В истории есть два сорта дат: даты-события и даты-предвестники. Первые изучают в школе и сдают по ним ЕГЭ: скажем, день взятия Бастилии, сроки воцарения Петра, или момент сбрасывания атомной бомбы на Хиросиму. Иное дело даты-предвестники. Им, как правило, не достаются лавры общественного внимания, и их никогда не гравируют на памятных досках у входах в музеи и парламенты.
Например, ничем неприметный с виду 1932 год: никаких великих революций, знатных побоищ, шумных коронований и судьбоносных смертей. Рутинное, вроде бы, прозябание в межсезонье мировых войн. В мегапаузе громких научных свершений. В зазоре между трагическим прошлым и разрушительным будущем. В том самом временном кармане, в котором тихо набирается капиталец будущих краеугольных дат, вполне годящихся для упоминания в настенных календарях и экзаменационных билетах.
1932 год тихо заложил в мире основы того, что громко потом в этом самом мире рвануло. И он же - этот самый 1932 год - вложил в руки людей сильнейшее противоядие против движения мира в сторону катастроф. Был открыт нейтрон, а за ним - дейтерий, и зажёгся зелёный свет для разогрева этими запалами будущей атомной бомбы. Были обнаружены первые античастицы, что заставило задуматься о том, что слово "мир" вполне может обзавестись приставкой "анти-".
И верно: тут же разгорячённой милитаристским наркотиком толпой коронуются во властителины главные в цивилизованном обществе уничтожительные "антипартии" - нацистские. И в противовес - получает широкое хождение сильнейший антидот против глобального цивилизационного истребления - пацифизм.
Именно 90 лет назад, в том самом звёздном для фашистов 1932 году, накануне старта человечества к главнейшей катастрофе XX века, чуткий на всяческие безумства Альберт Эйнштейн срочно формулирует основы своего мировоззрения, не воспринимающего в отличие от чисто научных взглядов никакой относительности. А именно - сугубо безотносительной антивоенщины. Табу на истребление человека другим человеком в принципе. И на орудия этого истребления - в том числе.
"В драме человеческой жизни, - писал в 1932 году велики учёный, - самым ценным для меня представляется не государство, а чуткая творческая личность, - лишь из таких происходят люди подлинно благородные и великие, а толпа сама по себе всегда неинтересна, и в мыслях, и в чувствах". И худшим её порождением, признаёт великий учёный, можно считать военную машину. Эйнштейну она всегда была глубоко отвратительна.
" По мне, человек, который находит удовольствие в том, чтобы маршировать в строю под звуки оркестра, уже достоин презрения, - признается Эйнштейн. - Головной мозг достался ему по ошибке; спинного было бы довольно". И негодующий против очевидной, казалось бы, бессмыслицы войн, великий гуманист провозглашает абсолютно неприемлемую для "марширующих" идеологию, до смешного утопическую для бесконечно убивающих друг друга "просвещенных наций" - непримиримого пацифизма. То бишь - отнятия права у этих наций умерщвлять в сражениях друг друга. А способом очень простым - отнятия у них вооружений. То есть, в понятиях узколобых "патриотов" - путём коварного ущемления государственных суверенитетов.
Впрочем, ничего нового со времён провозглашения заповеди "Не убий!" Эйнштейн не предлагал. А только лишь её в очередной раз напомнил. И как две тысячи лет назад был не услышан распоясавшейся толпой. А после - их кумирами. И если и не был распят фашиствующим большинством, как это произошло в его предшественником в Иудее, то по причине стремительного убытия ученого из пораженного фашисткой чумой Германии за океан. Правда, с солидным багажом проклятий от бывших соотечественников - вслед. От всех хотящих войны безумных "патриотов" и её, этой войны, в конечном итоге вкусивших...
У всяких войн одна и та же особенность. Начало любой войны - это уже конец чего-то другого. Очень существенного. И ничего - начало. Только - пустоты. Только - небытия. Только - молчания... И с каждым воинствующим веком и каждым расстрелянным годом опасения, что это молчание может продлиться вечно, стремительно нарастают. И звуки оркестра для марширующих строем и впрямь могут оказаться последней симфонией из когда-либо услышанных разбазарившей собственный разум безумной толпой...
