Культура опосредует и нормирует. Воспитывает и образовывает. Она тратит, но не зарабатывает. Расходует, но не накапливает.
Вне культуры - вера, искусство. У веры некультурный источник. Всякая культура противостоит культу, связи с трансцендентным. Культ антикультурен. В культе смешиваются и переплавляются нормы культуры. Онтологически культ предзадан культуре, которая вообще возникает вторым шагом в одностороннем мире. Культура появляется как застывшая лава, то есть на уровне воспроизведения невоспроизводимого. Культура убивает искусство.
Вера мистериальна. Она скрывает и утаивает. Накапливает и творит. Жесту обнаружения и траты она противопоставляет жест собирания и тайны.
Наивность - тело дословности. И поэтому оно внекультурно. В нем нет места опосредованию. Оно мешает описанию события замещать событие. Непосредственность наивности коренится в мистерии культа, а не культуры. Наив существует как архиавангард мистерии. Как пространство рождения реальности. Искусство всегда наивно.
В культуре нет места наивности. Нет причин для того, чтобы она существовала. А наивность существует и разрушает деление сознания на второй и первый планы. Тяжба между телами дословности и формами культуры рождает непрерывно возобновляемый кинический жест культуры. Перформанс и мат - метки этого жеста. На агрессию культуры тела дословности отвечают агрессией.
В перформансе выражена тоска по символам. По тождеству символа и символизируемого. Наивность отказа от понятийных структур, бесхитростное ускользание из плена означивания и выражения оборачиваются ростом и умножением мощи этих планов. Культура паразитирует на содержаниях наивности, представляя дословность наива как форму культуры.
Перформанс - это не искусство. И Перосманишвили - это тоже не искусство. Это слово, представленное дословному. Взгляд из глубины мистерии. Сам этот взгляд, конечно же, не виден. Видно расположение виртуального и повседневного в пространстве полотна, заметно выпадение визуального и звукового ряда за пределы норм культуры.
В современном искусстве важна попытка прорваться к жесту молчания. К энергетике мистерии. Этот прорыв идет со стороны примитива. А еще он идет со стороны интеллегента. Примитив наивен. Интеллигент хитер. Его хитрость состоит в создании симулятивных пустот культуры. Примитив же узнается по немой речи. И дословному письму.
Даже Клод Леви-Стросс утопил свой структурализм в свежести наивного искусства. И отказался от культурного понимания человека. Ибо в таком понимании человек является всего-навсего продуктом предшествующих истолкований и манипуляций. Леви-Стросс с его толкованием наивного искусства зародился в переписке из двух углов В. Иванова и М. Гершензона...
И вот в контексте этой метафоры я постараюсь изложить несколько тезисов, касающихся симуляции и цивилизации. И чтобы это сделать, я возьму две языковые формулы, смысл которых уже проанализирован в литературе. Это два выражения: `на самом деле` и `как бы`. Они употребляются в речевой практике довольно часто. В них проявляются определенные интеллектуальные структуры. `На самом деле` - это структура, указывающая на то, что возможно знание истины. Она полагает существование границ и привилегированной точки отсчета. А структура `как бы` - позволяет вести речь вне зависимости от того, есть истина или нет, проведены разграничительные линии или нет. Я - как бы стою. Как бы говорю. Как бы думаю. `Как бы` указывает на подвижность, смешение границ, неопределенность. Я не знаю, я не уверен, что я вижу, допустим, мальчика, а не девочку. Сама повседневность становится двусмысленной. Смешение границ разрушает структуры модерна. Обессмысливает погоню за новым. Ибо новое требует определенности. Постмодерн представлен в феномене `юбка-брюки`. В классическом смысле есть брюки. И брюки это брюки, а не юбка. А юбка - это уже другое. Смешение границ - это `юбка-брюки`. Какое-то странное мерцающее соединение. Так вот, мы живем в мерцающем мире. В смысле смешения границ. Его неопределенности. Что неопределенно? То, что не отвлечено. А не отвлечено только тело. Все остальное стало абстракцией, отвлечением. И поэтому современная культура стала культурой тела. Интеллектуальная структура `на самом деле` замещается сегодня структурой `как бы`.
Это `как бы` я встретил у Канта, которого я не люблю за придание симуляции статуса нормы. В его антропологии есть заключительные параграфы, где он говорит следующее. Конечно, мы, европейцы, странные люди. Мы полагаем, что видимость добра гораздо лучше отсутствия добра. А видимость человека гораздо лучше его отсутствия. Почему? Потому что от видимости добра может родиться добро. А видимость человека может породить человека. Такие предпосылки оправдывают симулятивный разум. А если это не так? Если видимостью может быть рождена только видимость? Тогда все проваливается в симулятивную пустоту. И добро неотличимо от симуляции добра. Так вот археографию наивности нужно понимать как критику чистого разума. А чистоту разума как симуляцию.
Одновременно я хотел бы обратить внимание на то, что в эпоху модерна конкурировали два взгляда: рефлексивный и натуральный. Соответственно было два ума. Две категории умных людей. Могут быть люди с натуральным умом и люди с рефлективным умом. Когда человек умен и не знает о том, что он умен. Это один вариант. Это натуральный ум. А еще могут быть люди, которые умны и знают о том, что они умны. Это другой вариант. Это рефлективный ум, то есть ум, утративший наивность. Предполагалось, что люди самосознания находятся на вершине культурной эволюции. А вот те, которые умны, но не знают этого, они слишком наивны и непосредственны. Это как бы манифестация идиотизма деревенской жизни. Материал эволюции.
Реализация указанной посылки привела к тому, что рефлективный ум потеснил натуральный. В культуре не осталось места для наивных и непосредственных. А это значит, что стали невозможны состояния созерцания, апатии, атараксии, в которых соединялись мысли и чувства, и которые поддерживались мистериями. В современной культуре разрушены состояния атараксии и, следовательно, эстетические созерцания стали невозможны. Рассудок обескровил мистерии. Интеллигент придавил наивные чувства. Так возникли симулятивные пространства. Сегодня все симулируют. Все симулякры.
Доминирование структуры `как бы` привело к антропологической катастрофе. Человек перестал звучать гордо. Скорее человек пуст и ничтожен. Современный человек это не то, что когда-то раньше называлось человеком. У него нет бессмертной души. Человек - это тело человека. Следовательно, это то, что требует дизайна. Работы с поверхностью. Человек обращен, как существо поверхностное, к дизайнеру, к тому, кто умеет работать с поверхностями. Я напомню одно замечание Тейяра де Шардена, человека искреннего. Он говорил примерно так: Боже, Ты же знаешь, Ты же ведаешь, что я могу вынести встречу с какой-нибудь там былинкой, травой, животным, но не вынесу встречу с другим человеком. Ты же знаешь, общаться с ним непросто в силу того, что он пуст.
Я могу напомнить о книге С. Франка `Крушение кумиров`, в которой анализируются понятия прогресса, гуманизма и так далее.
Во-первых, если человек пуст, то история никуда не идет. И не надо беспокоиться, туда она идет или не туда. Во-вторых, классы по тротуарам как не ходили, так и не ходят. Более того, в ХХ веке наконец поняли, что в конце истории не конец. История - это пат. Бесконечный тупик пустого человека. Следовательно, всякие обоснования прогресса теряют смысл.
Наконец-то понятно, что наука - это не истина, а сила. Наука довольно странное сооружение. Это один из способов производства знания. У этого производства свои посылки. Во-первых, мир всегда нов. Во-вторых, он пуст. В нет того, что внутри. Изнанки. И нужно длить эту пустоту, всякий раз заново выворачивая мир. В вывороченном состоянии он прозрачен. Обозрим. Прозрачность мира стала темой антиутопии.
Среди того немного, что было принято в ХХ веке, также и механизм работы цивилизации. Цивилизация - это не то, ради чего можно было бы класть жизнь. Условием того, чтобы она была, является распад души. То есть распад души человека условие того, чтобы возникла цивилизация. А история это не что иное, как история распада. Жест обращения внутреннего во внешнее. Здесь смысл вот какой. Существует разное отношение к тому, что называется внутренним. Например, Гегель описывает внутреннее как что-то наивное и недоразвитое. Детское и неоформленное. Отсюда желательно все, что внутри, выдавить во вне. Оформить. Сделать культурным. И вот цивилизация (или история) узнается по тому, что ей удалось выдавить и организовать. Например, Европа в ХХ веке неимоверно состарилась. Она уже выдавила из себя все, что могла. Больше выдавливать нечего.
Вот это выдавливание, этот акт приводит к созданию так называемых пустот культуры. Эти пустоты были замечены Розановым и Ницше. У Ницше есть такое выражение `философствовать с молоточком`. Результатом философствования является выяснение того, что за душой ничего нет. Что у людей есть только культурная пленка. А того, чем держится эта пленка, нет. Нет чувств, эмоций, воли. Нет страсти и веры. Поэтому-то Розанов и говорит, что вообще культурная пленка человека легко протыкается. Что в симулятивные пустоты проваливается все: цивилизации, государства, нации и прочее.
Теперь я возьму другой тезис, связанный с интеллигенцией. Интеллигенция - это самое нелепое чудовищное изобретение истории. Я оставляю в стороне вопрос о различных теориях интеллигенции: Мангейма, Маркса, Федотова с Бердяевым, Михайловского. В любом случае интеллигенция может быть представлена как речевой способ заполнения симулятивных пустот культуры. Мы знаем две интеллигенции - русскую и советскую. Русская интеллигенция закончила терроризмом. Советская интеллигенция пошла на рынок и обменяла свою наивность на симулятивный разум. Она продалась, закончив свое существование полным ничтожеством. Я думаю, что отныне интеллигенция прекратила существование. Русская интеллигенция просуществовала лет шестьдесят, советская - чуть больше 80 лет.
Теперь я резюмирую сказанное мною, чуть изменив язык и тональность.
Симулятивность предполагает существование другого. То, что он есть, и действует самим фактом своего существования. И тебе нельзя уклониться от встречи с ним без взаимодействия. Я утверждаю, что в этом взаимодействии рождается симуляция и затем она кладет себя в основание нового ряда явлений. И поэтому копии теперь всегда будут предшествовать оригиналу. А видимость - пониманию.
Присмотримся к другому. Во-первых, другой - это граница индивидуализма. Во-вторых, это способ проблематизации существования единственного. Нужно, чтобы кто-то поместил себя в центр и стал выстраивать мир с отсчетом от этого центра, чтобы в мире появился другой. Тот, кто не принимает никакого участия в самоконституировании `я`. Другой невыводим из `я`. Ведь если бы он был выводим, то `я` стало бы фикцией. Тогда откуда он? Пока `я` в центре - другой необъясним. Любая встреча другого и `я` рождает симуляции. Например, диалог - это культурная симуляция монолога. Чтобы `другой` растворился, исчез необходимо смещение `я`, его сдвиг в сторону от центра. Но этому сдвигу препятствует фантомный диалог между `я` другим.
Фантомный диалог расширяет сознание, и в этом расширении оно не зависит от чувств. В сознании появляется то, чего нет в чувствах. Что не обеспечено энергетикой чувственности. Разрыв между сознанием и чувствами, расширение сознания, результатом которого является пустота, манифестируется существованием культурного человека. То есть всякий культурный человек является пустым человеком. Эта пустота маскируется непрерывно возобновляемой речью. Словом. Противостоит слову-речи не кто иной, как варвар. Примитив. Я думаю, что третье тысячелетие начинается с осознания возможных последствий столкновения между культурным человеком и наивностью примитива, словом и дословностью, симуляцией и непосредственностью.
Вот пример столкновение с симуляцией. Однажды А. Белый захотел стать марксистом. Он пошел в библиотеку. Взял `Капитал` К. Маркса. А в нем три тома и в каждом томе по 1000 страниц текста. Белый стал делить, умножать и складывать. Хорошо, рассуждал он, мне осталось жить лет восемь. Я должен написать 2 тома по истории символизма. Один том - поэзии. А для того, чтобы стать марксистом, нужно 2-3 года. ТО есть для чтения Маркса не было времени. А из вторых рук принимать творчество Маркса Белому не хотелось.
То есть Белому надо было знак подать, чтобы быть включенным в культурное движение. А он стал выяснять, что там у марксизма `за душой`. А для этого нужна непосредственность. Нужно самому добывать знания из живого опыта. А это трудно. Вот в трудные для человека дни и возникает симуляция. Умение знать, не думая.
Перепечатывается с адреса: http://lib.userline.ru/777
28.01.2002
http://www.hrono.info/
