На днях получаю письмо от одного из читателей, Игоря К. Не называю его фамилии, так как письмо смахивает на анонимку. А между тем Игорь и его компания в кризисные времена делают щедрые пожертвования героям наших публикаций. На этот раз Игорь просит развеять возникшие у него сомнения относительно "бескорыстия администрации" Российского фонда помощи (Русфонда). По-моему, ответ Игорю будет интересен и другим читателям. Речь, в сущности, о том, как изнутри устроен Русфонд.
Из письма Игоря К.: "Работа Русфонда вызывает глубокое уважение, ваши заметки о детях заставляют душу шевелиться. Мы стараемся участвовать материально, находя у вас альтернативу дельцам от филантропии. Но случилось так, что ребенку моей однокурсницы из одного региона потребовалась пересадка одного из органов в одной из больниц. Нашла меня, я, как смог, помог, разговорились о фондах. От нее узнал о практике "соглашений" с родителями детей, когда все средства, собранные для ребенка, поступают в фонд, а к "отступникам" применяются меры, о практике открытия счетов на детей, которые уже скончались, о других "неточностях" вашего фонда. Осознавая всю нечеткость изложенных фактов, прошу предоставить информацию, развеивающую столь печальные сомнения".
Уважаемый Игорь! Что бы вы сказали, получив от меня вот такой текст: "Встретился с одним однокурсником, он работает в одной из газет, являясь одним из ведущих журналистов. Он утверждает, будто один из ваших товаров - контрафакт, но потребители молчат, потому что компанию крышует одно из силовых ведомств. Одному потребителю компания отправляет вообще пустые упаковки, и ничего, сходит с рук..."
Скорее всего, вы пошлете меня куда подальше с этим письмом. И будете правы. Несложно доказать, что ты владеешь китайским языком. Достаточно знающего собеседника. Но нельзя доказать, что ты не знаешь китайский. Найдется некто и скажет: ты просто скрываешь... Наверное, поэтому и существует презумпция невиновности. Так что если вы ждете информации, то зря. Нельзя комментировать факты, которых нет.
Но вопросы заданы, и раз они появились у вас (первые такие за 13 лет Русфонда), то, возможно, они есть еще у кого-то из тысяч наших читателей, и надо отвечать. Еще потому надо, что в отличие от бизнеса наши отношения строятся на нравственном чувстве, а оно в молодом российском обществе пока хрупкое.
Итак, обвинение N 1. Практика "соглашений", когда все сборы поступают в фонд. На самом деле не все (~65%), но закон именно сборы в фонд и приветствует. Иначе у мамы возникает подоходный налог. Но если оплата лечения внесена со счета фонда, то налог не взимается. На самом деле читатели Русфонда могут перечислять помощь в фонд, в клинику, родителям ребенка. Перевод в фонд легко сделать электронными платежами. Я, кстати, долго сопротивлялся их введению. Эта система лишает нас обратной связи с читателями, а без ваших мнений эффективный фандрайзинг не создать. Поверьте, для меня читатели важнее больных детей. Звучит цинично, но вы поймете: без ваших денег детям от Русфонда проку мало. По настоянию сотен читателей мы с сентября 2008 года ввели этот автомат на своем сайте www.rusfond.ru, и за год там прошли десятки миллионов рублей.
Если вы жертвуете в клинику, то берете реквизиты у нас. А если решите маме - на банковский счет или налом, то мы выдадим и эти контакты, предупредив о риске нецелевого использования взноса. По нашим данным, обычно с 10 тыс. руб. налички у большинства мам даже смертельно больных детей едет крыша. Они утаивают от нас полученный налом/безналом ваш дар в надежде, что другие читатели соберут всю стоимость лечения. Но почему читатель должен платить больше, чем цена спасения, которая прописана в больничном счете? И как Русфонду отчитаться за эти деньги, если мама больше не выходит на связь?
Это проще всего - все деньги отдать маме, а там хоть трава не расти. Нам бы эта схема очень упростила дело - если не брать в расчет читателя и его требования отчета. Большинство жертвует именно на лечение, а не вообще. И вот как нам отчитаться за суммы сверх больничного счета, если мать не вернула эти "излишки" в фонд? С нее нет спроса - у нее ребенок болен. Вся ответственность на нас. А в почте фонда сотни писем страждущих, кому не повезло попасть в печать. Им бы "излишки" куда как пригодились, причем по жизненным показаниям.
Утрачивая контроль над вашими пожертвованиями, мы рискуем потерять и вас, читателей. А вы - самое дорогое, что у нас есть. И если читатель сообщает нам о передаче денег маме, а та пытается их утаить, то я предупреждаю ее о прекращении сборов и отказе от наших обязательств. Вы это называете "мерами к отступникам"? Извините, но я буду поступать так и впредь. Хотя еще не довелось исполнить угрозу, обычно мамы сознаются.
Обвинение N 2. Фандрайзинг на покойниках. Я слышал о такой практике, но не понимаю механизма отъема денег. Как их снять со счета фонда, если в газете названа клиника? Значит, главврач в доле? И наш главбух? И аудитор? Версия первая: мы в сговоре с мамой умершего и делим "доход". Так? А вы себе можете представить такую мать, и даже не одну? Я - нет. Версия вторая: сговор с врачами. Корреспонденты Панюшкин и Костюковский выдумывают заметки о встрече с покойником и мамой, годами лгут в "Ъ"? Так? А врач-подельник еще и куражится, рассказывая, как тяжело ребенку, которому уже никак, он покойник? Так? То есть налицо преступная группировка.
Не думаю, что вы решите, будто я оправдываюсь. Но все равно не по себе. А вам, уважаемый Игорь, по себе?
Лев Амбиндер,
руководитель Российского фонда помощи, член совета при президенте РФ по содействию развитию гражданского общества и правам человека
Газета "Коммерсантъ" N 222 (4277) от 27.11.2009
