления
Вот такая получилась дача-незадача - к Рукавишникову еще приехал гость, архитектор Вячеслав Бухаев, из Питера. А значит, разговор окончен, будут работать.
На прощание хозяин дарит мне еще одну аномальность.
- Видишь балкончик на втором этаже? И раму эту железную?
- Ну недостроено что-то... Уж не парник ли?
- На этих железных ногах будет стоять сруб типа маленькой баньки, он уже собран - вон за забором. Это будет моя личная избушка на курьих ножках. Люблю маленькие помещения: чтобы были маленькие окна, стулик, столик, веник, полка - на ней настойки, варенье, мед. Вы, гости дорогие, пейте-гуляйте на балконе, а я над вами один, в избушке. Как говорят, `чтобы ни одной падлы в бойлерной не было`. Вот какие у меня винни-пуховые устремления.
Да, еще запиши! Когда мы ставили на лужайке скульптуру Иешуа, откуда-то прилетела белая голубка и села к нему на голову. Хорошая примета?
Фото Сергея ИВАНОВА.
Московский Комсомолец
от 25.08.2004
Сергей РОГОЖКИН.
http://nvolgatrade.ru/
