У венгров, положим, "частица чёрта в нас, в сияньи женских глаз" вызывает острое желание немедленно сплясать канкан. Для испанцев явление дуэнде - подземного беса, дарующего артистке истинную страсть и заставляющего её гибнуть всерьёз в каждом жесте танца и каждой ноте песни, - знак совершенства, прекрасного и подлинного, как сама смерть. Но что венгру и испанцу - восторг, то русскому - красная свитка. "Казалось, никогда ещё черты лица не были образованы в такой резкой и вместе гармонической красоте Но в тех же самых чертах он видел что-то страшно пронзительное. Он чувствовал, что душа его начинала как-то болезненно ныть "Ведьма!" - вскрикнул он не своим голосом, отвёл глаза в сторону, побледнел весь и стал читать свои молитвы" Нет, недаром вот уже второй раз ступает Светлана Смирнова на гоголевскую территорию. В беспощадной распахнутости глаз, в обнажённости каждого жеста до кости, до сустава, в ожесточённой точности интонаций - та самая неумолимая, бесовская женственность, что сводила с ума и бродячих бурсаков, и особенно обитателей Невского проспекта. Особенно - потому что это панночка северная, петербургская, ломкая, с волосами цвета белых ночей и стальным взглядом навылет. И жар её сродни не сладко-густой малороссийской духоте, но жестокому ознобу питерской лихорадки. В самых спокойных, самых мирских спектаклях - будь то даже невиннейший "Тринадцатый номер", где Смирнова до обидного неузнаваема, - стоит лишь ей появиться на сцене, и словно сквозняк начинает блуждать по театру. Нехороший такой сквозняк, неотсюдный. Как будто где-то сей же миг разъело кулису, в промоину эту глянул на сцену чёрт - и ну шарить взглядом: где, мол, моя свиточка?.. То может быть угловатый шаловливый чертёнок, по малолетству не выучившийся ещё человеческой речи, как в том же "Номере"; или пришепётывающий демон мелкопоместной шляхетской гордыни, как у Марины Мнишек в "Годунове"; или липко-мерзкий в своём провинциальном распутстве бес, как у Анны Андреевны в "Ревизоре"; или же, наконец, сам князь мира, немец и параноик, восставший в "Снежных королевах" прямо из суфлёрской будки и заполонивший ледяное пространство сцены отвратительной властностью и жалким отчаянием Вы думаете, "Красота - страшная сила" - это шутка? Так вот нет. Хоть у Хомы Брута спросите.
Если вглядеться, то уже в дебюте актрисы, каллиграфическом моралите Ильи Авербаха "Чужие письма", героев Ирины Купченко и Олега Янковского ошарашивала и отпугивала в смирновской Зиночке Бегунковой далеко не одна только "нравственная беспринципность". В точёной и упрямой девочке-подростке проглядывала та самая горячечная ведьминская прямота, которой позднее суждено было стать лейтмотивом ролей актрисы. (Устоять перед этой девчачьей бесовщиной, помнится, смогла одна лишь Зинаида Шарко - к тому времени уже прошедшая искус "Долгими проводами" Муратовой.) Тот же лейтмотив был слышен и сквозь пьяный говорок героини "Сырой ноги" Людмилы Петрушевской, задававший спектаклю фирменную авторскую интонацию бытовой фантасмагории, и сквозь напевные воркования Сони из "Макова цвета", и сквозь бурные словоизлияния Беатриче из "Колпака с бубенчиками" Но подлинный размах и смысловую глубину он обрёл, когда Смирнова появилась в роли Сири фон Эссен в спектакле "Кто сильнее?". Здесь разом воплотились все фобии великого женоненавистника и невротика Стриндберга; здесь лукавая бесстыдная дерзость была сплавлена с безжалостной расчётливостью, и от этого сплава, перекипающего истерией и бредом, несло нешуточной жутью. Мирный стокгольмский интерьер на глазах у зрителей постепенно обретал очертания кромешного ада. А год спустя эти же очертания проступили уже на плёнке: одна из серий первого, полулюбительского ещё сезона "Улиц разбитых фонарей" благодаря игре Смирновой обрела статус культовой у самых взыскательных синефилов - в финале, цитирующем классический "Сансет бульвар", актриса умудрилась без видимой натуги переиграть легендарную голливудскую звезду Глорию Свэнсон Что ж, сколько бы польских, шведских или немецких чертей не выглядывали на александринскую сцену, особой благосклонностью петербургская панночка пользуется всё же у своих, невских. Они-то знают, что за частицу чёрта она в себе носит Где, говорите, красная свитка? Да вот же. Но она вам её не отдаст. Ей ещё Гоголя играть.
Алексей ГУСЕВ
"ИМПЕРИЯ ДРАМЫ" N 5 - март 2007 года
