Власти держат марку, но предпочитают доллар.
"Когда человек умирает, изменяются его портреты..."
Анна Ахматова
Смерть Ельцина со всей несомненностью обнажила человеческую подкладку в его отношениях с Россией. Это ведь были полноценные личные отношения: счастье и драма, любовь и разочарование...
В политической жизни первого президента было много черных минут: и черных для него, и тех, в которые источником черноты оказывался он сам. Все это непременно станет предметом холодного исторического анализа, но не сегодня.
Сегодня - вослед - только про то человеческое, что связывало нас с Борисом Николаевичем Ельциным.
Он был русский - в его случае это действительно многое объясняет. Голсуорси тут нечего делать. Это был персонаж Островского и Лескова, с Салтыковым-Щедриным и не без Достоевского: крупный, неподдельный, выламывающийся из рамок, неподвластный простым описаниям. Все, что он делал, он делал сам: и его победы, и его катастрофы были собственноручными и, подстать личности, - огромными.
В нем, по Бабелю, квартировала совесть. Хотя, может быть, и не была ответственным квартиросъемщиком... Но когда он извинялся, уходя, он делал это искренне, и в последние годы, по многим свидетельствам, тяжело переживал происходящее в России, несомненно чувствуя свою вину за многое.
К рубежу веков череда политических провалов сделала его "хромой уткой"; только ленивый прилюдно не оскорблял Бориса Николаевича; при его характере - можно себе представить, чего ему это стоило, но ходивших с плакатами "Ельцин - иуда" не бил ОМОН, финансировавшие Примакова не сидели в тюрьме и парламент был местом для дискуссий и даже процедуры импичмента...
Сегодня нам есть с чем сравнить, чтобы оценить масштаб личности.
Здесь не время описывать в подробностях сети, в которые он попался на закате своей власти: любой из тех, кто шел в Кремль, начал бы свое царствование с показательных процессов над ближайшим окружением Ельцина и, увы, его семьей. Его личной семьей, с маленькой буквы... Этот крючок намертво сидел в животе у первого российского президента. Выбор между чувством и долгом даже не пахнул Расином...
Но он попросил у нас прощения - простим ему! Тем более есть за что.
Первые "демократические" годы Ельцина - легенда! Девяносто процентов поддержки нашему нынешнему так и не смогли надуть системой "ГАС-Выборы" - Ельцин набрал их в девяностом году на самом деле. При тотальном противодействии Кремля, при "черном пиаре", жалком по сегодняшним подлым временам, но тогда, по новизне, поразившем россиян...
Это побеждал не он - побеждало новое время. Страна, разбуженная Горбачевым, распрямлялась и начинала дышать полной грудью... И лучшие дни и часы Ельцина - дни и часы, когда он дышал в такт с Россией. По всем законам творчества, политический талант выносил Бориса Николаевича в такие дали, куда он сам и не думал заходить. У него хватало чутья доверять этой волне, расти и соответствовать времени...
У него хватало характера, чтобы держать удары - уж чего-чего, а характера в Ельцине было на дивизию; судьба ломалась об этот кремень много раз!
Но он не был бы русским, если бы не был способен на саморазрушение. И он никогда не стал бы Первым секретарем Свердловского обкома КПСС, если бы не умел перешагивать через людей.
Он был плоть от плоти номенклатурной - и плоть от плоти народной! Вот так вот, одновременно! И при всех ельцинских экзерсисах, Россия не была для него углеводородной недвижимостью, как для тех, кто пришел ему на смену - да, это была зона власти, но и зона ответственности и боли. И гордости, и мечты...
Когда Южный уступал в "Берси" в финале Кубка Дэвиса, Ельцин, сидя на трибуне, мрачнел так, что становилось страшно за судьбу теннисиста в случае проигрыша; когда Россия победила, Ельцин, к ужасу Наины Иосифовны и восторгу французских телевизионщиков, полез через перила, чтобы поскорее обнять того, кто принес честь России. Хоть такую, спортивную... И перелез!
Это был не пиар - ему не было уже нужды пиариться; в этом вдруг проявился весь Ельцин - неуклюжий, нестандартный, катастрофичный, прекрасный. Человек!
Отдельным, несмываемым кадром в памяти: этот седой человек, идущий по проходу Кремлевского дворца съездов, чтобы положить партбилет и выйти, закрыв дверь за эпохой.
С его смертью его эпоха не заканчивается; дверь приоткрыта.
"Ежедневный журнал"
24.04.2007
http://www.shender.ru/paper/text/?.file=154
