25 апреля 1931 г. (в отсутствие Свечина, находившегося в заключении) состоялось открытое заседание пленума Секции по изучению проблем войны Ленинградского отделения Коммунистической академии при ЦИК СССР.
Вся научная деятельность Свечина была не то что «подвергнута критике», как пишут некоторые авторы, а самым бесцеремонным образом ошельмована. Тон этому задал Тухачевский, который в 1928 г. был перемещен на пост командующего Ленинградским военным округом (ЛенВО) с поста начальника Штаба РККА. Нельзя не привести некоторые высказывания Тухачевского и тех, кого он собрал на это судилище над Свечиным. Эти высказывания передают дух времени, дух идейно-политической жизни нашей страны в тот период.
Тухачевский среди прочего обвинял Свечина в страшной крамоле — в отрицании роли политкомиссаров, политработников в РККА: «Свечин не мог и не хотел понять роли и значения комиссаров Красной армии, которые являлись проводниками политики коммунистический партии и связующим звеном вооруженных рабочих и крестьян с командирами из бывших офицеров». Тухачевский именует Свечина «врагом советской власти». Он говорит: «Свечин не понимал роли комиссаров и смотрел на них как враг советской власти, поливая их работу острой злобой и клеветой. С презрением и враждебностью относится Свечин и к политработе».
Сказал Тухачевский и о том, что Свечин «умел жестоко издеваться над солдатами» (отталкиваясь, видимо, от того, что писал сам Свечин в книге «Искусство вождения полка»).
Затем последовало обвинение Свечина, будущего маршала, фактически в измене Родине под видом «критики» взглядов Александра Андреевича на соотношение стратегической обороны и наступления: «Разумеется, Свечин писал свою "Стратегию" не для того, чтобы подготовлять победы Красной армии. Наоборот, сущность "Стратегии" Свечина является пораженческой в применении к СССР, и об этом подробнее я коснусь дальше. Вся "Стратегия" Свечина является защитой капиталистического мира от наступления Красной армии. Это сквозит и в историческом взгляде на прошлое, и в теоретических рецептах на будущее».
Далее Тухачевский говорит: «В теоретических своих положениях Свечин всячески восстает против возможности наступления Красной армии против капиталистических стран. Сознательно или бессознательно он является агентом интервенции империализма, борясь против технического развития РККА и приучая нашу военную мысль к тому, что-де интервенции бояться нечего, "наступающий", мол, и сам погибнет. Если Свечин и должен был, коверкая, применять марксистскую терминологию, должен был надевать на себя "костюм марксиста", то это лишь только потому, что иначе проповедовать свои взгляды было бы совершенно невозможно. На самом же деле Свечин являлся у нас выразителем буржуазной мысли, являлся представителем буржуазных чаяний. Его "Стратегия", в известной мере, являлась идеологическим выражением того капиталистического окружения, в котором мы жили и живем после окончания гражданской войны».
Игнорирование роли первой пятилетки в техническом переоснащении Красной армии — еще одна вина Александра Андреевича, по мнению высокопоставленного докладчика. По его словам, «Свечин пытался доказать... что выполнение нами пятилетнего плана якобы не дает еще материальной базы для насыщения техникой Красной армии». К этому Тухачевский добавил: «Но у него была и другая попытка, попытка замазать зависимость роста вооруженных сил и их боеспособности от экономического роста страны, от развития производительных сил. Он (Свечин. — А.К.) писал: "Мы считаем ошибкой и осуждаем попытки некоторых товарищей провести параллель, установить прямую пропорциональную зависимость между колоннами цифр, выражающими развитие тяжелой промышленности, внешней торговли, мощи железных дорог, с одной стороны, с системой вооруженных сил, оперативными замыслами и доктринами данного государства — с другой"».
Здесь нельзя не отметить, что Свечин оказался полностью прав. Огромные масштабы производства вооружений и военной техники на основе приоритетного развития тяжелой промышленности в СССР (во многом ради этого была разорена .большая часть отечественного крестьянства) не привели в полной мере к адекватной трансформации наших вооруженных сил, к развитию современного военного дела в должных масштабах.
Для А.А. Свечина и многих других бывших генералов и старших офицеров (особенно генштабистов) царской армии М.Н. Тухачевский был «полузнайкой», не имевшим ни опыта командования в Первой мировой войне, не получившим систематических базовых военных и общенаучных знаний, которые давала, в частности, Академия Генерального штаба дореволюционной России. Он явно старался быть «большим католиком, чем сам Папа» в отношении к революции, к распространению коммунистических идей. Это видно из его публикаций и докладных записок, многие из которых только недавно вошли в научный оборот.
И.С. Даниленко справедливо называет доклад М.Н. Тухачевского и все организованное им в 1931 г. мероприятие «позорным пятном на его биографии». Даниленко обоснованно пишет о том, что это был «акт умышленной измены делу профессиональной чести и достоинства, поскольку Тухачевский знал цену теоретическому таланту Свечина» (в частности незадолго до этого поддержал его выдвижение на премию за научные публикации)91. Тем не менее, давая такого рода оценки Тухачевскому как человеку, учитывая все его недостатки как военного профессионала, нельзя не признавать за ним и многих достижений, особенно на посту заместителя наркомвоенмора по вооружению. К этому вопросу мы еще вернемся.
На судилище над Свечиным и его творчеством в Ленинграде К.И. Бочаров обвинил Александра Андреевича в антимарксизме: «Когда диктатура пролетариата осуществилась на одной шестой земного шара, когда над старой Европой несся вихрь революции, когда марксизм торжествовал успехи во всех областях человеческой деятельности и познания, когда после мировой войны и революции в ряде стран буржуазная наука и специально история вступили в глубокий кризис, проф. Свечин не обмолвился ни одним словом о марксизме, об историческом материализме как методе социальных наук, а объявил себя сторонником реакционнейшего легитимистского историографа Ранке».
Другой участник этого заседания, организованного Тухачевским для того, чтобы в идейном плане разгромить на две головы стоявшего выше него Свечина, И. Слуцкин заявил: «Достаточно и приведенных моментов методологического аттестата, выданного Свечиным самому себе, — формально логический "объективист", эклектик, субъективист, эмпирик и метафизик». Этот же выступавший бьет тревогу и относительно обстоятельств распространения идей Свечина в РККА, призывая к установлению партийно-идеологического контроля над военно-научными исследованиями: «Перед нами система классово враждебных идей, базирующихся на ложной и враждебной нам методологии. Нет никакого сомнения в том, что объективно взгляды Свечина играют вреднейшую роль. Но дело не только в Свечине. Тот факт, что эти взгляды могли широко распространяться, не встречая должного отпора, а иногда принимаясь чуть ли не за чистую монету марксизма, — сигнализирует крайне недостаточное внимание коммунистической мысли к военно-теоретическому фронту».
В духе того времени относительно свечинской идеи о важной роли Генштаба высказался А. Седякин. Отметив, что в проблеме стратегического руководства на первое место по значению Свечин выдвигает Генеральный штаб, он сказал: «Для Красной армии такая организация "обеспечения" единства цели и действия явно неприемлема и никчемна. Свечин "проглядел" нашу военную организацию ВКП(б), проглядел стройную и надежную в действии систему партийно-политического руководства армии». Таким образом, Седякин в числе факторов, обеспечивающих «надежность и мощь стратегического руководства», на первое место ставит партийно-политическую организацию в РККА и РККФ. Свечинской идее о профессиональном Генштабе он противопоставляет демагогическую формулу «многотысячного генерального штаба» в лице коммунистической партии, полагая, что в этом коллективе «товарищи с высшей военной, политической и технической подготовкой выполняют наиболее активную, ведущую роль, но отнюдь не являются какой-то особой кастой и никогда ею не будут, как бы этого ни желали Свечины». Седякин пытался доказать, что «сила нашего высшего военного командования и надежность и мощь стратегического руководства обусловливаются крепкой внутренней связью всех звеньев организма армии, обеспечиваемой партийно-политической организацией».
В архивных документах ФСБ РФ отмечается, что Свечин был арестован в 1931 г. постановлением некоего Морякова, уполномоченного 4-го отдела ОО (Особого отдела) ОГПУ, обвинившего Александра Андреевича в «к/р (контрреволюционной. — А.К.) деятельности». При повторном рассмотрении дела Свечина в ОГПУ выяснилось, что Свечин «по существу предъявленного ему обвинения не допрашивался» и никаких доказательств его вины, кроме его показаний на семи допросах в феврале — марте 1931 г., не имеется. При этом отмечалось, что «показания Свечина неконкретны, в них в основном написаны его настроения после октябрьской Социалистической революции, встречи с другими б/офицерами».
Постановлением Коллегии ОГПУ от 18 июля 1931 г. Свечин был приговорен к заключению в концлагерь сроком на 5 лет. Согласно выписке из протокола Коллегии ОГПУ от 5 февраля 1932 г., он был освобожден от наказания с разрешением «проживать по СССР». Несколько позднее он был восстановлен в рядах РККА, получил звания комбрига, а затем комдива. Весьма успешно работал в Разведуправлении наркомата обороны, потом вернулся на преподавательскую работу. Среди его учеников были и будущие крупнейшие полководцы Великой Отечественной войны.
В 1938 г. Свечин был вновь арестован по сфабрикованному органами НКВД делу. Присужден к высшей мере наказания и расстрелян. В 1956 г. полностью реабилитирован.
См.: Кокошин А.А. Выдающийся отечественный военный теоретик и военачальник Александр Андреевич Свечин. О его жизни, идеях, трудах и наследия для настоящего и будущего. М.: Изд. Московского университета, 2013. С. 90-94.
