Владимир БОГОМОЛОВ: Я РЕШИЛ СВЕСТИ ДО МИНИМУМА КОНТАКТЫ С ГОСУДАРСТВОМ

Последнее интервью автора самого популярного романа о войне

Совсем недавно мы отметили День Победы - первый без Владимира Богомолова, писателя и солдата, сделавшего все, что в человеческих силах, чтобы мы отмечали 9 Мая как народный праздник.
Мы дружили и с Днем Победы старались поздравить его в числе первых.
Этот материал готовился долго - так как суды по искам Богомолова о защите чести и достоинства все еще не приняли окончательного решения. Даже после смерти Владимира Осиповича.
`Момент истины`... Судьба экранизации выдающегося романа Богомолова оказалась столь же драматичной, как некогда история его публикации. Известно, что о постановке фильма мечтал режиссер `Иванова детства`, и Богомолов пытался `пробить` кандидатуру Тарковского.
Тщетно. Была неудачная попытка Витаутаса Жалакявичуса. Фильм закрыли. В прессе появилась информация, будто бы фильм `закрыл` несговорчивый, негибкий автор. И до последних дней жизни он был вынужден с характерной ответственностью, последовательностью и скрупулезностью отводить наветы. Отстаивая честь, доказывал очевидное, что его оболгали. Благо, священно относился к документам. Он сам обладал редкой способностью документировать реальность. Не только события, ее воздух.
`Новая` продолжает отстаивать честь и достоинство писателя Владимира Богомолова, в высшей степени порядочного человека.



- Как только не именуют ваш роман: и плутовским, и детективом о войне. В `Правде` писатель Сергей Смирнов даже признался, что знает два лучших детектива: `Дубровский` и `Момент истины`. Во всяком случае, роман уже выдержал десятки изданий.
- Да, уже вышло сотое издание романа - абсолютного чемпиона в нашей многонациональной литературе за последние четверть века.
- Снимались фильмы по мотивам повестей `Зося`, `Иван`. И `Золотого венецианского льва` Тарковский получил за свою первую большую картину `Иваново детство`. Расскажите историю первой экранизации `Момента истины`.
- 1975 год. Картина была остановлена 21 октября в связи со скоропостижной смертью исполнителя роли генерала Егорова народного артиста Литвы Бронюса Бабкаускаса. За месяц до трагического события от работы на картине категорически отказался штатный редактор студии `Мосфильм` Дьяченко, возражавший против несуразностей, возникших в сценарии, написанном самим режиссером. Тут выяснилось, что никто материала не видел.
Начали смотреть. После просмотра от картины отказались все три консультанта. В присутствии нескольких сотрудников смотрел картину и директор `Мосфильма` Николай Трофимович Сизов. Человек природного ума, непростой, но любивший режиссеров. Он Андрюше Тарковскому, которого терпеть не могли Суслов и Гришин, дал квартиру в новом доме для режиссеров. Жалакявичусу он говорил: `Витас, отчего бойцы такие расхристанные, это же парни с гауптвахты. Вместо офицеров - уголовники`. Когда зажегся свет, он вздохнул: `Витас, ты не понимаешь, что снял. Не хочу каркать, но боюсь, что этот материал не удастся использовать`.
Мне Сизов показал картину последнему. 16 ноября 1975 года в воскресный день он прислал машину. По хмурым осенним улицам с Большой Грузинской меня со спецсигналом до `Мосфильма` домчали за какие-нибудь пять минут. Темными студийными коридорами (в выходные дни электричество не зажигали) вел меня его помощник с большим американским фонарем.
Разговор с Сизовым после фильма я записал, а приехав домой, дополнил и уточнил. Услышал от него следующее: `Мною в этой работе было допущено четыре непростительных ошибки. Главная из них - выбор режиссера, сделанный `Мосфильмом`. Жалакявичус - талантливейший мастер, большой художник, но работать может только на основе международной или литовской тематики. Ни армию, ни войну, ни Россию, ни Белоруссию он не знает. Я с ним долго беседовал. Он и сегодня убежден, что лейтенант может кричать на генерала. У него советские военнослужащие ходят ковбоями из `Великолепной семерки`. А белорусская деревня выглядит литовской`.
- Вы разделяли эти упреки?
- Я человек точный, должен отвечать за сказанное. Схожести с литовской деревней я, например, не схватил. А невладение материалом - безусловно. Сизов продолжал: `Я с ним много говорил. Сейчас вот накричал... переживаю. Телефон не отвечает. То ли в Литву уехал, то ли трубку не желает снимать. Но теперь все это - загробное рыдание. Мы с тобой - патриоты. Затрачены большие деньги. Их надо спасать. Завтра утром за тобой придет машина. Все самое непригодное - выкинуть безжалостно. Денег на пересъемку нет, и Бабкаускаса надо сохранить`.
Так-то. Но Бабкаускас не был снят в павильонах вообще. Я - тугодум, но не дурак, понимаю, что слышу абсурдные вещи: `Не держись за роман и сценарий. Нужен новый сокращенный вариант. Думай и придумай`. Трое суток я смотрел материал... На душе - настоящая уборная, понимаю глупость происходящего.
20 ноября - день рождения моего сына, приехал Сизов. Веселый. Тосты говорил. Вышли на кухню, и я признался ему: `Как невозможно Бабкаускаса воскресить, так же невозможно уже снятых персонажей побрить и привести в божеский вид`. Не знаю, почему режиссер заставил актеров по неделе не бриться, расстегнул всем вороты гимнастерок до пупа, закатал рукава, снял поясные ремни. Да и двигались они и вправду по-ковбойски, вразвалку.
- Но это все внешнее, а внутренние разногласия были?
- Идейных сложностей ни в той, ни в последней экранизации у меня практически не было. Тут иные вещи. У Жалакявичуса, к примеру, русский офицер унижал и пересмеивал нацмена...
- Много отсебятины?
- Отсебятины у них у всех хватает. Верите ли, режиссер, снявший три картины, убежден, что держит Бога за горло. Я понимаю размер своего сапога: в чем разбираюсь, в чем - нет. Я с человеком, бывшим на афганской или чеченской войне, спорить не буду. В общем, сказал Сизову, что придется переснимать. `Сколько?` - спрашивает. `Более двух тысяч метров`. Он изменился в лице и закричал: `Думал, ты мне друг!`. Вернулся к столу, налил себе, ничего не выпил. Посидел несколько минут. И ушел... в полную некоммуникабельность, продолжавшуюся более четырех лет. Потом позвонил как ни в чем не бывало, будто вчера расстались...
А главный редактор `Мосфильма` прислал мне письмо, на которое я ответил: `Делайте что хотите, только снимите мое имя и название романа с титров`. Вот это письмо. В итоге над фильмом около пяти лет работали и Жалакявичус, и молодые режиссеры. В результате ничего не смогли сделать.
Сизов после того злополучного просмотра показал мне в качестве `толчка мозгам` отзывы по материалу. Крайне эмоциональный отзыв Бондарчука, `Заключение Союза кинематографистов`, почему-то подписанное Борисом Васильевым, отзывы двух киноведов. Все три `Заключения` - сугубо отрицательные. Впоследствии много раз писали, что я `закрыл` фильм. Как только я представлял документы, это опровергалось. Самым обидным был некролог в память Жалакявичуса, где говорилось, что я виновен в его мытарствах с фильмом. Я не выдержал и обратился в суд, `Московские новости` напечатали опровержение по решению суда.
- Они просто не знали, с кем связались. Вы обладаете феноменальной памятью, способностью скрупулезно, чуть ли не поминутно воспроизводить последовательность событий 30-летней давности.
- Все просто. В Союзе писателей было более 10 тысяч членов. А тут роман `человека со стороны` - чемпион переизданий. Я это объясняю, простите, задницей. У меня стационарного образования - семь классов довоенной семилетки. Все остальное брал самоучкой. Но делал это добросовестно. Добросовестность - главное, что у меня есть. Роман вышел, а на Лубянке все не могли понять: как же это так точно все воспроизведено?
- Вас ведь обвиняли чуть ли не в выносе секретных документов...
- У них был переполох. Отношения с ними, скажу, всегда складывались напряженно. Я человек прямой. Журнал `Юность`, где планировалось печатать `Момент истины`, послал текст в КГБ, в Минобороны, в Главное политуправление, в МВД, главному военному цензору.
Они хотели вынуть две главы: в Ставке со Сталиным и эпизод с генералами. Позиция цензоров была такой: `Если все Сталина боялись, как же мы выиграли войну?`. 14 с половиной месяцев они препятствовали выходу романа. Борис Полевой уже спланировал убрать главы. Избежал я этого лишь благодаря болтливости его зама Андрея Дементьева, который сказал: `Да, Богомолов у нас идет в трех номерах, но есть там две идейно мутные главки. По указанию компетентных инстанций мы их изымаем`... Я немедленно дал телеграмму: `В связи с недружественным отношением ваших сотрудников прекращаю печать романа`.
- Вас таскали на ковер?
- Меня таскать сложно. Я в конце своей офицерской карьеры провел 13 месяцев в тюремных камерах. Характер у меня непростой.
- Фронтовик, прошедший всю войну, оказался за решеткой?
- Никогда не был диссидентом. Дурак был. Собирал изречения, афоризмы. В частности, выловил высказывание второго тогда в государстве лица - Маленкова: `В сложной ситуации не только коммунист, но и каждый советский человек должен поступать так, как подсказывает ему совесть и его убеждения`.
И в Германии на офицерском совещании по поводу одного чрезвычайного происшествия выступил в защиту малознакомого офицера. Его на моих глазах делали козлом отпущения. Вот я и высказал мнение в лицо начальникам. Вдобавок процитировал Маленкова, предупредив их об ответственности за происходящее. На четвертые сутки был арестован и лишь через 13 месяцев освобожден - без суда и каких-либо извинений. Я написал рапорт об увольнении, дав себе слово - больше никогда нигде не служить и не состоять. Клятве я остался верен, что и определило образ моей жизни и занятий литературой. Я решил свести до минимума контакты с государством.
- Знаю, что вас настойчиво приглашали вступить в СП. Теперь понятно, почему вы категорически от этого отказывались.
- Да, Георгий Березка, Степан Щипачев, Леонид Соболев, Юрий Бондарев, Сергей Смирнов, Константин Симонов уговаривали меня. Но я спрашивал их, стану ли я лучше писать после вступления в союз. Тогда мне начинали рассказывать про дома отдыха, дачи, пайки, даже про престижное место захоронения...
- В связи с выходом на экраны фильма `В августе сорок четвертого...`, снятого по мотивам `Момента истины` Михаилом Пташуком в Белоруссии, в белорусской да и российской прессе вновь разгорелась баталия: роились легенды, слухи, домыслы. Вспомнили о неудавшейся экранизации Жалакявичуса. Написали о скандальных отношениях автора и новой съемочной группы. О Богомолове отдельно, в третьем лице: изъял имя из титров, поменял название, предъявил сто страниц поправок...
- Переговоры о постановке со мной велись с мая 1995 года. У меня друзей в Белоруссии много. Это родная для меня страна, независимо от того, правит ею Лукашенко или еще кто. Договор был подписан 7 октября 1997 года. Спустя время меня познакомили с режиссером. И до 4 августа 1999 года у меня с режиссером были нормальные рабочие отношения. Но стоило мне критически высказаться о материале, как я стал персоной нон грата.
- Что же вас не устроило?
- Это долгая история. Я материал смотреть не напрашивался. Ко мне обратился продюсер Семаго, попросив посмотреть первые отснятые кассеты. Я написал 14 страниц замечаний. Они были корректны. Однако вслух (шло совещание в узком кругу в Союзе кинематографистов) я сказал: `Положение не следует драматизировать, но картину надо спасать`. После чего режиссер, который десятки раз бывал у меня здесь на кухне, звонил постоянно из Минска, совершенно исчез из поля зрения...
- Если сформулировать основную претензию...
- Из картины ушел мыслительный процесс, ушла психология героев. Роман превратили в боевичок с физическими действиями персонажей. Пропал масштаб происходящего. Возникло много бессмыслицы. И все это случилось вследствие недомыслия и допущения непродуманных импровизаций. Вместе с тем более 90 процентов моих замечаний было режиссером учтено и реализовано. Но весьма своеобразно. Без пересъемок, потому что не позволил бы Семаго, поставивший задачу на проекте подзаработать денег. Просто вырезались ножницами эпизоды...
Я говорю им о проваленных эпизодах. Мне отвечают: `Владимир Осипович, замечания ваши правильны и точны. Как вы знаете, мы их реализуем. Что же касается пересъемок, на них денег нет. Единственное, на что мы можем пойти - перемонтаж и переозвучание проваленных эпизодов`. Я решил снять имя и название романа. Но все равно там присобачили `по мотивам одноименного романа`.
- Но ведь так могло ничего не остаться...
- Ну а что осталось? Получилась оскопленная картина. Решение о снятии имени из титров я принял после сборки фильма в апреле. Но ведь было еще и дикое хвастовство...
- Вы имеете в виду слухи о возможном спецпоказе фильма в Каннах?
- Много раньше. Какие эпитеты только не навешивались: `Белорусский цирюльник`, белорусский блокбастер, белорусский `Титаник`. Кулуарно говорили о приглашении президентов России и Белоруссии на премьеру. И не куда-нибудь, а в Кремлевский Дворец съездов.
- Имелись ли разногласия по поводу выбора актеров?
- За последнее время я столько всего прочел про Богомолова... Если бы написали, что я откусил генеральному прокурору нос - то ж поступок! Я никому не навязываюсь. Евгений Миронов в некоторых эпизодах хорош. Хороши Балуев (сыгравший руководителя группы `Неман`), польский актер, сыгравший горбуна. Точное попадание - радист на поляне.
- Но в одном из эпизодов офицера штаба сыграл знаменитый коммунист-капиталист Семаго.
- Он хотел сыграть Егорова. Но уже пригласили Петренко. Тогда он примерил роль Полякова, сделали пробу - ужаснулись...
- Роль потом сыграл Феклистов.
- Плохо сыграл. Да и Петренко был не в лучшем своем состоянии. Он пережил инсульт, зачем было его мучить. Пташук снял свою дочь, четырехлетнего внука. Пошили специальное обмундирование, сапожки и погоны старшины. Воспитанников четырехлетних, конечно, в армии не было. И потом, погоны старшины - демонстрация скромности режиссера? Куда хочу, туда и ворочу. Там много такого. Продюсером указана жена Владимира Семаго Ольга, которая никакого отношения к продюсерству не имеет.
- Картин о войне в последние годы снималось мало. Но сегодня кажется, нужны они не только ветеранам.
- Возвращение к войне неизбежно. Она была огромнейшим событием в жизни страны. Ушли из жизни свыше 30 миллионов человек. Мы живем рядом с десятками миллионов их детей, внуков, правнуков. Люди, павшие на этой войне, были не марсиане, 41 процент из них - русские крестьяне.
- Но взгляды на войну меняются... Как сегодня надо говорить о войне?
- Да, потеряны реалии, ощущение правды.
- Однако Толстой описывал военные события полувековой давности.
- Толстой к жизненным реалиям относился с невероятным вниманием, уважением, не допуская неправды даже в мелочах. Сейчас этого нет. Главное, чтобы `батька` одобрил. Остальное - неважно. Повторю, как сейчас говорят: `Как перед Богом с ленинской прямотой`, - что взгляды мне менять трудно. Я в боевых действиях участвовал с осени 1941-го. Знал людей, прошедших пол-Европы. Поэтому мне все эти новые теории, пересматривающие историю, отвратительны.
То, что Сталин начал бы военные действия против Гитлера при ином развитии событий, несомненно. Он планировал это сделать... У меня консультантом по образу Сталина был Александр Иванович Шахурин - необыкновенный человек, который с 1939-го по 1947-й был наркомом авиационной промышленности. Делал важнейшее дело, воссоздавал эвакуированные заводы на Урале и в Сибири. С 1939-го работал со Сталиным. Я смотрел журналы посещений, в войну он каждую неделю бывал у Сталина. Долго с ним беседовал. Я человек малообразованный, но все делаю продуманно, ответственно.
Его пригласил, потому что в 1947 году он был арестован и по 53-й сидел на Лубянке. Он лгать не будет. Сознавая, что генералиссимус был чудовищем, он говорил: `У меня жизнь сломанная, но понимаю, что был он настоящим государственным деятелем`.
- Вы разделяете эту точку зрения?
- Черт его знает, я бы так не сказал. Может, я и сидел меньше, но отношусь к вождю более критически, нежели Шахурин. Хотя Сталин дураков в министрах не держал (не то что теперь). Зверев почти четверть века был министром финансов. Человек железной воли. Образ Сталина в моем романе вызвал очень интересные отклики. Я получал письма от репрессированных людей: зачем, мол, Сталина показали мудрым государственным деятелем. Еще больше писем, в основном от отставных офицеров, с противоположными упреками: де, я оболгал, показал извергом генералиссимуса. Один отставной подполковник из Майкопа приписал: `За то вам большое спасибо от `Голоса Америки`, `Свободы` и прочих Би-би-си. А ведь Жуков и Василевский, авиаконструктор Яковлев `иного с вами мнения`. В конце красным карандашом: `Слава величайшему гению и полководцу всех времен и народов товарищу Иосифу Виссарионовичу Сталину!`. Ниже - черным: `Смерть В. Богомолову!`.
Шахурин любил повторять одно высказывание Сталина: `Что значит - `делается все возможное`? Мы вас не ограничиваем, сделайте невозможное!`. Это был его подход к делу. Мне Женя Миронов, участвовавший в недавней экранизации, сказал: `Владимир Осипович, вы меня извините, ошибка режиссера Пташука в том, что не понято было главное: о чем роман`. Это о советской государственной военной машине 1944 года и людях того времени. Показ, назовите как хотите, - тоталитарной, я бы сказал, централизованной системы.
В нашей истории подобное было сотни раз. Снизу три офицера разыскивают вражескую радиостанцию. Уродуются по 16 часов - людей не хватает. А практически выходит, что никому это не нужно. На перехвате - целая очередь на дешифровку. Ждите... Но по какой-то случайности на абзац об этом конкретном розыске в ежедневной сводке положил глаз Сталин. И началась вращаться огромная государственная машина.
Самое чудовищное - поведение людей, которые около Сталина. Более всего они боятся за свою жизнь, карьеру, продвижение. Готовы вывернуться наизнанку. Маховик раскручивается. А трое внизу по-прежнему делают свое дело. Вот она - система... В нормальном демократическом государстве такого быть не может.
Тут мне говорят: боже мой, неужели 20 тысяч человек в момент начинают заниматься одним делом? Я уже потом узнал о реальном `чрезвычайном розыске 1943 года`. Кстати, своему разыскиваемому персонажу дал фамилию Мищенко. Имя реально разыскиваемого - Грищенко. Во время войны было три `чрезвычайных розыска`. Один реализован мгновенно, через несколько суток. Грищенко поймали на девятые сутки. В 1943-м от передовой и до Владивостока в это дело было вовлечено более миллиона человек. Поймали на Урале. Когда вышел роман, мне присылали письма. Людей настолько задрочили в 1943-м розыском, что во многих письмах точно указывались все приметы Грищенко: рост 181, размер сапога 43. И это спустя 32 года!
- В чем же ключ подлинности, правды в литературных произведениях, в том числе и о войне?
- Точно уж не в участии в литературных группировках, во всей лишней корыстной суете. Не в мелькании в средствах массовой информации. Я старался в своей жизни все делать добросовестно, как с малолетства учил меня дед. И потому не только читал о войне, но собирал, классифицировал, анализировал необходимую мне информацию. В войсковой разведке это называется массированием компетенции.

Лариса МАЛЮКОВА, обозреватель `Новой`
Редакция благодарит вдову писателя Раису Александровну за помощь в подготовке материала.
17.05.2004http://nvolgatrade.ru/