Афиша к спектаклю "Дядюшкин сон" но одноименной повести Ф.М.Достоевского удивляла перечнем актеров, живущих в разных городах и странах. Как они могли собираться для репетиций? И как поверить в то, что постановка содержит художественную целостность? Но имена... Эдуард Марцевич - народный артист России, артист Малого театра, Анна Варпаховская - заслуженная артистка России, в недавнем прошлом артистка Московского драматического театра имени Станиславского, ныне живущая в Канаде, Елена Соловей - актриса и кинозвезда, не нуждающаяся ни в какой рекламе, выбравшая местом жительства Нью-Йорк... А также Станислав Холмогоров - артист театра на Таганке, ныне пребывающий в Монреале, Олег Попков - актер Санкт-Петербургского БДТ имени Товстоногова, ныне также гражданин вселенной... Театры, которые они представляют, говорят об уровне каждого. И идти стоило даже, если они будут играть, отбросив в сторону священное понятие ансамбль... К тому же тоска по театру, что представляет неувядаемую классику, а не скроенную для гастролей "портативную" пьесу, победила недоверие. И не напрасно. Как и за какое время участники сумели так ощутить локоть партнера, я узнала позже, но именно ансамбль явил зрителю торжество русской психологической актерской школы. Не освещенный анонсами "Дядюшкин сон", поставленный московским (в недавнем прошлом) режиссером Центрального телевидения Григорием Зискиным, пребывающим ныне в Монреале, оказался выстроен с внутренней прочностью, с вниманием к перетеканиям душевных состояний персонажей, к прослеживанию их порывов так, что не заметен был ни один "шов".
...И все смешалось перед глазами князя Гаврилы: свет и тьма, явь и сон, оступившись, он упал навзничь в середине сцены, и три дамы, напомнив о макбетовских ведьмах, закружились над ним, бранясь и злобно выкрикивая : "Идиот, идиот, идиот!"
Этот эксцентрический финальный момент инсценировки, также осуществленной Григорием Зискиным, внезапно расширил пределы "Дядюшкиного сна", осветил отблеском все творчество писателя. После длящейся два акта близкой к водевилю неразберихи, обернувшейся скандалом, становилось ясно, кого же играл в этом спектакле Эдуард Марцевич... Он играл бывшего элегантного красавца, а ныне развалившегося старика с душой князя Мышкина, лишь не знающего, было ли что с ним во сне или наяву... Иначе бы откуда за характерными штрихами такая нервность, такая переменчивость, такая забывчивость временами вовсе и не дряхлого, а скорее потерявшегося человека в незнакомых жизненных обстоятельствах... Э.Марцевич разглядел в этом подаваемом им иронически персонаже не похотливого старца, а романтика, восторженного поклонника женской красоты. Он сыграл князя Гаврилу, путающимся в словах и реальности. Сыграл эксцентрично, виртуозно и празднично. Всем существом, мимикой, жизнью глаз, жестом руки, мышечной неподатливостью странно пружинящих и плохо сгибающихся ног... Когда его герой говорит, что был влюблен в виконтессу тридцать лет тому назад, над ним смеются в гостиной Москалевой так, как смеялись над князем Мышкиным у Епанчиных, когда тот говорил, что осел - добрый, хороший человек... Когда он слушает, как Зинаида поет "Средь шумного бала", отголосок музыкального впечатления словно преображает его, и почти безотчетно (так кажется) с безукоризненной интонацией он повторяет его... Э.Марцевич, играя молодящегося и склеротичного князя Гаврилу, заехавшего в Мордасов ненароком, где его чуть не повенчали с красавицей Зинаидой, открыл в нем мышкинское простосердечие и трогательность не ведающего зла и обмана человека, но и одновременно ту "легкость в мыслях необыкновенную", что роднит его еще и с гоголевским Хлестаковым... И такая взаимосвязь закономерна, ибо Достоевский, произнесший знаменитую фразу о том, что все мы вышли из "Шинели" Гоголя, вкладывает в уста болтливого князя почти дословную цитату: "С Байроном - был на дружеской ноге", "С Бетховеном - был на дружеской ноге"...
Зрителям, привыкшим к имиджу Елены Соловей в сиянии красоты и женственности, было удивительно встретиться с ее новыми сценическими созданиями. С неожиданной остротой и характерностыо она играет две роли: Софью Петровну Карпухину и Наталью Дмитриевну Паскудину. Обе барыньки-кумушки оказались вылеплены меткой рукой жанриста. И в обоих случаях - пустая, выморочная до одури убогость душонки... В условном по приемам режиссуры спектакле Е.Соловей предстала воспреемницей школы Малого театра. Судачащие соседки представлены ею по-добротному реалистично и как-то исподволь доведены до гротескного преувеличения. Вспоминаются щеки одной (чем не Коробочка) и кокетливые локоны из-под шляпки чуть набекрень другой (чем не "дама, приятная во всех отношениях")... Атмосфера провинциального соперничества сгущается, когда на авансцену выходит подхватывающая ансамблевую вязь Анна Варпаховская в роли Марии Александровны Москалевой.
О, какие выдающиеся и противоположные по индивидуальности были у нее предшественницы уже в XX веке - О.Л.Книппер-Чехова и М.И.Бабанова...
Великие тени прошлого не мешают А.Варпаховской вести свою линию. Коммерческий расчет, желание видеть дочь богатой, безудержное женское честолюбие заставляют лгать, изворачиваться и действовать ее Москалеву. Своими "мягкими лапками" эта гранд-кокет бальзаковского возраста успевает все уладить: князя Гаврилу обольстить перспективой счастья с ее дочерью, жадного жениха Мозглякова убедить, что Зинаида скоро ему достанется, но в качестве богатой вдовы, наконец, даже Зинаиду, красавицу и гордячку, ей удается склонить на "неравный брак", сыграв на той струне ее сердца, что не могла не откликнуться на возможность помочь умирающему от чахотки в бедности возлюбленному... Неистовую жажду жизни Москалева А.Варпаховской вкладывает в фантазию, которой не суждено сбыться. Ей самой страстно хочется вырваться из мордасовского омута, как тут не размечтаться: Альгамбра, Гвадалквивир, мирты... Тяга к безумному прожектерству, которое все более и более овладевает ею, роднит и ее с Хлестаковым...
И уже совершеннейшим Ноздревым, только безобидным и укрощенным, выглядит закручивающий буйные кудри на папильотки, и почти не моргающий изумленными голубыми глазами ее муж - Афанасий Матвеевич в исполнении Станислава Холмогорова. В стихию общего легкого умопомрачения он поприбавит искреннего простодушия, из-за которого комичнейшим образом будет не попадать в такт, задаваемый властительной супругой. Но взяв в руки гитару и запев во всю мощь своего бархатного баритона, он явит разом и дар Божий, и несуразность, что так часто переплетаются на Руси...
Еще одно важнейшее действующее лицо - Павел Александрович Мозгляков (в исполнении О.Попкова) будет представлен в психологическом обнажении неприятных и низких сторон души...
Роль девы сновидений для Евы Айрапетян - примы-балерины Ереванского театра оперы и балета - целиком плод фантазии постановщика. Она появляется в эпизодах лирических отступлений и сюжетно ни с чем не связана. Вот въехал на незнакомую дорогу князь Гаврила в экипаже, который окажется опрокинутым, тут и явится она, как манящее видение, "Ах ножки, ножки..." Ее присутствие "осенит" сцену несколько раз, чтобы напомнить о существовании и поэзии, и Музы... Однако если мы отделим намерения, легко прочитываемые в данной метафоре, от результата, заметим, что художественно здесь происходит некий сбой, идеальное выглядит несколько надуманным.
Энтузиаст-постановщик Григорий Зискин решал постановочные проблемы, выстраивая действие в эстетике условности. Но это-то как раз и не помешало. Так "система" легких тюлевых завес, предложенная известным художником Д.Боровским, помогла "передвижному" театру обойтись без добротных павильонных декораций. Переносы мест действия обозначались лишь деталями. В интерьере сцены актеры всегда стоят, они воссоздают атмосферу безбытно. Выполненные художницей Валентиной Комоловой с большим изяществом и цветовой изысканностью костюмы в монохромно серой гамме воскресили стиль эпохи и казались дорогими... Также оказалось совершенно не обязательно князю Гавриле восседать в декорированном экипаже. Исполняющее его функцию инвалидное кресло, хорошо знакомое по американской реальности, - прекрасная и даже чуть-чуть "играющая" подмена...
В двух ролях: Анны Николаевны Антиповой, что заведует в доме Москалевых чаем и самоваром, и, скажем, "дамы просто приятной", появляющейся в качестве гостьи во 2-ом акте, - выступает с большой живостью и отличным умением действовать в "предлагаемых обстоятельствах" актриса Валерия Рижская...
И, пожалуй, лишь пластичная и очень молодая Снежана Чернова в роли Зинаиды оставалась холодноватой от начала до конца и, кажется, еще не "вросла" в душевную суть героини, излом характера которой не может не напомнить других женщин Достоевского с их скрытой или прорывающейся нервической горячностью... Отблеск ее жизненной драмы не "прожег" артистку, и покаяние ее перед князем не сыграно с той силой, что в этот момент неминуемо должно прорваться...
Звучащая в спектакле музыка А.Шнитке, возникающая, как наплыв, запечатлевает боль и усмешку, смятенность и отрешенность, легкое "с ума схождение" и космическое отчуждение...
В спектакле оказалось все то, на что нельзя было надеяться. Стихия игры, бесспорно сложившийся ансамбль, чувство жанра, плавно соединившее легкость и глубину, шутку и печаль, все, что завязалось в единый узел и пронеслось в спектакле, где многое казалось забавным, а оборвалось неслышной жалобой тоскующей человеческой души... Если миссия режиссуры - в воплощении духа произведения, - то это произошло.
К актерам, игравшим так упоенно, в такой отличной манере и с таким чувством меры, с таким уважением к профессии, что их сформировала, в полной мере можно отнести строки Б.Пастернака: "Актеры, правьте ремесло!"
Алла ЦЫБУЛЬСКАЯ (Бостон)
www.vestnik.com
08.06.1999
