Уволюсь с ненавистной работы, пошлю всё и всех ко всем чертям, уеду в тайгу, буду дружить с медведями, и пусть меня лучше медведь заломает, чем ваша поганая система. Или менее романтично: запрусь дома, буду пить, пока не загнусь, но к вам и вашей жизни не вернусь, потому что лучше уж спиться, чем жить так, как вы мне предлагаете. И последнее - просто застрелюсь. Почему? Устал, сил в себе больше никаких ни на что не чувствую... Знакомо?
Герой повести Николая Двойника выбрал менее радикальный способ решения вечной проблемы: он просто сел на велосипед, и жизнь его стала меняться. "И тут я понял, чего был лишен все последние годы - упругости ветра, свиста в ушах, приятной тяжести в мышцах и ... свободы". Пьянящий воздух свободы? Вовсе нет. Герой просто дышит ею, спокойно и ровно. Он превращается не в отстраненного созерцателя, а в любопытного исследователя жизни: "Похоже на фантастический роман, в котором группа исследователей прилетала на чужую планету, жила в крохотном изолированном аппарате, а кругом шла своя жизнь, и ей было мало дела до прилетевших маленьких человечков. Возможно, я был одним из немногих исследователей, изучавших эту загадочную внешнюю жизнь...>>
Чем дольше крутятся педали, тем дальше герой от людей, хотя и проезжает мимо них на небольшом расстоянии: "Слишком много всего: домов, улиц, машин, людей, деревьев, мелких предметов, которые лезут в глаза, - дорожных знаков, клумб, парков, рекламных плакатов... Когда я не ездил на велосипеде, я не замечал их, город был однообразнее и проще, а теперь я их замечал и уставал от их обилия. Кругом столько всего, и всё это чужое, не моё". Чужой вскоре становится не только жизнь других, но и своя собственная прежняя жизнь. Герой не то, чтобы совсем исключил себя из общества, а будто отгородился от него велосипедом, уйдя в своё, какое-то очень индивидуальное одиночество, в котором есть некая, особенная лирическая красота. Участие-неучастие, путешествие по кромке событий и судеб, по самому краю, но в пределах существующей реальности.
А что там за гранью?.. В повести начинает проявляться нечто смутно мистическое. Что, на первый взгляд, кажется простым и естественным стечением обстоятельств. Будто кто-то или что-то желает, чтобы герой не слезал с велосипеда: подозрительно легко решаются финансовые проблемы, былая возлюбленная выходит замуж... Нет ничего существенного, что заставило бы героя вернуться к обычной жизни. Иногда становится страшно. Кто же хранит героя от несчастных случаев на дороге и странных, опасных ситуаций? Ведь явно не добрый ангел. Тогда кто?
Вопрос остаётся открытым. Монотонное кручение педалей действует гипнотически, вместе с героем мы будто смотрим кино, кино о нашей жизни в самых разных её проявлениях: то медленнее, то быстрее крутится плёнка, меняются кадры - и нет конца этому фильму, и неизвестно, что будет дальше.
Примерно к середине книги возникает ощущение, что "на велосипеде" - это образ жизни, и ничего неестественного в таком образе жизни нет, что так жить можно если уж не всегда, то довольно долго. Невольно возникает вопрос "А что такое вообще естественность в современном мире, как и где её искать?"
Герой изъездил всю Москву и её ближайшие пригороды, вспомнил всё, что ему было дорого, увидел то, что когда-то просмотрел. Кончилось лето, к прошлой жизни нет возврата, и герой уезжает на своем велосипеде, с которым уже стал единым целым, прочь от зимы, на Юг.
Прочитав книгу, долго думала, какое же чувство она оставляет. Жалости? Нет. Осуждения? Нет. Неудовлетворенности, опустошенности, отчаянья - тоже нет. Пожалуй, это чувство грусти. Светлой, щемящей, легкой, глубокой, ностальгической, тихой. В этой повести показаны все оттенки этого чувства. Грустно жить на свете, господа.
Ирина Митрофанова
Viperson
