Думаю, необходимо констатировать тот несколько странный на первый взгляд факт, что после развала Советского Союза и потери Горбачевым своей власти перестройка, которая была на устах у всех, просто перестала кого-либо интересовать. Практически никто всерьез не анализировал эти несколько лет, которые по-настоящему потрясли мир, глобально изменили мировой баланс сил, создав абсолютно новую ситуацию в международных отношениях, а также исключили альтернативу для развития человеческого общества, поскольку Советский Союз и советская империя в целом претендовали на строительство миропорядка по собственному образу и подобию.
Подобное "равнодушие" не должно вызывать удивления: никто не был заинтересован в серьезном анализе того, что произошло, в честном ответе на вопрос, почему процесс перестройки бесславно закончился распадом страны, колоссальной деградацией постсоветского пространства в промышленном и научно-техническом отношении, падением уровня и продолжительности жизни населения. Поэтому крах перестройки стали квалифицировать как закономерный итог развития СССР, а все объяснения свели к примитивным утверждениям, будто "век империй прошел" и все происшедшее следует принимать как некую данность.
Между тем, при таком подходе целый ряд очень серьезных моментов в процессе перестройки сознательно искажается и совершенно произвольно интерпретируется. Скажем, подобная логика приводит к утверждению, что осуществить переход от тоталитаризма к демократии в масштабах всей страны, сохранить целостность СССР и одновременно демократизировать его, было невозможно. Другими словами, Советский Союз, как бы ни пытались его трансформировать, был обречен, и надо еще радоваться, что крах произошел без слишком больших разрушений, без большой крови...
Мне представляется, что никакой фатальной неизбежности в распаде Советского Союза не было. Советский Союз рухнул не в результате органически присущего ему непримиримого конфликта интересов. Подобного рода конфликты существуют во многих странах, особенно в странах, совершающих переход от одного режима к другому. Но эти конфликты снимаются умелой деятельностью реформистской власти, осуществляющей эти сложные переходы. Следовательно, не структурные факторы способствовали распаду Советского Союза, а скорее тот способ, которым пытались изменить режим в стране.
Сегодня, по-моему, является абсолютно бесспорным, что М.С. Горбачев и его соратники взялись за дело, не понимая ни природы режима, который хотели изменить, ни направления и последовательности своих действий, ни того, как далеко они готовы идти в модернизации социализма. К тому же, они не очень представляли себе и тот идеальный строй, к которому должны были привести страну. Поэтому нет ничего удивительного, что при непонимании того, что ты делаешь, с каким субъектом имеешь дело и куда ведешь этот субъект, в конечном итоге происходит его уничтожение, а не модернизация.
Хотя надо сказать, что с 1985 по 1988 годы многое было сделано правильно. Тогда необходимо было провозгласить политику гласности, осуществить некоторую либерализацию в сфере массовой информации, дать возможность публично обсуждать ставшие хроническими проблемы общества - с тем, чтобы, раскачав общество, находившееся в состоянии стагнации, подготовить его для развития и модернизации.
Это необходимо было сделать, но не ради радикальной политической реформы, предпринятой в 1988 году на XIX партконференции. Реформирование надо было осуществлять сначала в рамках партии, а потом, вовлекая наиболее активные элементы самой партии в процесс изменений, попытаться с их помощью изменить природу общества, характер экономических отношений. Нужно было постепенно раскрепостить энергию масс и создать элементы гражданского общества с тем, чтобы в обозримой перспективе осуществить политическую реформу и добиться реальной демократии.
На этом этапе необходимо было особенно осторожно и аккуратно относиться к той политической силе, к тому политическому институту, с помощью которого и предполагалось осуществить эти изменения. А единственной такой политической силой и институтом была Коммунистическая партия. И, конечно, надо было очень аккуратно относиться к системе ценностей, к марксистско-ленинской идеологии, которая объясняла и оправдывала существование советской системы.
Сегодня политологи придерживаются мнения, что в условиях, когда приходится радикально менять политический режим, этот сложный многомерный организм, когда эти изменения затрагивают очень чувствительные структуры общества и часто трудно предвидеть последствия предпринимаемых властью шагов, на первый план выдвигаются не столько структурные, сколько процедурные факторы. А именно: понимание порядка шагов властей, их очередности, определение приоритетов, а также понимание того, какое влияние то или иное действие может оказать на те или иные стороны жизни общества.
Горбачевское руководство было далеко от понимания важности этих факторов, поэтому избранная стратегия реформы политической системы предопределила ее исход. Действительно, властям надо было "раскачать" ситуацию, создать неформальные объединения. Не имея других - кроме КПСС - институтов, поддерживающих перестройку и реформистское руководство, надо было добиться установления связи между реформистским руководством и массами, готовыми поддержать политику реформ. Это было сделано через средства массовой информации: целый ряд газет и журналов, несколько телевизионных программ практически постоянно работали на то, чтобы продвигать процесс реформ или, по крайней мере, подготовить для этого почву.
Однако поскольку власти не очень понимали, что делают, процесс вышел из-под контроля реформаторов и стал развиваться уже по собственной логике. В итоге горбачевское руководство не смогло предотвратить процесс дискредитации партии и марксистской идеологии, которая легитимизировала власть. Горбачеву чем дальше, тем сложнее было с помощью дискредитировавшего себя института и систем ценностей осуществлять процесс модернизации. А в обществе тогда еще не созрели другие силы, которые можно было бы институционально оформить, и с помощью которых можно было бы сохранить как целостность, так и управляемость страны.
В итоге в 1988 году, когда на XIX партконференции было принято решение о созыве Съезда народных депутатов, создании постоянно работающего парламента и переносе центра тяжести от партии к Советам, принятая идеология реформ подготовила почву для дальнейшей эрозии власти, для роста неуправляемости страны и дезинтеграции государства. После формирования Съезда народных депутатов и Верховного Совета стало совершенно очевидным, что, дискредитируя партию, ликвидируя ее отраслевые отделы, дискредитируя ценности этой партии, власть оказывается идеологически и институционально незащищенной и уязвимой для критики и обвинений во всех смертных грехах. Именно этой власти, которая собиралась сделать систему открытой, модернизировать ее и отказаться от тоталитаризма, предъявлялись все претензии, связанные с советским прошлым. Оказалось, что реформаторы в рядах КПСС, которые хотели освободить народ, дать возможность утвердиться либерально-демократическим ценностям, оказались под огнем критики именно со стороны тех, кого они хотели освободить и инкорпорировать в новую систему власти.
В итоге Горбачеву не удалось (да это и невозможно было при таком выборе пути институциональной реформы) безболезненно перенести центр тяжести от партии к Советам. Поэтому уже к 1989 году КПСС перестала работать, оказавшись серьезно дискредитированной. Дискредитация же идеологии марксизма-ленинизма привела к дискредитации и делегитимации существовавшей политической системы. При этом вновь зарождающиеся Советы не обладали ни должным авторитетом, ни необходимой силой, ни институциональными, ни мобилизационными возможностями для того, чтобы стать опорой новой власти. А так как Горбачев не успел к тому же легитимизировать и собственную власть, пройдя через всеобщие альтернативные, демократические выборы, то эта политическая система оказалась в подвешенном состоянии.
Нет ничего удивительного в том, что даже избрание Горбачева президентом СССР не смогло восстановить вертикальную ось власти, не смогло улучшить управляемость страной, ибо партия, особенно после изъятия из Конституции 6-й статьи, перестала выполнять целый ряд функций, а новые Советы не в состоянии были заполнить возникший вакуум. При этом Горбачев, тактически побеждая своих оппонентов и продвигая вперед политическую реформу и перестройку, тем не менее создавал все большую неуправляемость в стране.
Кульминацией стало проведение свободных демократических выборов в союзных республиках. Если до этого момента Горбачев считался наиболее "продвинутым" реформатором и на него ориентировались реформистские силы в республиках, то после состоявшихся выборов новые руководители этих республик перестали рассматривать Горбачева в качестве легитимного лидера. Наиболее отчетливо это проявилось в ходе событий в Прибалтике и Грузии, хотя Центр столкнулся с этим явлением и в других республиках. Особую остроту этому процессу придали выборы в России, когда союзный Центр и Российская Федерация - ядро СССР - вступили в конфликт друг с другом. Перемещение центра тяжести из ЦК КПСС в республиканские партийные структуры, а президентской власти - от союзной к российской раскололо Россию. В конечном итоге это привело к резкому ослаблению возможностей горбачевского Центра управлять процессами, которые происходили в стране. Если раньше существовали проблемы между Москвой и республиками, то после выборов в России и обретения ею популярного лидера в лице Ельцина, после создания Россией своих реальных властных институтов судьба Советского Союза оказалась предрешенной.
Краткий обзор основных вех в процессе реформы политической системы СССР наглядно показывает, что была неправильно избрана стратегия реформ. А нерешительность лидеров, слабая теоретическая подготовка перестройки, в ходе которой не учитывался опыт других стран, прошедших путь от тоталитарно-авторитарных режимов к демократии, в совокупности не позволили советскому руководству в лице Горбачева и его соратников выработать адекватную стратегию и решительно ее реализовывать.
Возникает закономерный вопрос: мог ли быть процесс перестройки иным, можно ли было сохранить Советский Союз и одновременно осуществить процесс его модернизации, переход от тоталитаризма к демократии, от командной экономики к рыночному хозяйству? Думаю, такая возможность реально существовала. Но для этого необходимо было предпринять другие шаги, в другой последовательности, что позволило бы и сохранить управляемость страной, и не дискредитировать до конца институты и ценности существовавшего общества, и постепенно подготовить страну к серьезным преобразованиям.
Не считая нужным подробно останавливаться сейчас на аргументации моей позиции, скажу только, что действовать надо было в рамках марксистских ценностей, как это сделали китайцы. Сохраняя обычную марксистскую риторику, они вкладывали совершенно иное содержание в понятие самого социализма и социалистического общества. К тому моменту, когда Горбачев начал политику перестройки, КНР в реальных рыночных преобразованиях продвинулась значительно дальше Советского Союза - и в привлечении западных инвестиций в экономику, и в создании свободных экономических и торговых зон. Превращая партию в организацию менеджеров и управленцев рыночным хозяйством, китайцы выдвинули лозунг, что хорошие коммунисты - те, кто эффективно работает и обогащается.
Нам необходимо было создать элементы гражданского общества, осуществить организационные изменения в самой партии. Накануне XIX партконференции я предлагал провести прямые альтернативные выборы в самой партии до уровня горкомов. К сожалению, КПСС не пошла на собственное обновление и не показала, что именно в ее рядах состоят наиболее реформистски ориентированные люди. Напротив, ставка была сделана на создание параллельных советских структур, с тем, чтобы переместить туда власть и придать политической системе новую легитимность. Как уже отмечалось выше, старые институты разрушались, а новые - не успевали оформиться, окрепнуть и функционировать как эффективные структуры власти. Требовалось также внести определенные изменения и в национальную политику, и в переструктурирование федеративных отношений. Но все это требовало проведения очень аккуратной, взвешенной политики, к которой, однако, были абсолютно не пригодны ни лидеры перестройки, ни советский политический класс того периода.
Часто приходится слышать мнение, что в странах, успешно осуществивших процесс перехода от одних режимов к другим, решались разные задачи и, следовательно, поэтому их опыт был абсолютно непригоден для СССР. Между тем, политическая наука накопила огромный материал, иллюстрирующий способы перехода от тоталитарно-авторитарных режимов к демократии. Вне зависимости от содержания, именно технические моменты - время, порядок и последовательность действий в тех или иных случаях - детально проанализированы на примерах стран Латинской Америки, Испании, Греции, Китая. Поэтому мне кажется, что дискредитация единственного института, при помощи которого осуществляются эти перемены, не имеет отношения к национальной специфике. Если такая дискредитация происходит в Китае, Корее, Испании или России, результат будет одинаковым - этот институт перестанет восприниматься как уважаемая и дееспособная структура.
Если вы дискредитируете систему ценностей, то, конечно, подрываете легитимность существующей политической системы. Если речь идет о федеративном или многонациональном государстве с разным уровнем развития регионов, то, естественно, Центр не может позволить себе, не пользуясь сам демократической легитимностью, предоставить такую легитимность регионам. Не случайно, например, в Испании, где действовали серьезные террористические организации, добивавшиеся независимости отдельных провинций, страна избежала развала только потому, что центр не позволил регионам обрести легитимность демократическим путем прежде, чем центральная власть сама стала легитимной. Испанский транзит вряд ли увенчался бы успехом, если бы преобразования начались с требования ликвидации монархии.
Если бы в Китае начали со свободных выборов в регионах, то, вне всякого сомнения, юг страны, свободные экономические и торговые зоны немедленно отделились бы. Они не захотели бы оплачивать содержание тех сотен миллионов китайцев, которые сегодня живут за счет перераспределения средств, заработанных приморскими регионами, ставшими на путь эффективной экономической модернизации на рыночных принципах. Но в том и кроется мастерство политического руководства, чтобы осуществлять модернизацию, не лишая страну тех или иных развитых регионов, а, модернизируя одни регионы, использовать появившиеся ресурсы и опыт для модернизации других.
Нельзя, говоря об опыте перестройки и ее уроках, не остановиться на характере отношений между либералами-западниками и руководителями перестройки, особенно Горбачевым. Вначале либералы однозначно поддерживали Горбачева. Но со временем, когда процессы демократизации привели к усилению сепаратистских тенденций в республиках (в том числе и в России), либералы фактически покинули его. Они стали обвинять Горбачева в реакционности, консерватизме, требуя немедленной демократизации и радикальных реформ с целью установления демократии западного образца.
Российские либералы, особенно "шестидесятники", к сожалению, все еще не осознают ту историческую вину и ответственность, которую они несут за развал страны. Вот почему они избегают анализа реальных процессов и собственных ошибок и пытаются оправдать совершившееся утверждением, будто "век империи закончился". Советский Союз, мол, был обречен, и как бы ни действовал Горбачев или другой лидер на его месте, все привело бы к тому же результату, то есть к краху СССР. По-моему, либералы в России не понимали, что в случае ухода Горбачева с политического Олимпа - и при отсутствии развитых институтов гражданского общества - ни одна структура в Центре не сможет сохранить целостность государства. Тем не менее, они продолжали дискредитировать Горбачева, толкая его на путь осуществления все более радикальных мер как во внутренней, так и во внешней политике. К сожалению, и сегодня наши либералы ведут себя именно так, когда анализируют и оценивают действия путинской администрации.
Если политики и аналитики вообще способны извлечь хоть какие-то уроки из опыта перестройки, если они способны трезво оценить то, что произошло, то должны признать, что именно радикальные политические реформы горбачевской поры как раз и оказались причиной краха страны. И сегодня желание незамедлительно создать в России развитые демократические институты и демократическое общество - путь к очередному уничтожению собственного государства, поскольку именно в период реформ государство и режим наиболее уязвимы для давления как изнутри, так и извне.
Действительно, царский режим в России рухнул в тот момент, когда уровень либерализма и демократии власти был наивысшим по сравнению со всем предшествующим периодом истории. Советский Союз распался, будучи в 1991 году наиболее свободным и демократичным. И именно сегодня, когда осуществляются радикальные экономические реформы либерального характера, может рухнуть режим Путина, - по той причине, что либералы-западники объединяются с маргиналами правого и левого толка в борьбе против попыток властей укрепить институты государства и восстановить управляемость страной.
К сожалению, в российской действительности мы постоянно сталкиваемся с ситуацией, когда каждая политическая сила руководствуется собственным интересом и не готова ограничить себя, даже когда осознает (должна осознавать), что ее действия могут привести к дестабилизации страны. А ведь известно, что в рамках демократической теории одним из главных элементов, обеспечивающих стабильность и управляемость, является демократический самоконтроль как отдельной личности, так и политических сил. В целях самосохранения эти силы не всегда нападают на власть, даже когда для этого есть возможность, потому что вслед за ней в пропасть могут рухнуть и они сами.
Андраник Мовсесович МИГРАНЯН,
профессор МГИМО
http://www.fondedin.ru/
