ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД ГРИГОРИЯ ЯВЛИНСКОГО

Интервью корреспонденту журнала `ELLE` М. Розановой - Григорий Алексеевич Явлинский предварил следующими словами: `Я не хочу такого рода бесед и не стремлюсь к ним. Это не персонально к вам относится, но я не люблю такой стиль, я не люблю говорить на эти темы, не люблю их обсуждать и не люблю о них читать. Но мои коллеги убедили меня сделать это. Поэтому я буду вежлив`.
Какие у вас самые главные впечатления из детства о маме и бабушке?

- Я родился почти сразу после войны. Мы жили на Западной Украине, и там было всегда очень неспокойно. Отец мой много работал, а бабушка и мама всегда очень волновались за него. Он приходил почти под утро каждый день. С мамой была связана тревога, а с бабушкой - забота.

А из детства из женских образов помимо мамы и бабушки кто-то особенно вспоминается?

- Маленькая девочка, с которой я дружил в детском саду, или девочки, которые вместе со мной ходили в школу. Мои учителя... Назвать кого-то отдельно мне трудно. Такого рода вопросы у меня вызывают всегда сложность в ответе. Когда мне задают вопрос, какая ваша любимая книга, мне всегда хочется ответить, что если бы я прочитал в жизни одну книгу ну или две хотя бы, то я бы выбрал. Но поскольку я прочитал их несколько больше, мне трудно сказать. Все зависит от настроения, от того, с чем это связано. Когда я приезжаю в свой родной город, я вспоминаю одни сюжеты. Когда это связано с тем, что происходит в Москве, где я уже давно живу, скоро тридцать лет, у меня другие воспоминания.

Вы говорили, что друзья - это те люди, которым ты нужен таким, какой ты есть, и поэтому если ты меняешься, они первые запротестуют. Получается, друзья могут быть тормозом, мешающим человеку развиваться?

- Нет. Дело в том, что рост человека - это его профессиональный рост, это карьера, а формируется он как личность к 20 годам, и все.

По-вашему, после 20 лет человек не меняется?

- Разные есть люди. Теряют друзей именно на этом. Я в этом смысле счастливый человек. Я могу приехать на Родину и сразу, с ходу стать таким, как 30 лет назад. Вот я схожу с трапа самолета или со ступеньки вагона поезда, и все - я прежний. Так у меня сложилось: я уехал 30 лет назад, и уже вся моя взрослая жизнь протекает в другом месте. А там протекает только моя юность. Я туда возвращаюсь, я возвращаюсь в свое прошлое так просто, как будто вы переоделись - надели спортивный костюм. Мне совершенно все равно, кто они теперь, мои друзья, какие у них профессиональные достоинства - я иду с ними играть в футбол. Мы с ними ходим по тем же самым улицам, и мне совершенно безразлично, кто они теперь, точно так же, как им совершенно безразлично, кем стал я. Если в вас осталось что-то достойное, значит, у вас остались и ваши друзья.

Ваше знаменитое чувство юмора может быть результатом чрезмерной ранимости?

- Вы мне задаете вопросы, над которыми я никогда не задумывался. Если я могу пошутить, то я почти никогда себе в этом не отказываю. Если я вижу ситуацию, которая у меня вызывает улыбку, или если она складывается так, что невозможно промолчать, то всегда хочется это сделать. Иногда с помощью такого объяснения легче добраться до понимания у человека какой-то простой ситуации. Вот например, когда американцы бомбили Югославию, гораздо проще людям было объяснить, что вот раньше думали, что только в России есть две тяжелые проблемы - дураки и дороги, а теперь мы знаем, что на Западе тоже есть по крайней мере одна проблема, потому что дороги у них хорошие.

Борхес говорил, что любая женщина, она или кошка или птица, в крайнем случае корова. Вы согласны с таким высказыванием?

- Все, что касается женщин, это очень личные для меня вещи. Я ни на один из таких вопросов, даже если захочу, отвечать не смогу. Мое отношение к женщинам - это совершенно особая, очень значительная часть моей жизни.

Хорошо, а когда вы сталкиваетесь с чем-то наподобие скандала вокруг Клинтона и Левински, то внутри вас мужчина и политик не вступают между собой в конфликт?

- Скандал ведь связан не с отношениями Клинтона и Левински. Скандал связан с тем, что Клинтон лгал, а не в том, что он делал с Левински. Если бы Клинтон сам себя не втянул в этот скандал, его бы не было. Его жена ответила на этот вопрос так, что если бы так на него ответил Клинтон с самого начала, то скандал бы не получился. Хилари сказала: `Мы все знаем друг про друга и любим друг друга такими, какие есть`. Примерно так мог ответить сам Клинтон. Клинтон мог бы сказать, к примеру, что его голова, душа и сердце принадлежат народу, а все остальное - его личное. Это был бы ответ, которому аплодировала бы вся Америка. А кроме того, Левински тут, собственно, и ни при чем. Это отдельная история. Американцы пострадали за счет своего двуличия, своего двоемыслия. Я недавно выступал в Америке в очень высокой политической аудитории. Я рассказывал про мою страну и закончил свое выступление тем, что сказал, что я хотел бы, чтобы Россия была страной, в которой живут красивые женщины, сильные мужчины и счастливые дети. Мне буквально была объявлена обструкция. Ко мне подошли две женщины, возмущенные, и сказали: `А если мы хотим быть сильными?` На что я ответил: `Да ради Бога. Если вы хотите быть сильными, вы можете быть сильными. Или счастливыми, или наоборот`. Но когда я понял, что это уже массовая претензия ко мне, мне пришлось еще раз выступить и сказать: `Послушайте, я говорил про Россию. Все, кто хочет видеть красивых женщин, сильных мужчин и счастливых детей, приезжайте к нам. Я так сделаю в России. Когда-нибудь. Вы хотите жить как-то по-другому, да ради Бога. Пусть у вас будут сильные женщины и красивые мужчины - дело ваше`. Но я был крайне удивлен тому беспокойству, которое это там вызвало. Вот за свое лицемерие они и нарвались там на самый-самый лицемерный скандал.

Вы хотите сделать женщин красивыми, не говоря с женщинами о женщинах?

- Женщина - это всегда индивидуально, это всегда конкретный человек. Говорить с женщинами в целом, иначе говоря - с толпой женщин, к этому у меня нет никакой склонности.

Боюсь, Григорий Алексеевич, вам будет нелегко поговорить индивидуально с тремястами тысячами наших читательниц...

- Ну если бы я перестал заниматься политикой, я бы попытался освоить в этом смысле вашего читателя, но сейчас я очень занят.

Я бы не взяла на себя риск пожелать вам поскорее освободиться, лучше женщинам смириться с мыслью об утрате вас как приятного собеседника. Хотя, если я не ошибаюсь, при опросе женщин, в каком качестве они для себя хотели бы видеть каждого политика, то вас они выбрали себе братом...

- Неправда. Меня как раз выбрали вовсе даже не братом. Тогда выбрали отцом Ельцина, мужем - Руцкого, а все остальные должности занял я, что, в общем, удобно.

Когда ошибочно сказала, что вас выбрали, как брата, у вас это вызвало очевидный протест.

- А почему вы решили, что я хочу быть братом? Могу вам сказать, чего я только в своей жизни женщинам ни говорил, но вот предложения быть братом я не делал. Никогда, это я вам могу сказать твердо. Хоть у меня и нет родной сестры, только двоюродные-троюродные, женщина как сестра мне не нужна определенно. Другом я еще понимаю. Это ладно, куда ни шло. Но - брат? Зачем?

А если бы вы оказались на месте Адама, то вы бы вкусили запретный плод, предложенный вам Евой?

- Конечно.

Любой политик, по-вашему, вкусил бы?

- Не знаю, ничего о других сказать не могу. Мужчины бывают разные. Иногда, глядя на моих коллег-политиков, у меня создается впечатление, что они вообще этой истории не знают. Настолько они себя ведут странно. Ну если человек меняет позицию по пятьдесят раз в день или прячется от сложных ситуаций, или готов воровать у старух, то можно ли его вообще с этой точки зрения рассматривать? Он не похож на того, кто ест яблоки.

Спасибо. Вы долго занимались боксом. Законы политической борьбы с законами ринга похожи?

- Ничего общего. В боксе есть правила, в боксе проверяют перчатки, в боксе есть реффери, в боксе люди все видят, что там происходит, ты там почти голый, видно, как работает каждая мышца. В политике все с точностью до наоборот. Это подковерные истории, но дело не в политике как таковой. Как в любой профессии, есть нормальные люди и есть жулики. Есть нормальные врачи и есть ненормальные, есть нормальные журналисты и ненормальные, так и политики - это зависит больше от людей, чем от сферы деятельности. У всех профессий есть свои проблемы. И у профессии политика есть свои издержки. Иногда она становится очень тяжкой ношей.

Кто вас сильнее раздражает как мужчину, противники политические или любовные соперники?

- Меня никто из них не раздражает.

Вы что же, их любите?

- Первых я побеждаю, а вторых у меня просто нет.

Валерия Новодворская как-то сказала, что если бы Григорий Явлинский жил в доисторический период, то он бегал бы и насильственно рубил обезьянам хвосты, чтобы ускорить эволюционный процесс. Как вы относитесь к такому предположению?

- Я очень с большим уважением отношусь к Валерии Ильиничне, хотя она меня очень часто критикует и нападает. А что касается обезьяньих хвостов, это для меня мысль новая, и я обещаю вам ее обдумать. Вот видите, какой Валерия Ильинична незаурядный человек - она меня просто поставила в тупик. Я вообще-то к животным хорошо отношусь, зачем же трогать их хвосты с такой жестокостью?

Кстати, о животных. Недавно опять одна газета напечатала, что наш очередной политик съездил на саффари и убил слона. Успокойте женщин: скажите, что вы не охотник, а, может быть, рыболов, а еще лучше - грибник.

Я в этом смысле никто. Я не охотник, не рыболов, не грибник, и даже спортсмен в прошлом. Едва ли меня кто-то обвинит в том, что я могу убить слона или медвежат. Если вы Жириновского или Зюганова спросите, может Явлинский убить слона, даже они вам скажут, что нет, не сможет.

Вам мешает в жизни то, что публичность политика предполагает большую открытость, чем вам хотелось бы?

- Быть хорошим политиком - это значит оставаться человеком, а оставаться человеком - это значит иметь табу. Тот круг, в который ты не пускаешь никого, кроме своих самых близких. Иначе ты перестаешь быть человеком, это такая особенность. Вот вы когда подходите к другому человеку, вы чувствуете - есть люди, их 99,9 процента, к которым вы не можете приблизиться ближе, чем на несколько метров. Иначе вы уже чувствуете ненормальность, и вам уже хочется отойти. Та самая одна сотая процента - это ваши близкие люди, которые вхожи в этот круг. А если этого круга нет, то нет и человека - он становится публичной куклой. Он будет плохим политиком: он перестает ощущать последствия своих действий.

Вы при подборе своей команды как отличаете единомышленников от тех, кто таковыми притворяется?

- В моем случае это только время может показать. То есть сразу я могу видеть тех, кто не подходит, а подходит ли другой - покажет время.

Вы обратились к избирателям с призывом `Голосуйте головой`, это относится и к женщинам? Или, может, женщине больше свойственно решать для себя важные вопросы какими-то другими фибрами?

- Мне бы, конечно, больше хотелось с женщинами говорить совсем на другие темы, но уж коли вы меня ставите в условия, я вам скажу. Вот какими фибрами женщина определяет, кому она может доверить своего ребенка? Вот теми самыми она должна решать, за кого ей голосовать. Представьте себе такую ситуацию: так сложились обстоятельства, что вам нужно уехать и с кем-то оставить своего ребенка на три-четыре года, а вы потом вернетесь и хотите увидеть его таким, каким вы хотите, вот и подумайте, глядя на нынешних политиков, с кем вы его оставите. Вот вам и ответ. Участвует в этом голова?

Григорий Алексеевич, вы недавно сказали, что вам надоело быть прекрасным цветком в петлице уродливой власти. И каков выход - лишить уродливую власть единственного прекрасного цветка или пытаться внутри нее насадить оранжерею?

- Это сказано было моим коллегам в связи с тем, что мы оказываемся в очень неуютном положении. Знаете, когда приезжают иностранцы, им говорят: `У нас есть разное, у нас есть зоопарк, у нас есть Московский Кремль, у нас есть под землей парфюмерный магазин, там, правда, бомбы взрываются иногда, ну у нас всякое здесь есть, хотите, есть и демократы: вот, к примеру, есть небольшая фракция демократов - она всех критикует, против всех выступает, вот они у нас живы, размножаются, питание у них неплохое, по миру ездят. Так что все у нас неплохо`. Я говорил своим коллегам, что в таком состоянии невозможно больше оставаться. Нет, так, конечно, можно прожить всю жизнь, продолжая размножаться и ездить по миру, но это практического смысла для нас и для страны не имеет. Мы просто украшаем нынешний режим. Как молодые реформаторы помогали стране получать кредиты миллиардов на семьдесят долларов, которые теперь исчезли вместе с молодыми реформаторами, точно так же мы украшаем этот режим, чтобы его пускали за обеденный стол где-нибудь за границей. В положении таком больше оставаться невозможно. А мы должны добиться такого положения, чтобы иметь возможность начать что-то делать для наших людей. Если мы сейчас палец о палец не ударим, то мы получим свои семь-восемь процентов, как всегда. Но это приведет опять вот к такому сидению. Поэтому мы боремся за то, чтобы в нашем существовании был смысл.


по материалам газеты `Северный край, Ярославль` 06.12.1999http://nvolgatrade.ru/