Спасутся ли в России лучшие крестьянские традиции, воспетые Тургеневым в "Записках охотника"?
Найти сегодня несведущему человеку то место, что стало прародиной образчика русского крестьянства и вдохновило великого писателя на создание бессмертного литературного памятника в его честь, довольно мудрено.
- Берите с собой на всякий случай крепкие ботинки, а лучше сапоги, - сразу предупредила меня по телефону завотделом культуры Ульяновской райадминистрации Александра Черкесова. - Если чуть дождик прыснет - придется до Хорёвки идти пешком километров 8-10 по бездорожью...
На "уазике" за Тургеневым
Но обошлось. Ульяново встретило пронзающей бирюзовое небо краснокирпичной мощью не достроенного еще со времен Первой мировой храма Знамения, тихими улочками, редкими авто и хорошей перспективой не бить ноги к дорогим для любого русского человека тургеневским святыням. Два моста надежной "Нивы", по нашим расчетам, гарантировали успех паломничества в самые непроходимые места.
- М-да, - скептически окинув взором наш служебный транспорт, озабоченно вздохнула Александра Михайловна. - Сделаем тогда так: свою машину вы оставляете здесь, а дальше поедем на "буханке". Иначе не пройти. Тем более что и водитель наш Григорий Королев - местный, из Хорёвки, дорогу туда, пожалуй, только он и сможет указать.
От Ульянова до того места, где лет 170 назад в избе премудрого Хоря гостил Иван Сергеевич Тургенев, километров тридцать. Из них - с десяток до Крапивны по одиноко странствующему в живописных проседях берез асфальту. Еще пяток - и мы уже в старинном Чухлове. Народу вокруг - чуть. Даром, что район самый большой и малонаселенный в области. Тесноты никакой: хочешь по левую руку километров десять шагай - и тишина, хочешь - по правую, и те же самые - ни звука.
За Афанасовом, бывшем имении купца Цыплакова, "спешились": асфальт закончился, а с ним - и остатки цивилизации. Дорога едва обозначалась парой беглых лент вдавленного глубоко в землю пепельно-серого ковыля и от последних афанасовских домов упрямо уводила куда-то в неизведанное. Впрочем, неизведанное - более для нас, нежели для спокойно-раздумчивого и умелого водителя с исчезнувшей с лица земли Хорёвки.
За последней околицей Григорий предусмотрительно затормозил, спрыгнул из кабины на землю и, зазвенев ключами, быстро подключил передний мост. Оказалось не напрасно: колея временами разваливалась на широкие промоины, то и дело грозя жадно поглотить все четыре колеса нашего "уазика". Вместе с мостами.
- То, скорее всего, охотники проезжали, - уверенно крутя "баранку" и точно втискивая наш "уазик" между густо вставшей вокруг лесной тесниной, - пояснял Григорий.
Вскоре дорога вообще перестала давать о себе знать, и лишь чутье нашего многоопытного гида позволяло надеяться на правильно выбираемый путь к намеченной цели. А именно - в гости к тургеневскому Хорю.
Подскакивая на ухабах, точно попкорн на сковородке, и ловя руками поручни в салоне, завороженно слушал по пути еще одного верного хранителя тургеневского духа - ульяновского краеведа Ирину Матвееву:
- У Хорёвки история такая. Образовалась она после переселения Родиона Григорьевича Хорева из деревни Крапивна Жиздринского уезда сюда, на болото. Согласно историческим записям, Хорь работал у барина Голофеева кучером. Была у него любовь с одной дворовой девкой. К ней и приказчик тоже стал подбиваться. Ну и ударил Хорь этого приказчика своим пудовым кулаком разок, - а силища-то у него была немереная... Словом, убил приказчика. Барин рассудил по-своему: "Зачем такого работящего в каторгу отдавать - иди-ка ты со своей разлюбезной на болото. Корчуй, паши там, ставь хозяйство. А поставишь - барину оброк платить будешь".
Короче, летописная версия появления Хоря в том месте, куда мы так отчаянно продирались на "уазике", несколько разнилась с классической тургеневской, изложенной в рассказе. Что, впрочем, нисколько не умаляло значимости сделанного для прославления русского крестьянства героем литературного шедевра.
"Человек положительный, - набросал в своих "Записках...>> портрет идеального калужского земледельца Тургенев, - практический, административная голова, рационалист... Понимал действительность, то есть: обстроился, накопил деньжонку, ладил с барином и прочими властями... Расплодил большое семейство, покорное и единодушное... Говорил мало, посмеивался и размел про себя... Возвышался даже до иронической точки зрения на жизнь... Много видел, много знал... Толкуя с Хорем, я в первый раз услышал простую, умную речь русского мужика...>>
Я искоса поглядываю на деловито покручивающего уазиковскую "баранку" общительного и основательного в действиях хоревского земляка. Прилаживаю к Григорию канонические тургеневские строки. Александра Черкесова, как бы угадывая мои мысли, помогает:
- А они, ульяновские мужики, все у нас такие: степенные, рассудительные, надежные. Если сказал - сделал. Это уже, наверное, у них в крови...
Часовые ушедшей классики
А вот и Хорёвка. На самом деле - те же, что и кругом, заросли, трава. Угадывается, правда, линия старых растрескавшихся ветел - бывшая улица да несколько одичавших груш обозначают былое присутствие человека на месте школьного сада. Под грушей - смуглый от времени и дождей дубовый столб с деревянной табличкой наверху. "На этом месте, - гласит вырезанная ножиком на доске надпись, - стояла изба Хоря (рассказ "Хорь и Калиныч") и деревня Хорёвка".
Деревянный монумент - все, что хоть как-то напоминает о легендарном калужском мужике, очаровавшем некогда своим трудом и мыслями великого писателя. Появился с легкой руки главного редактора журнала "Муравейник" Николая Старченко и не без радения ушедшего не так давно от нас великого журналиста Василия Пескова.
- А откуда известно, что именно здесь стояла Хорева изба? - интересуюсь у всезнающего нашего проводника. - Документы, что ли, какие сохранились?
- Да какие там документы! - отмахивается Григорий. - Мне родители сказывали, а им - их родители. Так молва и сохранилась. Да как не здесь, если вот он - пруд, что Хорь вручную с сыновьями лопатой выкопал. А чуть ниже мельница его стояла. Тут все детство мое и протекло...
Григорий незаметно исчезает. "На усадьбу к себе, наверное,решил наведаться, - перехватывает беспокойный взгляд Александра Михайловна. - Одному ему хочется побыть теперь. Пускай...>>
Жадно вглядываюсь в одичавшие в буре мелколесья, но не утратившие величавой святости хорёвские угодья. Представляю ладный труд преобразивших некогда эти неудобья могучих сыновей Хоря и самого хозяина: статный сосновый двор, изба, навес, скотина, пара дюжин лошадей, две мельницы, пруды, "торговлишка" какая-никакая, оброк двукратный и не в тягость, раздумчивость в делах, неспешность и достоинство.
Окрестность крепла производством льна и конопли, промыслами деревянными. Политические встряски наверху толковое хозяйничание тут сразу не нарушили, но обескровливали его пошагово, зато неукоснительно: от войны к войне, от продразверстывания к раскулачиванию и далее к голодным трудодням и беспаспортному крепостничеству по-советски.
- Я когда в армию в 80-х отсюда уходил, - вдруг появился из-за лохматого ельника Григорий, - так что-то внутри и екнуло. Когда вернулся, понял, почему: деревни к тому времени уже не стало - все съехали. И здесь, и в деревнях в округе...
Съезжали, как пояснила Ирина Матвеева, слишком второпях, трагически и бесповоротно: подпаливая иной раз собственные дома, дабы хоть как-то "разжиться" деньжатами за счет причитающейся погорельцам государственной страховки. На пути великого исхода встал теперь тридцатилетний лес, и мало что теперь напоминает о бьющей здесь когда-то через край величественной крестьянской доле.
Не обошлось в наш приезд и без маленьких географических открытий. Одно из них мы, по совету Александры Черкесовой, решили сделать в обратный путь с Хорёвки. А именно: подтвердить или опровергнуть версию о том, что затаилось где-то тут поблизости не отмеченное ни на одной карте и не помянутое ни в одном официальном документе малюсенькое селеньице под многоговорящем названием Тургеневка. Была ли она на самом деле?
- А как же! - утвердительно кивает в ответ последняя ее жительница 86-летняя Татьяна Андреевна Сибиркина. - Конечно, была.
Бабушку мы отыскали в соседней Крапивне, куда она 11 лет назад перебралась жить к сыну из близлежащего Чухлова. Так вот, в этом самом Чухлове один "порядок" (так в ульяновских деревнях обычно называют какую-нибудь деревенскую улицу или край села) именовался Тургеневским.
- Почему? - допытываемся мы у Татьяны Андреевны.
- Дед ишо так говорил. Все так говорили... А! Так ведь там Тургенев еще жил.
- Он у кого-то останавливался?
- Нет. Дом, сказывали, у него там был...
Кроме старенькой и полуслепой бабушки Тани, никто, похоже, в округе о единственном на земном шаре селенье, названном в честь автора "Записок охотника", рассказать уже не сможет...
Из потерявшейся в ульяновских лесах тургеневской Хорёвки мы покатили дальше - искать пущенные от нее ростки. Не верилось, что могучее крестьянское корневище усохло здесь вчистую, не окропив обширнейшие нивы семенами прежней деловитости.
Крещение долгами
Бывшего фермера, а ныне вольного хозяина Сергея Башилова застали дома в деревне Старица, в своем хозяйстве за разделыванием туши быка. У Сергея Павловича более полусотни голов. Направление - мясное. Был поначалу фермером, а потом отрекся: бюрократии с налогами навалом, а помощи от государства - пшик. "Ну разве что процентную ставку по кредитам министерство сельского хозяйства пару раз вертало, - признается Башилов. - А вот если бы мне 150 тысяч дали и 150 тысяч простили - вот это была бы помощь".
Впрочем, вскоре сметливый Башилов вновь собирается "перекреститься" в фермеры: в планах Сергея Павловича - прикупить к мясному стаду еще и дойных коров, а молоко область нынче, как никогда, поддерживает и субсидирует. Но опять же - через фермерство.
- Стало быть, так выгодней будет бизнес вести? - отдаю дань хозяйственной хватке Башилова.
- Да какой же это бизнес? - вздыхает тот. - Это труд непомерный - и больше ничего. Принести-то тебе - никто ничего сегодня не принесет. Помощи-то ждать неоткуда...
Не рассчитывает особенно на нее и другой ульяновский фермер Василий Фрольцов, что усердно хозяйничает в родной своей Дубне: картофель, морковь, свекла, капуста, а также зерновые. Земли не бог весть сколько - 76 га. Комбайн добротный импортный - уже лет двадцать холит и все, как новый. Дом аккуратненький, газончик по-английски стриженный, малюсенькая "Ока" под окном.
- Пока не кредитовался в банке - на джипе ездил, - поглядывая на кукольное свое авто, рассказывает Василий. - А взял кредит - поменял на "Оку".
Фрольцов с жаром растолковывает всю бестолковщину нынешней политики поддержки крестьянского труда. Например, хочешь взять кредит в фонде поддержки предпринимательства - готовь трехкратную залоговую базу. Срок амортизации трактора 10 лет, а банки старше 8 лет в качестве залога технику не принимают. Задумал стать фермером - освой прежде специальности бухгалтера, шофера, тракториста, электрика, ветврача и просто фельдшера, сварщика, налоговика, банкира - и только потом берись что-либо сажать или сеять. Но где всему этому учат? Нигде. Учись сам, иначе система сожрет и не подавится.
Мы идем с Фрольцовым в его закрома. В хранилище - мешки чистой отборной картошки, моркови и свеклы. Интересуюсь отпускной ценой.
- Картофель по 11-13 рублей отдаю.
- В магазин?
- Какое там! У крупных сетевых магазинов предложение одно: по 5, 50 за килограмм из-под комбайна и нелеквиды за твой счет.
Разговор плавно переходит в русло исковерканных рынком товарно-денежных отношений.
- Мы можем производить сельхозпродукцию. Сколько угодно производить, - горячится Василий. - Но нас поставили бекером: оптовую цену на ту же картошку держи не больше десяти рублей, а железо и бензин при этом дешевле не становятся. Я начинал производить картофель, когда он стоил шесть рублей. И бензин стоил шесть рублей. Сегодня картошку отдай за десять, а бензин купи за тридцать...
Фрольцов нащупал более или менее устойчивую позицию нынешнего фермера в России: не расти и не сворачиваться. Первое по изложенным выше причинам для простого труженика невозможно. Второе - смертельно. Выбор невелик, но его упрямый Фрольцов по примеру не менее напористого Башилова все-таки сделал по-своему, точнее - по-хоревски: все-таки пахать, пока есть силы, а там дело разберется.
Мёд с солью
Как искренне надеется на то же самое и еще один наследник своего великого земляка - фермер Михаил Лемзин. 38 довольно ухоженных и лоснящихся коровок. Огороженный проволокой лужок. Недостроенный легкий деревянный коровник. Старый "Енисей" без мотора. Остов трактора ЛТЗ. Крепкий дом. Новая "Газель", груженная бидонами. И усталость человека, просыпавшегося последний раз позже полпятого утра лет эдак 20-25 назад.
Михаил Михайлович ведет меня к свои коровам и не перестает вслух вести экономические подсчеты. Похоже, он не прекращает их и во сне.
- Думаем поставить роботизированную ферму, - делится осторожными планами Лемзин. - Надо еще 10-15 коров прикупить. Каждая - по 100 тысяч минимум. Можно взять кредит в банке на 5 лет. Но все эти 5 лет только и будешь что на банк работать. А семена? А дизтопливо?..
Задача фермера - перевалить за 4 тонны надоя. Иначе - никаких дотаций из бюджета. Робот предлагают за 45 миллионов. 60 процентов надо изыскать своих. Опять идти с шапкой к банкирам? Брать на 10 лет? И все 10 лет пахать на банк? А через десять лет истекает гарантийный срок робота. По сути - его меняй. Окупить столь дорогой аппарат можно лишь, как минимум, восьмитысячным надоем от коровы. А кто их, эти 8 тысяч у нас видел? А ну как выйдет меньше - что тогда?
- У нас пока все больше лопатой и горбом, - констатирует текущую техническую оснащенность своего небольшого производства Михаил Михайлович. - Вы, кстати, когда-нибудь брали кредит в банке?
Мы шагаем с Лемзиным в сторону чрезвычайно экономно скроенного из случайных горбылей, досок и старых рекламных баннеров легкого коровника. Чувствуется, что это долгострой, зодчие которого чрезвычайно стеснены в средствах.
- Нет, - понимаю, что кредитные клещи не отпускают Лемзина ни на мгновение, - не брал. Только все собирался, чтоб построить дачный домик на участке. Да жена отговорила.
- Мудрая у вас жена, - после недолгой паузы одобрительно кивнул Лемзин в ответ и стал рассказывать о том, что заставило его когда-то окунуться в фермерство...
Всю обратную дорогу домой думал, почему эти люди так тяжко работают на земле и почему эту работу не бросают. И Хорь работал - не бросал, и нынешние его потомки (правда, в меньшинстве) кряхтят вовсю, но не ломаются. Если и забыло государство о держащих оборону на самых дальних крестьянских рубежах своих защитниках, то пусть это будет проблема государства: без него в тех же тургеневских священных захолустьях, судя по всему, люди вскоре жить приноровятся, а вот без них - тургеневских проселков, рощ и деревень - что станется со всеми нами - большой вопрос...
Алексей МЕЛЬНИКОВ, Калуга.
