"Живи и помни" Александра Прошкина по повести Валентина Распутина подходит для открытия конкурса национального фестиваля: заслуженный режиссер, большая русская литература
В фильме есть несколько ключевых кадров, по которым видно, что хотел сказать постановщик и что ему не удалось.
Абсолют
Приз за вклад в кинематограф вручили Алексею Герману. А в ретроспективу лучших 25 русских фильмов 1958-2007 гг. вошли его "Проверка на дорогах", "Мой друг Иван Лапшин" и "Хрусталев, машину!"
Во-первых, это сцена в бане, где дезертир Андрей впервые приходит к жене Настене и буквально насилует ее: актриса Дарья Мороз голая, живописно заросший бородой актер Михаил Евланов - в тулупе. Антураж тоже живописный, как у Юрия Грымова: доски дышат жаркой влагой, банный лист везде прилип, засмотришься. С красотой в фильме (операторы Геннадий Карюк и Александр Карюк) вообще все в порядке: сибирская деревня 1945 г. снята чисто, по-голливудски. А тайга вокруг! А снега! А ледоход!
Во-вторых, сцена на заброшенной заимке, где схоронился дезертир. Настена спешит домой, Андрей догоняет, хватает, распахивает Настенин тулуп, рвет белую сорочку.
В-третьих, крупный план Андреева лица. Выпучив глаза, артист влезает в кадр откуда-то снизу, чтобы жадно, по-козлиному, обглодать ветку с весенними побегами.
В хрестоматийной повести Распутина режиссера, очевидно, занимал не социальный или моральный конфликт и даже не мужское и женское, а столкновение животного и человеческого. В Андрее мы видим первое, в Настене - второе. Таков русский Эрос.
Дарья Мороз тянет бабью долю ровно, без провалов и взлетов, да ей и не впервой: Настену она играет в спектакле МХТ, пообвыклась. Разве что мужик у нее в кино другой, но какой достался, к такому и льнет. И льнет как надо.
Глядя в телячьи глаза Михаила Евланова, остается только вспоминать сценического партнера Мороз Дмитрия Куличкова, который, может, чуть пережимал с надрывом, зато уж если говорил: "расскажешь кому про меня - убью", то осмысленно. А Евланов вроде и волком воет, и шерстью по щекам оброс, а все равно кажется, что от него не потом несет, а одеколоном.
С Сергеем Маковецким - он играет Настениного тестя Михеича - знатно поработали гримеры. Густые брови, седая щетина - все натурально. Но что за напасть! Как посмотришь, так и подумаешь: "Да ты, Михеич - Маковецкий!"
Пример противоположный: случись оказаться в кадре Сергею Бехтереву и, скажем, съесть яйцо, мы видим полное слияние с персонажем. Бехтерев прошел в МДТ Льва Додина школу нарочитого, аффектированного актерского жеста, но на экране рядом с ним театрально выглядят все остальные. Жаль, в кино ему не выпадает больших ролей.
Надо бы не забыть Анну Михалкову: она сочно произносит единственное на весь фильм не вполне цензурное слово (и да, играть про бабье у нее выходит ладно).
За словами Прошкин обратился по адресу - драматург Александр Родионов, привыкший охотиться за живой речью в Театре.doc, стилизовал языковую среду самым тщательным образом. "Я до середины вообще не понимал, что они говорят", - сказал кто-то на выходе из зала, и для Родионова это должно быть комплиментом. Хотел было написать "музыкой", но осекся - на всякое родионовское просторечье у композитора Романа Дормидошина неизменно находилась какая-нибудь патетическая тарарабумбия. В этой яме между фольклорной экспедицией и стандартами мейнстрима фильм Прошкина и застрял. Сочи
Олег Зинцов
Ведомости
09.06.2008, N105 (2127)
www.vedomosti.ru
