Номинантом национальной телевизионной премии "ТЭФИ" в этом году называют авторскую программу Феликса Разумовского "Кто мы?". 7 ноября, в бывший День согласия и примирения, на канале "Культура" завершился показ его нового цикла "Премьера русского абсурда", посвященного революции 1905 года. Накануне упраздненного старого и непонятного нового праздника историк Феликс Разумовский ответил на вопросы "Новых Известий".
- Программа "Кто мы?" выходит с начала 90-х, но лишь в последнее время ваша персона стала желанной для журналистов, которых вы, как я знаю, недолюбливаете. "Кто мы?", что ни говори, не "Большая стирка". Чем вы объясняете такой запоздалый, но явный к себе интерес?
- Если я вам даю интервью, значит, не так уж чтобы совсем журналистов недолюбливал... Просто мне не по душе, как в прессе освещаются наши телевизионные дела, в том числе немногие просветительские программы. Практика проплаченных "раскруток" ни для кого не секрет, а реальное положение на ТВ не обсуждается. Журналисты сегодня в основном рекрутируют потребителей телепопсы...
- Но теперь они - мы - будто сговорившись, вас одолевают: "Феликс, вы-то знаете, как нам не обустроить Россию, а просто жить в ней".
- Этот всплеск интереса - на мой взгляд, род эпидемии, вроде птичьего гриппа. Как всякая эпидемия, думаю, она быстро закончится. По моим предположениям, всплеск вызван тем, что программа в последние два года поднимала самые болезненные вопросы: истоки Гражданской войны, русско-еврейские отношения. Было бы странно, если бы не последовало вообще никакого резонанса.
- А не связано ли это вообще с тем, что как раз в последнюю пару лет исторических передач и сериалов на ТВ стало заметно больше?
- К счастью, зрители все-таки пока у нас еще разные, и я не стал бы говорить, что у всех именно сегодня проснулся интерес к прошлому. У кого-то он никогда не проходил. Но если говорить о погоде общественной, то вы правы.
- Что, дали отмашку?
- Разные скрестились векторы. Политическая подоплека на поверхности: на наших глазах провалился самый радикальный либеральный проект в русской истории. Правым политическим партиям отказано в общественном доверии. И не только потому, что там одиозные персонажи. Второй попытки у нашего "ура-либерализма" уже не будет...
- А что же будет?
- Будут все новые и новые попытки осуществления национального проекта. И здесь - независимо от того, хороши будут попытки или плохи - никак не обойтись без вопроса: "Кто мы?"
- Феликс, а вам не кажется, что этот вопрос не имеет отношения к современному россиянину? Вы рассказываете о народе, существовавшем тысячу, пятьсот и даже сто лет назад. Но того, что составляло суть и цель этого народа, в нас, ваших зрителях, ни в каких параметрах нет.
- Академик Александр Михайлович Панченко, с которым я начинал делать программу, вернул нам надежду на встречу с самими собой. Панченко сформулировал и доказал на русском опыте закон единства культуры. Суть в следующем: что бы ни происходило с народом, куда бы он ни забредал, основа национальной культуры, ее стержень сохраняются неизменными. Если эту основу удается разрушить, народ перестает существовать. Так было, и не раз, во всемирной истории. Разных людей, более того, разные поколения может объединить в единый народ только культура. А это не что иное, как система основных понятий и представлений, в том числе пространственных.
- И эти понятия в нас хотя бы отчасти сохранились?
- Под спудом. В подсознании. Наша душа по-прежнему откликается на русский пейзаж, несмотря на чудовищное запустение. Когда мы снимали программу о Левитане и приехали на место, где была написана картина "Над вечным покоем" - удивительное место, озеро Удомля в Тверской губернии...
- Ахнули?
- Конечно, ахнул. Но, если вы помните картину, там остров изображен, а на заднем плане почти неосязаемый берег. Напиши Левитан этот гениальный пейзаж сегодня, на дальнем берегу стояли бы сооружения Калининской АЭС. Они там и стоят. Конечно, задумаешься: сохраняем ли мы с той Россией, которую запечатлел Исаак Ильич Левитан, хоть какую-то связь... Я думаю, все-таки сохраняем.
- Скажите, бывают ли по ходу вашей работы над очередным циклом передач такие случаи, что вас как бы разворачивает или поворачивает, и результат существенно отличается от изначального замысла?
- Все бывает. Случаются вещи невероятные. Вот Левитан, еврейский мальчик, живший в среде очень бедной и не очень просвещенной и, мягко говоря, не столь уж включенной в русскую культуру, - зато был у него величайший дар зрения. Левитан через зрелище русского пейзажа воспринял нашу культуру и выразил ее как никто. Передача о Левитане - самая любимая, самая дорогая и для меня, и для всей нашей творческой группы в цикле "Еврейский вопрос - русский ответ". Мы ее и оставили монтировать напоследок, и делали дольше всего и с огромным волнением.
- Вы как-то заметили, что вам нынешняя российская ситуация очень напоминает сюжет "Игроков" Гоголя. Игра, сказали вы, не может быть стилем и сутью сотворения истории.
- Гоголь посмотрел в корень явления. Он изобразил возникшую в России параллельную иллюзорную культуру, которая сегодня преобладает. Ее основной принцип: совсем не важно быть, достаточно казаться. Во времена Гоголя имитировали регулярное государство, цветущую империю. В наше время создавали иллюзию демократии. К этому пришли очень быстро, так как попытка "быть Западом" сразу же не задалась. Честно было бы после этого сказать: "Ребята, ничего не получается, давайте подумаем почему". Власть погнала пенистую волну мнимостей. И патриотизм, гордость за свою историю, - для власти попутный ветер, ускоряющий движение волны. Как, скажите, можно было назвать партию "Наш дом - Россия"? Нужно посечь тех, кто это придумал: дом - один из важнейших символов русской жизни, да и вообще нашей христианской цивилизации. С подобными вещами играть не стоит. А ведь играют! Россия перестала быть домом, страну превратили в проходной двор, в задворки В какой-то момент почувствовали, что заигрались, стали укреплять суверенитет. И тогда случилась история с возвращением советского гимна с новыми словами. В этой истории, я убежден, не было никакого злого умысла. Напротив, хотели найти хоть что-нибудь, на что можно было бы опереться. Но столкнулись с тупиковой ситуацией. Ведь гимн - тоже символ. А чтобы создать новый символ, нужно сначала ответить на множество вопросов. Должно быть хоть что-то за душой, подлинное, не мнимое. Ну и получите соответствующий, имитирующий чувства гимн...
- И шумиха вокруг Мавзолея - имитация?
- Думаю, что нашим деятелям, ратующим за то, чтобы похоронить Ленина, по большому счету безразлично, каково ему в Мавзолее. Просто хочется казаться великой страной. "Большевистские мощи" среди православных святынь портят картину. Их действительно нужно убрать. Но прежде нужно убрать большевизм из глубины нашего сознания. Имитировать исцеление бессмысленно. И похороны Ленина сегодня вряд ли возможны. Когда народ созрел для чего-то - он это делает. Никакой политик не может ни помешать, ни подтолкнуть народ к принятию решения...
- И когда вы оказались на телевидении, сомнений относительно ведущего исторической программы не было.
- Знаете, все, что с нами происходит и как происходит, - это не случайно. Представьте себе: 92-й год, самое начало российского телевидения, с нуля: новые темы, новые возможности. Только в те времена позволительно было дилетантам так кидаться в омут, как тогда не я один, а очень многие делали. Начинается новая историческая программа. О чем будет первая передача? О русской земле, о чем же еще. Надо говорить о самом главном. Вспоминалось, конечно, "Слово о погибели русской земли". Именно такой воспринималась Россия после завершения советского эксперимента. Ну и стали думать, кого пригласить ведущим. Думали недолго: разумеется, Лихачева - он все-таки "Заметки о русском написал" и "Поэзию садов". Но почему-то Лихачев не смог. Выбор в России невелик. Народу много, а, как граф Витте говорил, "некем взять". Если не Лихачев - значит, Панченко, хотя на эту тему он никогда не писал, а потому у меня, грешным делом, были сомнения. Но, Боже мой, как Александр Михайлович это сделал, как он говорил о русской земле!.. Так я с ним познакомился и имел счастье работать с этим замечательным человеком.
- И получить от него программу в наследство.
- Не программу, а нечто гораздо большее. Над ним не имели никакой власти переменчивые настроения общества и уж тем более политическая демагогия, те самые мнимости. Поэтому Панченко был по-настоящему не востребован не только телевидением (а у него редкий телевизионный дар), но и вообще той бездарной эпохой. Но Господь подарил нам удивительный год - 97-й, когда наша группа работала на телеканале "Россия" под началом Татьяны Степановны Бондаренко. Она собирала нас раз в неделю, в понедельник, в 11 часов, только чтобы спросить, что нам нужно, что мешает. В тот год мы с Панченко сделали несколько больших программ... А перед этим нашим начальником на ТВ был человек, правда, просуществовавший месяца три, но память о себе оставивший надолго. На своей первой "летучке" он высказался в том духе, что, мол, включил вчера телевизор, а там какой-то мужик с бородой. "Ну, что такое! Неужели у нас нету нормальных музыкальных клипов!" Мужик с бородой... Это о гениальном Панченко, которого можно было слушать часами... Помню, пришла к нему в Пушкинский Дом корреспондентка какой-то западной радиостанции, чтобы спросить: "Скажите, как вы относитесь к Собчаку?" - и далее в таком же духе. Он, конечно, мастерски отыграл эту идиотскую ситуацию, но мне, как свидетелю, стало не по себе: как можно к этому человеку обращаться с каким-то стебом. Он был пророк - всегда говорил самые важные и нужные вещи, не мне чета. И говорил как "власть имущий". Только он мог, когда Ельцин дал поручение нескольким молодцам разработать национальную идею, начать передачу словами: "Национальные идеи в санаториях ЦК не рождаются". (Смеется.) Нет, ничего сколько-нибудь близкого по мощи, глубине мысли, обаянию на телевидении нынче нет.
- У вас бывало ощущение, скажем, когда вы делали цикл "Еврейский вопрос - русский ответ", что вы по минному полю ходите?
- Мы эту идею с Панченко обсуждали в 97-м, что ли, году, и он с очень большим скепсисом к ней относился. Считал ее не для телевидения. Все должно происходить вовремя, и, по-моему, эта программа ко времени пришлась.
- Прежде чем этот цикл оказался выдвинут на премию "ТЭФИ", вы получили премию Федерации еврейских общин.
- Да, и это было для меня удивительно: евреям я польстил не более чем русским.
- А за "русский ответ" вы что-нибудь поимели?
- Премий - нет, не поимел, но в определенных кругах цикл был объявлен "жидомасонским проектом".
- Вы в своей программе все ближе подбираетесь к современности. О каком эпизоде новейшей русской истории вы могли бы снять фильм?
- Да я о нашем времени только и говорю. Дело не в аналогиях. Если взять любое событие нашего настоящего или совсем недавнего прошлого и точно поместить в исторический контекст - оно окажется как под увеличительным стеклом. Оно будет абсолютно понятно. Другое дело, что сегодня такой метод вызывает у всех отторжение. Мы в ситуации племени майя. Их история была записана на золотых табличках. Испанцы это золото погрузили на корабль - и историю увезли. А потом, кстати, и корабль затонул. И народ оказался без истории. Вот и у нас попытались ее отнять и уничтожить. Многие жизнь отдали, чтобы этого не произошло - те же историки русского зарубежья, которых я считаю, как и Панченко, своими учителями. Они все потеряли, знали, что их страну кромсают, но изо дня в день работали для нее, для ее будущего. И свою задачу выполнили. Нам проще, хотя мы и пожиже: дефолт обвалил пол гуманитарной науки. Филологи и историки пошли торговать. А они - ничего, работали, в нужде и вдали от русской земли... Хотя это понятие - "русская земля" - не только географическое. Совсем не географическое. Полезно иногда вспомнить, что главный город русской земли - Иерусалим, а главная гора - Фавор. (Смеется.) Так думали наши предки. Таковы реальные русские дали и реальная основа русской культуры.
08.11.2005
www.tvkultura.ru
