ЦВЕТЫ ПРОСВЕЩЕНИЯ. К славному пятидесятилетию Общества "Знание". Александр Кузьмищев. Времена. ЛЕКТОРЫ Всесоюзного общества "Знание" были в советскую эпоху непременными участниками социального хэппенинга. Каждый день десятки тысяч этих носителей познаний в самых различных областях науки и техники устремлялись в трудовые коллективы. Во время обеденных перерывов или после парт-, проф- и т.д. собраний они раскрывали перед своими согражданами тьмы истин прямо в цехах и на фермах, в лабораториях и больничных палатах, в актовых залах дворцов культуры и на зонах, в казармах и даже, бывало такое, в вытрезвителях. Основную массу лекторских кадров для Общества "Знание" поставляли вузы, отраслевые НИИ и академические институты. Были среди них и представители иных профессий: известные актеры, писатели, журналисты и др. Но все же именно и прежде всего младшие научные, просто научные и старшие научные сотрудники (не брезговали сим отхожим промыслом и профессоры, а также член-корры и даже, подумать только, академики) наподобие сыновей лейтенанта Шмидта от дома к дому, по городам и весям, автономным округам и республикам, областям и республикам союзным шли и сеяли разумное, доброе, вечное. Взамен же получали оплату по таксе. Собственно, этот вид взятки и привлекал более всего. По крайней мере меня, скромного бойца этой армии. Кстати, перед тем как попасть в ее ряды приходилось отходить по массе жэков и детсадов, читая лекции пенсионерам-активистам, нянечкам, воспитательницам и уборщицам. Но оно того стоило. Судите сами, при эмэнэсовской зарплате в 120 рублей и без кандидатского звания вы могли за неделю командировки где-нибудь в Крыжополе и его окрестностях (авиа- или ж/д билеты и 3.20 плюс 2.60 гостиница и суточные) получить рублей 150. В день читалось три-четыре лекции. Если не изменяет память, то пятерку за лекцию платили "неостепененным", десятку - кандидатам и четвертной - докторам наук. Да еще на командировку, как правило, выпадала пара-другая публичных лекций. Билеты на них продавались, и они приносили доход по три-четыре червонца за раз. Случались, конечно, и такие неприятности, как лекции бесплатные. Но вообще-то трудовые коллективы исправно оплачивали наш труд в условиях строгого партийного контроля. Понятное дело, были места более хлебные и менее хлебные. (Последнее обстоятельство часто компенсировалось радушием хозяев.) Работавшие в центральном аппарате Общества милые дамы-направленцы были готовы всем раздать по серьге. Но ведь не везде есть шахты типа "Варгашорской" или бесчисленные заводы ВПК. Поэтому очень завидной считалась участь тех, кто попадал читать свой цикл лекций в Харьков (тучные нивы Украины вообще высоко ценились) и Воркуту. Любил наш брат среднеазиатский дастархан и кавказское застолье. Трудными считались командировки к "горячим прибалтийским парням". В Молдавии не любили посещать высокотехнологичное "силиконовое" Приднестровье, чьи высоколобые итээры всех, кроме себя, считали болтунами. Ленинград псевдоаристократически щурился на любых лекторов-непетербуржцев. А вот Сибирь и Дальний Восток, кроме Нью-Сибирска и Омска, принимали с удовольствием. Совсем особо ценились поездки к "погранцам" от Кольского полуострова до Чукотки, хочешь - вдоль Севморпути, хочешь - через Кушку. Собственно, экзотика их жизни и привлекала. К примеру, прилетаете вы в Магадан. Ну, кругом полная Колыма! Колесишь по заставам и читаешь лекции за международное положение в перерывах между рыбной ловлей, охотой, сбором ягод и баньками, баньками, баньками. И много нового узнаешь в обмен на рассказы о том, как Михаил Сергеевич внедряет новое политическое мышление во все сразу головы гидры империализма. А тебя вдруг спрашивают, мол, вы рыбный супчик хотите или ухи желаете? Так какая ж разница?. Простая. Если уха, то "с..", а коли суп, то "без.." А за окном перестройка, и бушуют последствия "майской катастрофы" 1985 года, когда нам объяснили, что "веселие Руси есть НЕ пити". Тут же вспоминается, что командировку тебе сюда вместе с Обществом "Знание" выписывали на Лубянке, т.к. погранвойска тогда проходили по ведомству "соседей". М-да, было над чем призадуматься. Но желудочные спазмы и обильное слюноотделение уже влекут тебя в пучину антиперестроечного греха, и ты выбираешь уху. * * *. Кстати, о тематике лекций. Международников из Москвы всегда слушали очень внимательно. Особенно местное партийное начальство, т.к. мы подходили слишком близко, а иногда и вторгались в идеологию. Самой тяжелой аудиторией были ветераны. В особенности на (или в?) Украине. Харьков, Чернигов, Луцк, Херсон, Донецк.. Почти везде первая лекция перед ними. Потом вопросики типа, а что, нынче нам собака-Рейган друг? Или, а поддерживаем мы партизан в Латинской Америке? Ну и так далее. Ответишь им в масть, мол, собака-Рейган тебе-то точно не друг, а этим партизанам чуть ли не сам оружие таскаешь (последнее утверждение было, мягко говоря, преувеличением, хотя с делегациями латиноамериканских коммунистов я действительно иногда работал переводчиком), и глядишь, пошли-поехали лекции-"публички". Мне, правда, было легко не кривить душой. Как тогда, так и сейчас понимаю: крестьянину где-нибудь в Сальвадоре в высшей степени наплевать на атомную бомбу, коли у него на руках умирающий с голоду ребенок. Если же в зале сидели представители нашей некогда славной советской интеллигенции, то они ждали от вас чего-нибудь диссидентского и непременно "клубнички". Неплохо шли рассказы о том, как и кто из членов Политбюро (снятых, понятное дело) и где "отличился", или у кого из них жена (дедушка и пр.) состоит в пресловутой "еврейской национальности". А после лекции норовили прижать где-нибудь в темном углу подале от глаз начальства и спросить: "У вас там в Москве это серьезно или как?" Под "этим" имелась в виду перестройка. Лично мне обычно хотелось выложиться перед самой благодарной и чуткой, лучше всего подготовленной и знающей аудиторией - перед слепыми. Их связь с остальными людьми ограничивалась звуками. Надо видеть, как вслушивается в слово слепой человек. После таких лекций долго приходишь в себя. Также совершенно необыкновенно слушали лекции пастухи в горах, что очень верно подметил один мой коллега. Проводя долгие месяцы на высокогорных пастбищах, они постоянно слушали радио, доносившее до них все "голоса" на свете без помех. Поэтому часто у кошар происходило нечто вроде собеседований, где приходилось комментировать сообщения Би-би-си, "Немецкой волны", "Голоса Америки" и пр. * * *. Иногда в глубинке лекторы пытались, случалось, рассказывать истории о том, что вхожи на самый-самый-самый верх. Шел я как-то Полтавщиной по следам такого вот хлестакова, и замечал бросаемые на меня косые взгляды. Но поскольку я ни разу не попытался уверить зал в том, что Совмин у меня из рук ест, то итоги оказались утешительными. Вообще вредно было особенно расслабляться по части баек. В любом уголке нашей тогда необъятной Родины мог обнаружиться король кроссвордов или просто очень интересующийся всем на свете человек. Такой энциклопедист запросто мог, и часто желал, срезать столичную штучку прямо на трибуне. Со мной такие напасти случались. В узбекском городе Навои я ни с того ни с сего ляпнул что-то о близких родственных связях Махатмы Ганди и Индиры Ганди. Чего меня, наследственного латиноамериканиста, повело в эту сторону, Бог весть. Ну и меня "сняли в лет". Или это случилось в Андижане, где родился Бабур, основатель индийской императорской династии Великих Моголов. А может, в Сыр-Дарье, некогда почтенной пребыванием того самого Романова, родственника Николая II, сосланного царем в Среднюю Азию. Да нет, вроде стряслось это в Пенджикенте, небольшом таджикском городке средь предгорий Памира, древнем Серахсе, которому от рождения чуть ли не пять тысяч лет. Тамошний исторический музей представляет собой весьма эклектичную экспозицию из древнейших глиняных черепков, согдианских росписей, портретов местного уроженца поэта Рудаки и фотографий первой здешней женщины-милиционера, которая смотрит на вас из далеких басмаческих 20-х жутким пронизывающим взором. Директор музея, могучий старец лет восьмидесяти, Герой Советского Союза и инвалид Великой Отечественной, во весь голос захохотал, когда я аж вздрогнул в ответ на его предложение выпить (это по весне-то 1986 года). - Москва совсем с ума сошел, - заметил он вполне резонно. - Тут минэ говорят, общество трезвост на свой музей давай. А у минэ одын дэвушки. Я такой общество создавай, а им позор. Замуж кто брать будет, если им этот общество нужен? И минэ он не нужен. Совсэм. Еще одного колоритного мужика по линии "Знания" я встретил в Ленинабаде (ныне Ходжент). Возглавлял местную организацию Общества какой-то проштрафившийся бывший партийный функционер. При нем состояли в качестве клерков жены и дочери ленинабадского начальства, по-восточному ярко накрашенные, но безликие. А вот их шофер, это, скажу я вам, был человечище. Опять же ветеран войны, весь в колодках орденов и медалей, возивший на своей полуторке на передовую снаряды. Татарин-крымчак, он депортационную тему не затрагивал. Зато заставлял меня все мои лекции ему пересказывать, пока мы крутились по городу. А вечером в какой-нибудь чайхане мы пили чай с медом и творогом, и тогда уже он рассказывал о фронте, о том, как его семья обустроилась и живет в Таджикистане ("Крым зачем мне? Зачем мне Крым? Здесь хорошо. Дом. Пасека. Хорошо здесь".). Тема национальных отношений в СССР вообще-то всегда невидимо присутствовала на моих лекциях, хотя она официально не заявлялась. Иногда ее проявления были шокирующими. Так, в русском, но казахстанском Кокчетаве, никто не захотел слушать мою речь о борьбе народов Центральной Америки за подлинную независимость. Из темноты зала прямо и грубо спросили, что я думаю о казахском национализме и недавних тогда молодежных волнениях в Алма-Ате? Попробовал я было повилять. В смысле, что национализм всегда плох, как, впрочем, и беспорядки. Но, спросил я, обнаружив перед собой только славянские лица, многие ли из вас знают казахский язык? "А нам этот собачий язык и не нужен", - услышал я в ответ, и задвигались стулья. Мои слушатели дружно покидали зал. Иногда задаюсь вопросом, что бы я теперь сказал этим людям?. * * *. Примерно шесть лет, что я провел в командировках от "Знания", были одной большой бесплатной экскурсией по Советскому Союзу. Это затягивало. Но всегда наступает такой момент, когда надо платить по счетам. То есть садиться в агитпоезд ЦК ВЛКСМ и колесить по Центральной России. Тут открывались такие виды, что наша разруха по силе воздействия затмевала любую экзотику, которой богато кормили Средняя Азия, Западная Украина, Кавказ и Прибалтика. Где-нибудь на Рязанщине из окна этого поезда земля казалась выморочной. Колхозы, чье управление и школа ютятся в развалюхе, которая некогда была барской усадьбой. Лекции в ветхих коровниках, откуда тебя местное руководство выдергивает, едва рот раскроешь ("Да водка стынет! Кстати, вы ее чем запиваете, пивом или вином?"). Кто же сотворил такое с Россией, спросите вы. Да разве не мы сами? Вон на той же Рязанщине самым крупным историческим событием после нашествия Батыя стал, что мне считал за долг сообщить каждый парторг, массовый забой скота в начале 60-х. Тогдашний 1-й секретарь обкома сдал столько мяса, что получил от "нашего дорогого Никиты Сергеевича" Героя Соцтруда. А на следующий год застрелился "герой". Скота ж в тех краях, похоже, и поныне нет. По вечерам комсомольское веселье в вагоне-дискотеке быстро помогало забыть боли земли родной. Компания подбиралась, как правило, славная. Пара лекторов-международников, олимпийский чемпион, венеролог, юрист, два ветерана войны, целый ансамбль песни и пляски, скажем, из Дагестанского сельхозинститута, специалистка по Льву Толстому, стайка миленьких лекторш при вагоне в галлографических панно, вечно молодой поэт (за шестьдесят) с виршами о юношеской любви, дама-ветеран комсомольского движения и добрая дюжина вээлкаэсэмовских инструкторов. Пестровато, ничего не скажешь. Кстати, подобное я встречал еще лишь раз. Это было под сводами андижанской гостиницы, где проживали прилетевшие из Москвы одним и тем же самолетом ваш покорный слуга, эстрадно-цирковой коллектив (семь душ артистов плюс одна обезьяна), человек, именовавший себя учеником Джуны, и две проститутки. Само собой, что все приехали на заработки. Нас увозили и привозили обратно в гостиницу одни и те же автомобили, и все мы дружно отбыли назад в Москву одним и тем же самолетом. Такое тоже бывало. Но обычно спешишь в новую аудиторию, которая находится через улицу или на другом конце города. Или трясешься в "газике", "пазике", а то и "мазике", проселком в соседний колхоз. Кругом постоянно новые лица. Пожимаешь руку очередному парторгу, и быстро в красный уголок, ленинскую комнату или что там у них есть. Коридор? Отлично. На лестничном пролете? Тоже хорошо. И на кассету я вам наговорю.. Лекций я не читаю давно. По известным августовским причинам Общество "Знание", эта советская насквозь структура, почти рухнуло. В последний раз с лекционным циклом я посетил Владимирскую область. Это было в начале 1991 г. Обкомовский инструктор здорово рассмешил меня тогда рассказом о митингах тамошних доморощенных демократов, где обычно больше наблюдателей от партаппарата, чем диссидентов. А потом привычно потянулась ленточка дороги. Из Владимира муромскими лесами в Гусь-Хрустальный. Потом обратно во Владимир. И наконец, в Петушки. Уже на платформе этой, вошедшей в историю русской литературы железнодорожной станции, ожидая электричку до Москвы, я прикупил местных газет. Особенно запомнился местный рупор демократии "Петушки-Экспресс", на страницах которого некий вития предавался рассуждениям: долетят ли до Владимирщины ракеты кровавого иракского тирана Саддама Хусейна? О, Рос-с-сия ты мой-я ерофе-е-евская! * * *. Недавно краем уха услышал, что система лекционных циклов Общества "Знание" восстанавливается в полном объеме. На этот случай прошу его уважаемое Правление учесть, что свой членский билет за номером 0094335 (выдан Калининским районным отделением г. Москвы 11 мая 1983 г.) я сохранил и готов вновь пуститься с лекциями по родным палестинам от Урюпинска до Весьегонска, в чем расписуюсь собственноручно. //* Источник информации : Независимая газета, 2.09.97 //* Рег.Ном.- 6070900009.44-------------------------------------------