Работников музеев, архивов, библиотек именуют хранителями древности. Последние полтора десятилетия стали в нашей стране годами бурного всплеска интереса к событиям и персонажам нашей истории. Между тем, к примеру, зарплата архивистов составляет в среднем 3 тыс. 22 рубля. Но это - не самая серьезная проблема в отношениях государства, общества с теми, кто является связующим звеном между прошлым и будущим. В этом глубоко убежден побывавший недавно в редакции "Новых Известий" самый главный хранитель государственных тайн России доктор исторических наук Сергей Владимирович МИРОНЕНКО.
- Сегодня все жаждут сенсаций, хотят "самого главного", но я глубоко убежден, что "самого главного" не бывает. Однажды разговаривал с Александром Николаевичем Яковлевым, с которым был в добрых отношениях, и он мне сказал: "Иногда себя спрашиваю: а знаю ли я какую-нибудь государственную тайну. Перебирая в памяти все, что со мной было, прихожу к выводу, что, пожалуй, за всю жизнь единственная государственная тайна, носителем которой я являюсь, - это имена наших агентов в Канаде, где я работал послом". В отличие от Александра Николаевича я вообще ни в одну государственную тайну не посвящен. Однако в Государственном архиве хранятся документы, дающие ответы на самые острые вопросы современности.
- Мы всегда начинаем такие встречи в редакции с вопроса о том, что наши гости думают о состоянии российских СМИ.
- Об их состоянии вы знаете лучше меня. Вспоминается анекдот о японце, который учил русский язык, ездил по нашей стране, а когда ему пришла пора возвращаться, в аэропорту его спросили: "Ну, как вам понравилось вот это?" - "Замечательно". - "А это?" - "Превосходно". - "А общее впечатление?" - "Удручающее". Наши газеты и журналы стремительно утрачивают то, что называется "лица не общим выраженьем". В еще большей степени, чем газет, это касается телевидения. Что немудрено: телевидение - лидер СМИ. Но мое знакомство с ним исчерпывается некоторыми передачами на "Культуре" и каналом "Евроньюс". На других каналах более или менее приличные фильмы показывают после часа ночи, все остальное - за гранью добра и зла. Что все видят - и все терпят. Когда я поинтересовался у одного из руководителей российского телевидения: "Скажите, а вот лично вам как все эти "Аншлаги"?", он ответил: "Тошнит!". Реакция нормальная, но когда спрашиваешь, почему такое происходит, - ответа нет. "Рейтинг", "рекламодатель", "народ" - я таких аргументов не понимаю. Наверное, во всем мире публичное телевидение не самого высокого класса, но там есть, из чего выбирать. Сотня кабельных каналов, и каждый думает о том, чтобы не стать похожим на других, а у нас - обратный процесс.
"Исторические мифы подпитывает политический заказ"
- Но ведь на телевидении не одни "Аншлаги" - каждую неделю на ведущих каналах демонстрируются десятки передач и фильмов на историческую тематику. Спрос рождает предложение. Ежегодно выходят сотни книг о царях, войнах, заговорах, тайных обществах. Как, на ваш взгляд, это все влияет на формирование нашего исторического сознания?
- В свою очередь, я хочу вас спросить: а что такое история? Вы говорите о всплеске общественного интереса. А я вам скажу: наше общество не хочет знать правды об истории. Не хочет активно! Больше того, оно к этому не готово. Я уже устал повторять, что не было 28 панфиловцев - это один из мифов, который до сих пор востребован обществом. Еще в 48-м году специальная комиссия ЦК установила, что все было совсем по-другому, но решили оставить все, как есть. Но люди, когда слышат об этом от историков, начинают возмущаться: "Не глумитесь над нашей историей!". Как донести до их сознания, что глумление над историей - это как раз мифотворчество? Как людям объяснить, пусть и с документами в руках, что не было и Ледового побоища, как переломного момента нашей средневековой истории - это был мелкий эпизод, не имевший никакого практического значения. В 37-м году по заказу партии Эйзенштейн и Павленко написали сценарий фильма "Русь", ура-патриотическую сказку. Прошло 70 лет, но общество по-прежнему жаждет сказок. На программе "Культурная революция" меня поразила реплика Владимира Рыжкова: "Нам нужны новые мифы". Когда мне передали микрофон, я сказал: "Неужели даже вы, независимый депутат, человек либеральных взглядов, считаете, что в основе нашего представления о прошлом должна лежать ложь?".
- Мифы востребованы массовым сознанием, психологией рабов, но что их подпитывает в наши дни, а не во времена коммунистической пропаганды?
- Все тот же политический заказ. В 20-е, 30-е, 40-е годы целые поколения историков были уничтожены. Те, кто смог уцелеть, выбирая между правдой о прошлом и комфортной жизнью "здесь и сейчас", конечно, предпочитали второе. В 90-х годах власть активно призывала создавать национальную идею. И историков к этому пыталась привлечь. Не понимая, что национальные идеи не могут быть созданы по указке - мы это уже проходили. Недавно шел по улице, впереди - два молодых человека. И один другому говорит (перевожу на литературный язык): "Послушай, если нас государство во всем обманывает, обворовывает - почему бы и нам не вести себя с ним так же?". Вот квинтэссенция нашего времени. Отчего нет четких нравственных ориентиров? Отчего нет, как в конце 80-х - начале 90-х, духовных лидеров? У меня ответ один: духовные лидеры не появляются в эпоху всеобщего разочарования. Мифотворчество страшно еще и тем, что оно по своей природе агрессивно, бескультурно, и серьезные исторические исследования тонут в мутном потоке сказок. Мифы, сказки туманят наш взгляд на сегодняшнюю реальность, уводят от ответа на вопрос: "Где корни всех наших бед?". Самая интересная книга по истории, которую я прочел за последние 15 лет, - это монография академика, профессора МГУ Леонида Милова "Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса". Вряд ли хоть кто-нибудь из наших политиков ее читал, иначе сослался бы на нее в своих публичных выступлениях. Россия на протяжении столетий была аграрной страной. Но что мы знаем о том, как в ней жилось крестьянину? Выясняется, что все это время урожай "сам-два" (то есть одно зерно бросил - два получил) считался феноменальным успехом. На самом деле это очень низкая урожайность: в Швеции, например, урожай зерна всегда был в разы выше. Но Россия - огромное государство с постоянными имперскими амбициями. Кто когда-нибудь подсчитал, сколько стоило России окно в Европу? Регулярную армию можно было содержать только невероятным насилием над крестьянством: чтобы одеть, обуть, накормить, вооружить солдата, надо было отобрать у крестьянина последнее. Отсюда - наш гигантский бюрократический аппарат, отсюда наше полицейское государство, и отсюда, в конечном счете, ГУЛАГ. Уходя из Института истории РАН в Государственный архив, я сделал доклад о реформе 1861 года, где задал простой вопрос: "Это успешная реформа или нет? Произошло ли реальное освобождение крестьян?". Когда берешь отрезок в 20-30 лет и даже полстолетия до момента революции, вроде бы все выглядит нормально. Но если заглянуть подальше, если вспомнить о сталинских колхозах, никакого успеха не видишь. Если в результате реформы стало возможным создать рабство в деревне, где у крестьян отобрали паспорта, посадили на трудодни, морили голодом - о каком успехе реформ вообще можно говорить?
"Архивы не защищены ни от бюрократов, ни от воров"
- Мы живем в абсолютно коррумпированной стране. Кому-то может показаться, что архивы - где-то на задворках жизни. Нет, мы в самой гуще. Вот один пример. Госархив должен по решению правительства реконструировать старое здание и построить новое. У нас есть участок, еще с советских времен предусмотрено строительство на нем второй очереди. Но чтобы начать работу, надо пройти через 89 согласований. Правительство Москвы нас отправляет в префектуру округа, они посылают нас обратно. Префект Западного административного округа подписал все бумаги, а сейчас нам сообщает, что нет так называемого "акта разрешенного использования", который, между прочим, нельзя получить без его согласия... Замкнутый круг! Вы меня спросили, что происходит с прессой. А мне хочется вас спросить, что вообще происходит в стране.
- Сергей Владимирович, но все-таки еще не все опустили руки. Те же сотрудники российских архивов объявили в этом году перед своим профессиональным праздником о забастовке с требованием повысить им зарплату.
- Объявлять, может, и объявляли, но я не знаю ни одного архива, который действительно бастовал. Об этом объявили сотрудники военно-исторического архива, но все закончилось тем, что они провели обычный "санитарный день". Люди у нас разучились многому, в том числе бастовать. Вы же не можете просто так забастовать - есть целая процедура, вам надо сначала пройти 89 согласований. Но если говорить по существу, невозможно понять, как люди могут вообще жить на такую зарплату - чуть больше трех с половиной тысяч. Наш архив имеет от своей деятельности внебюджетные поступления, и мы пока в состоянии сотрудникам платить вторую зарплату. И все равно у нас сорок свободных вакансий из двухсот шестидесяти.
- Забастовки не было, зато министру культуры недавно удалось об этом рассказать президенту. Который пообещал срочно исправить ситуацию. Наверное, потому, что министр сообщил ему не только эту плохую новость, но и хорошую: "В архивном деле России за последние два года наблюдается качественный прорыв". Насколько эта хорошая новость соответствует истине?
- Готовится постановление правительства. Зарплата должна вырасти на 50-70%, но это ситуацию не изменит. Однако архивы работают, и качество работы действительно меняется. Лет десять назад сотрудники, как черти от ладана, бегали от компьютеров. Все привыкли все делать от руки. И должно было пройти немало времени, прежде чем архивисты поняли: работа с компьютером гораздо удобнее. Я возглавляю Госархив Российской Федерации 15 лет, и помню, как сотрудники говорили: "Это вредно. Экраны компьютеров нас облучают" и вызывали санитарную инспекцию. Сегодня проблема другая: не хватает компьютеров. Пока мы не в состоянии удовлетворить этого спроса, но активно осваиваем современные технологии, и недалеко то время, когда вы, находясь в редакции, получите возможность открыть наши каталоги, выбрать нужный документ, заказать его электронную копию, и мы вам ее пришлем. В этом смысле - в большем доступе к архивным материалам - прорыв, конечно, произошел.
"Благодаря нам Солженицын иначе взглянул на ГУЛАГ"
- А потери документов случаются? Сразу после скандала с кражами в Эрмитаже разразился второй - в Государственном архиве литературы и искусства. Скажите, ваш не задели ревизии, которые тогда собирались проводить?
- Слава богу, нас пока не задели кражи. Но серьезная опасность существует. Появился рынок. Не только картин и антиквариата, но и рукописей. И этот рынок оказался страшно соблазнительным. Труднее всего бороться с кражами, если их совершают люди, которым доверено хранение культурных и исторических ценностей. Единственный способ уберечься от потерь - точное соблюдение правил. Например, такого: никогда не входи в хранилище один. Соблюсти это правило все труднее, потому что не хватает сотрудников. Мы пытаемся исправить такое положение, привлекая хранителей к творческой работе, чтобы они себя не считали кладовщиками. С середины 90-х годов мы устраиваем выставки, сотрудничая со всеми крупными музеями страны и со многими за рубежом.
- У проблемы компьютеризации архивов есть и другая сторона. Любой документ чего-то стоит, и чего-то должна стоить, если архив хочет выжить, работа с документом. В 90-х сотрудники Гуверовского института оказали услугу вашему архиву, занявшись микрофильмированием. Не получится ли так, что в результате применения новейших технологий зарубежным историкам незачем станет ездить в Россию?
- Работа в читальном зале архива бесплатная. Так было и, надеюсь, так будет. Другое дело, что архив может получать дополнительные средства от своей творческой деятельности. Тех же выставок. Или микрофильмирования с последующей продажей копий крупнейшим университетам и библиотекам. Проект, о котором вы говорите, был одним из самых успешных. В его рамках в 2005 году нами были изданы семь томов "Истории сталинского ГУЛАГа". Предисловия к этому изданию написали Александр Исаевич Солженицын и Роберт Конквест. Когда я обратился к Солженицыну, у меня были серьезные опасения. Потому что наша "История" в какой-то степени корректирует его великую книгу "Архипелаг ГУЛАГ". Она ведь была создана по устному преданию. Но человеческая память несовершенна и не всегда точно отражает события. Я пережил несколько недель тревожных ожиданий, но потом Александр Исаевич позвонил и сказал: "Я индивидуалист. Никогда не принимал участия ни в каких коллективных трудах. Но здесь не могу отказаться. Вы подготовили замечательное издание". Но главная радость была впереди. Как ни странно, эти семь томов не беллетристики, а архивных документов, разошлись в месяц. А насчет того, что из-за этого к нам теперь иностранцы не поедут - уверяю вас, поедут. Во-первых, потому что взять в руки подлинный документ - удовольствие, с которым для человека, не безразличного к истории, ничто не может сравниться. Настоящий исследователь никогда не будет ограничиваться публикациями и микрофильмами. Он всегда ищет такие ходы, которые позволяют ему что-то новое найти даже в общеизвестном. А во-вторых, интерес к российской и советской истории сейчас в мире резко упал. И наш проект был, кроме всего прочего, направлен на то, чтобы подпитывать советологию и славистику. То, что мы сделали, на мой взгляд, огромный вклад в дело сохранения интереса к истории России.
"Чем дальше от нас предки, тем больше мы их не понимаем"
- Каждый новый правитель начинает, как правило, с развенчания предшественников. Но проходит несколько лет - и та же самая история начинает переписываться уже в светлых тонах. Вы специалист по истории первой четверти XIX века. Вами написаны работы о восстании декабристов. И вы не могли заметить, например, что 150-летие этого события носило апологетический характер, а недавнее 175-летие послужило поводом для ниспровержения его вождей. С другой стороны, апологетика российских самодержцев. Петру I и Александру II в центре Москвы воздвигли грандиозные памятники, какие раньше ставили Ленину и Сталину. А Николая II - того вообще канонизировали.
- Меня очень беспокоит, что все чаще раздаются голоса из властных структур: "Почему вы все ищете в нашей истории кровь и грязь, ведь было же много радостного, много побед!". Я на это отвечаю: "В истории есть все, потому что она такая, какая была. Не лучше и не хуже. Смиритесь, наконец, с тем, что наша история - такая". Нет, не желают смириться.
Наш архив участвовал в подготовке выставки, посвященной 175-летию декабристского восстания. После ее открытия мы выходим из Исторического музея с очень уважаемым мною чиновником, авторитетным правоведом, и он мне говорит: "Ну, что говорить - преступники же. Нарушили присягу, обсуждали, как расправиться с царской семьей, столько невинных людей из-за них погибло". Но вправе ли мы мерить историю сегодняшним днем?
Я читаю спецкурс в МГУ, где пытаюсь объяснить студентам, почему Александр I, который хотел дать Конституцию России, хотел освободить крестьян, не смог этого сделать, и почему этого не смогли сделать декабристы, и почему ничего другого им не оставалось, как выйти на площадь. Почему замечательный человек Иван Иванович Пущин сказал накануне 14 декабря: "Если мы не выйдем на площадь, то заслужим в истории звание подлецов".
Когда говорят: "Большевики убили Николая II", я спрашиваю: "А Павла I кто убил - большевики? А Петра III?"...
В 2005 году мы вместе с Эрмитажем подготовили выставку об Александре I "Сфинкс, не разгаданный до гроба". На 90 процентов экспонаты были аутентичные: если мундир, то мундир Александра, если ордена, то его ордена. Туда попали и его походная церковь, и даже серебряная гробница Александра Невского, перед которой Александр молился, уезжая в Таганрог. Там была и его скрипка, и сохранилась его переписка с матерью, которая ему говорила: "Ты слишком много играешь на скрипке, ты должен помнить, что скоро станешь императором". А он ей отвечал: "Вы больше хотели бы, чтобы я играл в карты и пил?".
Я приехал за два дня до открытия выставки, и, когда вошел в залы Эрмитажа, у меня, всю жизнь занимавшегося эпохой Александра, мурашки побежали по коже.
- То есть мы не только борцам с самодержавием, но и царям отказываем в праве быть людьми...
- Именно так. И вот, готовясь к этой выставке, наша сотрудница нашла в архиве дневник Елизаветы Алексеевны, жены Александра Павловича. Их поженили очень молодыми: ему было 17, ей 14. И супружеская жизнь этих людей, которым суждено было стать императором и императрицей, с самого начала не заладилась. У него были увлечения, которые заканчивались тем, что рождались дети, и у нее были такие же увлечения. После ее смерти в 1826 году Николай I и его жена Александра Федоровна обнаружили письма к покойной царице кавалергарда Охотникова, где он ее называет: "Моя женушка". Открывают шкатулку царицы, а там - прядь волос их с Охотниковым дочери, в младенчестве умершей. И ее дневники, прочтя которые, Александра Федоровна пишет мужу: "Боже мой! И это ангел наш!". И они принимают решение все сжечь. Потому что об этом никто не должен узнать.
Мы узнали об этом. В нашем архиве обнаружился дневничок Елизаветы Алексеевны, который она хранила за корсажем. Это самое начало ее романа с Охотниковым. И когда я прочел его, впервые понял, что такое эпоха сентиментализма. Та, которая двести лет назад ярче всего выразилась в "Бедной Лизе" Карамзина и которая потом долго подвергалась насмешкам: "Здесь утопилась Лиза, Эрастова невеста. Топитесь, девушки, в пруду всем хватит места!". Я увидел, читая найденный тайный дневник императрицы, что для нее не было разницы между литературой и жизнью. Недаром она, как мы знаем, свои дневники показывала Карамзину, и он ей писал: "Когда я попаду на небо, буду на вас оттуда смотреть с доброй улыбкой...".
К чему я вам решил об этом рассказать? К тому, что наше равнодушие к истории связано с тем, что мы, вопреки формуле: "Они любить умеют только мертвых", и мертвых-то любить не умеем. Чем дальше они от нас, тем больше мы их не понимаем.
И, по-моему, пока не очень хотим.
26 апреля 2007 г.
Публикацию подготовил Михаил ПОЗДНЯЕВ, "Новые Известия"
