В то время, когда немцы ликовали по поводу падения Берлинской стены, у некоторых политиков в Европе это событие откровенно не вызывало никакой радости. Корреспонденты `Die Zeit` навестили тогдашних скептиков воссоединения в Москве, Париже и Лондоне.
Тропинка через сосновый бор, что у подмосковного Переделкино, некогда вела к шикарным дачам привилегированных сотрудников Кремля. На набережной в 60-х годах прошлого века располагался загородный дом главы советского государства. Теперь у бревенчатой ограды высотой в человеческий рост, украшенной брендами изготовителей систем безопасности, стоят черные джипы. `Проезжаете 400 метров прямо, вдоль дач новых русских`, - сказал Валентин Фалин, объясняя по телефону дорогу. В его словах были слышны нотки отвращения. Светло-желтая дача Фалина резко выделяется на фоне шикарных замков нуворишей. Он живет здесь уже 38 лет. Во времена Михаила Горбачева Фалин слыл лучшим специалистом по Германии в Кремле и противником ее воссоединения.
В 1990 он был далеко не единственным противником объединения ГДР и ФРГ в Европе. В крупных странах стремительное движение западных и восточных немцев навстречу друг другу вызывали не только радость, но и сдержанность, а порой даже замешательство. В то время, когда Берлин превращался в арену эпохального спектакля, в правительственных кабинетах европейских государств гадали о последствиях для континента. В те решающие для Европы месяцы многое зависело от советников Михаила Горбачева, Франсуа Миттерана и Маргарет Тэтчер. Как сейчас они оценивают свои тогдашние опасения, каков их взгляд на Германию спустя 15 лет после объединения?
Фалин считался одним тех из московских германистов, которых тогдашний советник президента Георгий Шахназаров называл представителями `старого мышления`. Злопыхатели окрестили их `Берлинской стеной`. `Это был особый тип людей, которых отличали высокий профессионализм и глубокое недоверие к объекту их исследований, т.е. к немцам и Германии`, - считает Шахназаров.
Почему же Фалин с таким скептицизмом относился к объединению Германии? Лицо 78-летнего дипломата по-прежнему абсолютно неподвижно. В свое время это сильно смущало его партнеров по переговорам. Отвечая на вопрос, Фалин начинает со Сталина. По его словам, советский вождь до конца своих дней отрицательно относился к разделению Германии. Как сказал Фалин, он и сам придерживался такого же мнения, скромно заметив, что, будучи в Восточном Берлине незадолго до падения стены, он намекнул, что Кремль при желании может в течение нескольких часов `железным способом` осуществить свою волю. Сегодня тон Фалина более мягок: `Я еще в 1953 году пришел к выводу, что единство Германии неизбежно`. Фалин не хочет, чтобы его причисляли к скептикам воссоединения. `Многие, в том числе Миттеран и Тэтчер опасались возвращения германского национализма`, вспоминает Фалин, излагая собственное видение тогдашних событий. `Если бы мы пошли вместе с французами и англичанами, события развивались бы по-другому`, - замечает он. Тогдашнему кремлевскому советнику, которого до сих пор злит тщетность его призывов в адрес Горбачева, не удалось добиться реализации своих планов. `Когда Тэтчер и Миттеран предложили Горбачеву согласовать наши подходы, наш президент ответил лишь, что у него нет желания участвовать в стирке грязного белья Запада, - рассказывает Фалин. - Горбачев ответил отказом и на предложение Миттерана вместе поехать в Восточный Берлин, чтобы поддержать новое руководство ГДР`. Надежды западноевропейских противников объединения на некий союз с СССР не оправдались.
Отвечая в 1969 году на вопрос бывшего министра иностранных дел США Генри Киссиджера о том, какими средствами можно будет противодействовать гегемонии объединенной Германии, президент Франции Шарль де Голь зло пошутил: `Военными`. А падение стены спустя 20 лет обнажило двойственное отношение к этому вопросу во Франции - если простые жители ликовали, то политики демонстрировали сдержанность. Тогда как рядовые французы, еще находясь под влиянием только что прошедшего празднования 200-летия Французской революции, тепло приветствовали освобождение ГДР, правительство Франции, нацеленное на защиту национальных интересов и выгоду для государства, проявляло осторожность.
`Политика смиренного невмешательства` - это еще наиболее мягкое обозначение дипломатии Франции после падения стены - Парижу было нелегко смириться с доминированием ФРГ. `Одна сплошная ошибка`, - считают два представителя наиболее близкого окружения президента, осенью 1989 координировавших политику Миттерана. И дипломатический советник Миттерана Жак Аттали (Jacques Attali), и бывший пресс-секретарь президента Юбер Ведрин (Hubert Vedrine) считают Миттерана абсолютным сторонником германского единства, пытавшимся лишь не дать немцам пойти по `особому пути`. `Я не боюсь воссоединения, - заявил президент Франции 3 ноября 1989 в Бонне. - История движется вперед, и я принимаю ее такой, какая она есть`. В конце концов, стремление немцев к воссоединению - это их законное право, - добавил он. Откровенно говоря, в этом и проявилась двойственность политики Миттерана, с одной стороны желавшего конца того миропорядка, который возник после Ялтинской конференции, а с другой опасавшийся последствий такого конца.
Больше всего Миттеран опасался возвращения Европы образца 1919 года с ее `раздробленными национальными государствами`, - вспоминает Ведрин. - Мы опасались, что Германия отвернется от Европы`. `Зачем Миттерану понадобилось наносить государственный визит в Восточный Берлин в декабре 1989 года? - Это было попыткой обеспечить переходный период на Востоке и предотвратить возможные притязания ГДР на нейтралитет`, - замечает он. То, что все восприняли как попытку спасти последнее правительство ГДР, в которое Франция до конца пыталась вдохнуть жизнь, Ведрин называет всего лишь частью запланированного задолго до этого турне Миттерана по странам Восточного блока. `Тогда даже Джеймс Бейкер посещал Восточный Берлин - за неделю до нас`, - заметил Ведрин.
А не было ли связи между одобрением Францией объединения и отказом Германии от сильной национальной валюты - марки? `Это только наполовину соответствует действительности`, - заявляет Ведрин. Ведь решение о создании единой валюты было принято еще в декабре 1989 года на саммите ЕЭС в Страсбурге. В то время западные немцы, прежде всего партии СДПГ и `Зеленые`, не хотели и слышать об объединении, - вспоминает он. По словам Жака Аттали, в прошлом советника Миттерана, Франция, по инициативе председателя Центробанка ФРГ Пеля (Poehl) даже уговаривали канцлера Гельмута Коля не идти на экономически безумный поступок в виде обмена восточной марки на западную по курсу 1:1.
Главным раздражителем для Парижа в 1989 году был содержащий десять пунктов план по созданию `германской конфедерации`, разработанный Гельмутом Колем без согласования с Парижем. Именно поэтому Миттеран встречался с Горбачевым в Киеве, стремясь с помощью угрозы образования `антанты` между Парижем и Москвой попридержать пыл немцев, - вспоминает Ведрин. Миттеран делал все, чтобы не допустить ослабления Горбачева, - говорит Аттали, подчеркивая, что наибольшие сомнения в целесообразности воссоединения Германии были вовсе не у Франции (как считает Фалин), а у Горбачева и президента США Джорджа Буша. Франция поддержала признание польско-германской границы по линии Одер-Нейсе, поспособствовав тем самым международному признанию германского единства.
Многочисленные тактические маневры Миттерана, направленные на сдерживание процесса объединения, его советники называют стратегической линией президента на сохранение баланса сил Европе после объединения Германии. В конце концов, политика Миттерана по формуле Stop-and-Go способствовала тому, что опасения Горбачева по поводу `воссоединительной анархии` не оправдались, - считают они.
По мнению Аттали, Франции в рамках ЕС удается сдерживать рост влияния объединенной Германии в Европе. И лишь Ведрина смущает тот факт, что Германия согласно конституции Евросоюза имеет больше голосов в Совете ЕС.
Маргарет Тэтчер и сегодня считает, что Германию - крупнейшее государство Европы - нельзя сравнивать с другими странами, а будущее Германии нельзя беззаботно отдавать на ее собственное усмотрение. `Было бы, вероятно, дипломатично, но при этом непростительно наивно` забывать тот факт, что стремление Германии к гегемонии при моей жизни привело к двум страшным мировым войнам с сотней миллионов жертв`, - пишет железная леди. В своей книге `Statecraft` Тэтчер объясняет, почему она вместе с Миттераном и Горбачевым пыталась остановить такой нежелательный ход истории, пока Джордж Буш не напомнил ей о том, что единство и право на самоопределение всегда были целями политики Запада.
Коллапс послевоенного порядка стал настоящим шоком для политической элиты Великобритании. В отличие от Франции у них не было европейской стратегии по сковыванию немцев. Рассматривались даже такие странные планы, как закрепленные договором гарантии безопасности СССР. Настолько сильны были опасения по поводу возникновения `Четвертого рейха` - новой сверхдержавы в центре Европы и уж слишком громким и многозначным было предостережение, сделанное на совещании экспертов в Чекерсе: немцы отличаются не только высокой работоспособностью и самоорганизацией, но и чувством жалости к самим себе и опасной склонностью к собственной переоценке. Министр иностранных дел в правительстве Тэтчер Дуглас Хурд (Douglas Hurd) не разделял ее стремления воспрепятствовать объединению Германии. Для него важнее были `упорядоченный процесс и целостность НАТО`, - считает Пол Левер (Paul Lever), в прошлом представитель внешнеполитического ведомства Лондона, в 1992 году ставший послом в Бонне.
Несмотря на то, что `германская проблема` по-прежнему находится в центре внимания британских дипломатов, на сегодняшний день она утратила свою остроту. Утихли опасения по поводу возникновения сверхсильной Германии. Этому способствовала и стратегия Великобритании, делавшей ставку не на углубление связей внутри ЕС, а на его расширение, - считает Левер. Влияние Германии в рамках расширенного Евросоюза останется ограниченным и после преодоления экономического спада, - полагает он. По его мнению, в будущем Парижу и Берлину не удастся диктовать политический курс Европы. В перспективе о Германии будут в большей степени судить по ее достижениям и способности к реформированию, чем по старым страхам, - говорит Левер. Временные союзы и конкуренция различных политических идей станут, по его мнению, отличительной чертой Европы спустя 15 лет после падения стены.
Валентин Фалин все еще люто ненавидит революцию 1989 года. С момента развала СССР он целиком и полностью посвятил себя сведению счетов с Горбачевым и Шеварднадзе: `Они изменили интересам великой державы СССР`. Фалин не хочет прощать неиспользованные возможности и не оправдавших себя талантов. `Я считал его очень умным, но напрасно`, - говорит он о Горбачеве, с которым он в последний раз разговаривал 23 августа 1991 года. `Я предупреждал его: Если мы допустим вступление ГДР в НАТО, то следующими станут Польша, Венгрия и Чехословакия`, - вспоминает он. Изменение границ безопасности в Европе - это одно из тех последствий воссоединения Германии, с которым до сих пор не могут смириться российские патриоты и стратеги `холодной войны`. `Если раньше оповещение о ракетном нападении приходило за 20 минут, что сейчас всего лишь за две, - возмущается Фалин. - Наша безопасность скатилась до уровня 17 века`.
Вторая мировая война оставила свой отпечаток на взглядах Фалина, потерявшего на ней 27 родных. После войны он стал изучать немецкий, пытаясь понять, `как мог пасть народ, достигший такой высоты`. Он с трудом смог смириться с объединением Германии. `Я всегда хотел видеть Германию единой, живущей в мире и справедливости`, - говорит он, прощаясь у ворот, показав гостям кусты сирени и собственноручно выложенную камнем дорожку в своем саду. `Но настоящего единства не получилось`, - добавляет он. Во влажном воздухе осеннего леса и на фоне гордого кипариса, подаренного когда-то супругой заместителя министра иностранных дел ГДР Михаэля Коля, эти слова звучат почти как примирение.
Юрген Крониг, Михаэль Моннингер, Михаэль Туманн, Йоханнес Фосвинкель, 12 ноября 2004
Сергей Пирогов, ИноСМИ.Ru
