Егор Гайдар обратил недавно внимание на интересную аналогию между двумя периодами экономической истории России - началом 20-х годов прошлого века (НЭП) и первым периодом экономического роста в постсоветской России (1999-2002 года). Общим для них был чисто восстановительный характер экономического роста в условиях наступившей относительной политической стабильности. В период НЭПа восстанавливались производственные мощности, разрушенные гражданской войной (включая обезлюдевшие крестьянские хозяйства). В начале нового века постепенно находили себе новое применение мощности, задействованные в условиях плановой экономики, оказавшиеся невостребованными в начале 90-х.
Однако ни в том, ни в другом случае не возникало структурных механизмов и институтов, необходимых для устойчивого экономического роста. Поэтому ресурсы его скоро оказались исчерпанными. Несколько первых лет впечатляющего роста (в процентах ВВП) сменились падением его темпов и откровенным застоем. В обоих случаях первоначальный оптимизм политического руководства сменился нескрываемым раздражением. Так, уже в 1926 году Политбюро ЦК ВПК(б) высказало Председателю Совнаркома СССР Рыкову неудовольствие по поводу недостаточной амбициозности планов его правительства.
Естественно напрашивается продолжение аналогии, предложенной Гайдаром. Если на шкале исторического времени ряд (1923-1926) гомологичен ряду (1999-2002), то какой год в нашем недалёком будущем (или, может быть, уже творящемся настоящем) соответствует 1929-му, вошедшему в нашу историю как Год великого перелома? Именно в этом году нашли свое драматическое, а для миллионов людей трагическое разрешение противоречия, ставшие очевидными уже в 1927-м.
И если история не знает сослагательного наклонения - 1929 год состоялся так, как он состоялся, - то на какой развилке истории мы находимся сегодня? Каковы альтернативы разрешения переживаемого нами экономического и политического кризиса?
В скептической оценке сегодняшней экономической ситуации Гайдар далеко не одинок. Его анализ следует рассматривать в контексте широкого спектра высказываний известных экономистов и политиков на ту же тему. Ведь почти одновременно появились работа Григория Явлинского "Демодернизация. Современная Россия: экономические оценки и политические выводы", статьи и доклады Сергея Глазьева, Михаила Делягина, Андрея Илларионова, Евгения Ясина и других.
Очевидно, настало время для концептуального осмысления той социально-экономической и политической системы, которая сформировалась в годы правления Бориса Ельцина, закрепилась и институционализировалась во время президентства Владаимира Путина.
Большинство экспертов, включая теперь и Егора Гайдара, сходятся в одном. Сложившаяся в России экономическая система не способна обеспечить ни устойчивых темпов экономического роста, ни перехода России к постиндустриальному обществу. Она обрекает страну на застой и маргинализацию. В то же время она обладает определенной локальной устойчивостью и не чревата немедленным взрывом (образца 1998 года), что делает её ещё только более опасной. Общество напоминает путника, мирно засыпающего в пургу в сугробе.
Григорий Явлинский прав, когда он говорит о трудностях определения современной российской социально-экономической системы в традиционных политэкономических терминах и рассматривает всю свою работу "Демодернизация" как развернутую попытку такого определения.
За последние 10-15 лет мы создали мутанта - ни социализм, ни капитализм, а неведому зверюшку. Его родовыми чертами являются: слияние денег и власти, криминализация власти, институционализация коррупции, доминирование в экономике крупных, главным образом сырьевых корпораций, процветающих за счет приватизированного ими административного ресурса. Капитализм в России начинается с челноков и заканчивается бизнесменами типа Д. Якобашвили и А. Карачинского.
Абрамовичи и дерипаски уже не капиталисты и никогда ими не были. По своей ролевой макроэкономической функции, по характеру своей деятельности они крупные государственные чиновники, контролирующие бюджетные потоки и распределяющие сырьевую ренту. Весь секрет функционирования мутанта заключается в том, что его создатели формально назначали себя бизнесменами. Незаслуженно присвоив себе этот почетный статус, эти фактические чиновники и виртуальные бизнесмены получили возможность совершенно легально присваивать себе огромную долю национального богатства.
Когда Андрей Илларионов настойчиво повторяет: беда российской экономики заключается в том, что государственные расходы поглощают слишком высокую долю ВВП, - он прав ещё и потому, что доля ВВП, отчуждаемая властесобственниками, означает в экономическом смысле тоже государственные расходы, расходы на содержание уродливого аппарата.
Близкие к новой власти православные банкиры - такие же чиновники, извлекающие прибыль из эксплуатации приватизированного ими административного ресурса, маленького или не очень маленького кусочка государства. Важны не те или иные персонажи, а наличная суть функционирующей системы. Изгнание Березовского и Гусинского ничего не изменило в системе российского капитализма, также как ликвидация многих виднейших представителей коммунистической номенклатуры в 1937 году оставила неизменной власть этой номенклатуры как корпоративного сообщества.
Три года путинского президентства окончательно развеяли (в том числе, видимо, и у самого президента) иллюзии о том, что ельцинский мутант как-то сам собой рассосётся и уступит место динамичной транспарентной рыночной экономике, если только принять в Думе несколько либеральных законопроектов и заменить несколько нехороших иудейских олигархов на хороших православных с окладистыми бородами.
В начале 20-х годов стоявший на рахитичных ножках НЭП при всех своих достижениях не мог обеспечить переход страны от аграрной экономики к индустриальной. Было два возможных выхода из этого кризиса. Первый - экономическая либерализация и углубление НЭПа, решение задач индустриализации авторитарным, но относительно мягким, особенно в экономической сфере, режимом, как это происходило полвека спустя в ряде стран Юго-Восточной Азии.
Молодой, агрессивный и ещё убеждённый в своей исторической правоте коммунистический режим избрал другой путь, больше отвечавший как его идеологическим догмам, так и традициям российской власти - мобилизационная экономика с предельной концентрацией ресурсов государством, политический террор против целых слоев населения, и прежде всего против крестьянства. Год великого перелома закрыл окончательно страницу НЭПа и обозначил именно этот курс. Варварскими средствами, ценой огромных, возможно необратимых потерь, стоявшая перед страной задача индустриальной модернизации была решена.
Как и 80 лет назад, при полном отсутствии в стране гражданского общества проблема выхода из неозастоя начала XXI века будет решаться Властью. По большому счёту у неё три различных варианта поведения.
Первый и самый соблазнительный - ничего не предпринимать. Да, будут накапливаться проблемы, нарастать социальное недовольство. Но по крайней мере в краткосрочной перспективе власти правящей элиты ничего не угрожает. Потенциал политической энергии общества, похоже, был исчерпан на рубежах 90-х и сменился апатией и глубоким разочарованием в любых формах политической активности. Впечатляющий рейтинг президента часто называют рейтингом надежды. По-моему, наоборот. Это рейтинг безнадёжности и безразличия.
Возможен сценарий "оставить всё как есть" - не только самый удобный для власти, но и самый гуманный. Если метастазы зашли слишком далеко и больной неоперабелен, не лучше ли поместить его в хоспис и прописать анестезирующие старые песни о главном - гимн, звезду, ласковые беседы президента с народом.
Второй вариант, к которому всё громче призывают уже не только из левого лагеря и, который, безусловно обеспечил бы кратковременную вспышку общественного энтузиазма, до боли напоминает Великий перелом 1929 года. Его реализация придала бы завершенность аналогии Е. Гайдара. "Возвращение награбленного народу", концентрация ресурсов в руках государственной бюрократии, "мобилизационная экономика", призванная обеспечить цивилизационный рывок России и возвращение её в ряд ведущих держав, а еще лучше на принадлежащее ей по праву место супердержавы.
Трагедия 1929-го года повторится как фарс 200:го, рывок в будущее обернётся падением в чёрную дыру прошлого. Задачи перехода к постиндустриальному обществу принципиально не решаются подобными средствами. Их решение требует максимальной экономической и политической свободы. А кроме того, где они, эти рыцари без страха и упрёка, с чистыми руками, горящими сердцами и холодными головами, которые возглавят "мобилизационную экономику" и поведут нас за собой в цивилизационный прорыв?
Третий вариант поведения власти - наиболее для неё сложный и поэтому наименее вероятный. Он требует такого уровня гражданской ответственности и морального ригоризма, который трудно предположить в современной российской политической элите. Ей необходимо будет радикально изменить правила игры, на которые так или иначе завязаны её собственные корыстные интересы, которые собственно и сделали её элитой - разделить Деньги и Власть, перераспределить в общественных интересах сырьевую ренту, вывести из тени корпоративное управление, обеспечить независимость суда, сформировать правительство из людей, не связанных с олигархическими кланами и не увлечённых своим собственным бизнесом, создавать шаг за шагом гражданское общество, которое должно стать эффективным механизмом контроля над поведением элиты.
Явлинского неоднократно упрекали в том, что, предлагая в "Демодернизации" сценарий, способный предотвратить сползание страны на задворки мировой цивилизации, он слишком большую роль отводил потенциальной фигуре "доброго царя" или "умного царя". Но дело ведь не в личности Владимира Владимировича Путина, а в особенностях той должности, которую он сегодня занимает. Конструкция современной российской политической системы такова, что на 90% выбор пути будет выбором, сделанным одним человеком. И Вы знаете этого человека.
Источник: Андрей Пионтковский. Год великого перелома. "Политком.Ру", 22 января 2003 года
http://www.yavlinsky.ru/news/index.phtml?id=882
