В соответствии с распоряжениями командующего войсками СКВО, для замены частей и подразделений, входящих в состав Объединенной группировки федеральный сил, 20 февраля 1996 г. из Владикавказа в Чечню выдвинулись два мотострелковых батальона. Один - в направлении станицы Ассиновская, другой - в направлении чеченского населенного пункта Бамут (находящегося вблизи административной границы с Ингушетией).
ИНГУШЕТИЯ: "ПОЛОСА ПРЕПЯТСТВИЙ"
Основные события развернулись утром следующего дня.
22 февраля. 8 ч. 20 мин.
На меня вышел генерал-майор Василий Приземлин (командир 19-й мотострелковой дивизии), который находился непосредственно в колонне подразделения. Он сообщил, что на маршруте выдвижения его батальона завязался бой. Бандиты атаковали с разных сторон. Есть потери. Приземлин попросил срочную помощь авиацией.
8 ч. 30 мин.
Я связался со штабом группировки в Ханкале. Подробно объяснил ситуацию. Пообещали помочь вертолетами огневой поддержки. Но из-за плотного тумана не было возможности вылететь сиюминутно.
10 ч. 20 мин.
Звонит вице-президент Республики Ингушетия Борис Агапов:
- Геннадий Николаевич, части вашей армии находятся на территории нашей республики в районе сел Галашки и Аршты. Люди обеспокоены. Прошу вас на территории Ингушетии боевые действия не вести!
- Борис Николаевич, - стараюсь говорить как можно сдержанней, - несколько часов назад на территории Ингушетии, а не Чечни(!), боевики обстреляли колонну нашего батальона и до сих пор ведут ожесточенный бой. Как это понимать? Выходит, что в Ингушетии свободно передвигаются и позволяют себе воевать не просто одиночки, а целые банды боевиков?!
- Я знаю, что к нам просачиваются боевики, однако мы их вылавливаем. Но я вас, Геннадий Николаевич, официально предупредил, - сказал Агапов...
Каждые два часа со мной связывался генерал Приземлин, докладывал обстановку. Я приказал ему в связи со сложившейся ситуацией закрепиться на выгодных рубежах, занять круговую оборону, готовиться к ночным действиям.
В это время президент Ингушетии Р.Аушев, находившийся в Москве, совершенно по-другому интерпретировал события в республике. Он сообщил журналистам, что 21 февраля - в первый день священного для всех мусульман праздника Рамадан - без согласования с ним в Ингушетию были введены российские войска, которые блокировали расположенные вблизи чеченского селения Бамут ингушские села Аршты, Даттых, Галашки и Алхасты. И жители селения Аршты, по заявлению Аушева, обратились к руководству республики с посланием, в котором предупреждают, что если правительство Ингушетии не может их защитить, то они будут защищаться сами.
22 февраля Руслан Аушев огласил в Совете Федерации заявление руководства республики, в котором выразил протест против ввода войск и блокирования подразделениями 58-й армии ряда приграничных с Чечней населенных пунктов.
Любому событию политик должен давать политическую оценку, а военный - военную. Бывший военачальник генерал Аушев стал политиком. Значит, бесспорно, он должен теперь давать оценки происходящему с точки зрения интересов российского государства, членом Федерального Собрания которого он, к слову, тогда являлся. Что же делает Руслан Султанович? Требуя "избавить территорию Ингушетии от присутствия российских войск" - он, что же, ставит свою республику вне Российской Федерации?..
Короче говоря, как политик Руслан Султанович повел себя, мягко говоря, неадекватно ситуации. А как человек военный, думается, генерал Аушев мог бы, - исходя из государственных интересов, понимая сложность происходящих на Северном Кавказе процессов, обладая определенной властью над силовыми структурами в республике (МВД, ФСБ), наконец, используя свои знания, полученные в Военной академии имени Фрунзе и опыт боев в Афганистане, - обеспечить без проблем продвижение федеральных войск по территории своей республики. Увы, ничего подобного сделано не было.
Тяжело об этом вспоминать еще и потому, что все эти политические разборки происходили в дни (и даже часы!), когда мотострелки вели бой с боевиками, численность которых доходила до 300 человек!
Смертельная схватка нашего батальона с бандитами продолжалась в течение почти двух суток. Военнослужащие проявили настоящий героизм и мужество. Ни один офицер, ни один солдат не покинул поле сражения.
Меня в свое время часто спрашивали: почему так долго длился этот бой? И тогда говорил, и теперь отвечу.
Представьте себе дорогу в горах, на высоте около 700 метров. По ней обычная техника не пройдет. Прибавьте к этому моросящий дождь, густой туман. И вот военную колонну стали обстреливать с близлежащих высот, с заранее подготовленных позиций. Батальону нельзя было повернуться ни вправо, ни влево, ни отойти назад. Наши ребята без окопов, без подготовленной обороны. Из-за непогоды мотострелков не могли поддержать ни авиация, ни артиллерия... Конечно, батальон понес потери. В ходе боя погибли 12 и были ранены 32 военнослужащих. В числе павших и командир батальона майор Э. Теникашвили.
Боевики также понесли потери. 20 человек было убито, несколько взято в плен. Уничтожено 4 расчета АГС-17 (автоматический гранатомет), минометный расчет, белая "Нива", приспособленная для перевозки миномета, целый ряд мощных огневых точек...
Мотострелки тогда наткнулись на хорошо оборудованный в инженерном плане и тщательно замаскированный опорный пункт боевиков. Бандиты вели огонь из всех видов стрелкового оружия, минометов, огнеметов. Применяли даже артиллерию.
Очевидцы свидетельствовали не только о подготовке опорного пункта. Боевики, оказывается, продумали все до мелочей - от путей подхода подкрепления до мест эвакуации. Так, на территории Ингушетии в селениях Галашки и Мужичи в местных больницах ими был организован прием раненых. В готовности находились санитарные машины и медперсонал. Это значит, что бандиты получали поддержку не только из Чечни, но и с территории Ингушетии. Об этом свидетельствуют и радиоперехваты переговоров боевиков, которыми руководил Аслан Масхадов.
И это в "мирной" Ингушетии! Мало того, федералов тут же обвиняют в захвате якобы "чужих земель", убийстве мирных граждан, попытке втянуть Ингушетию в войну! И кто? Официальное руководство республики (всецело входящей в Российскую Федерацию), да к тому же большую часть своей жизни посвятившее служению в Вооруженных силах страны. Парадокс! Больше того, абсурдно-обвинительный тон заявлений Аушева и Агапова поддержали в своих публикациях некоторые средства массовой информации. Словно их редакции и не в Москве вовсе, а где-нибудь в Брюсселе или Исламабаде.
А что же сама государственная власть? Почему промолчал российский Белый дом, парламент? Или, может быть, нападение на колонну федеральных сил на российской же территории - это не государственная проблема?
24 февраля я был приглашен на экстренное заседание Совета безопасности Республики Ингушетия. Оно проходило в сложной, я бы даже сказал, нервной обстановке. Руслан Аушев стал обвинять военных во всех тяжких грехах: что, мол, мы спровоцировали конфликт, подорвали этим авторитет самого президента России... Его поддержал Борис Агапов. Я понял, что вступать в перепалку бесполезно, и лишь задал несколько конкретных вопросов:
- Вы, Руслан Султанович и Борис Николаевич, оба генералы и должны разбираться в военных вопросах. Как можно блокировать села, если подразделения батальона находились от них на удалении нескольких километров и располагались на горной дороге?.. Мы ни одного выстрела не произвели по селам, а вы говорите об убитых жителях. Почему же вы их не показываете многим десяткам журналистов, в том числе и иностранным, которые собрались возле здания, где мы с вами сидим?.. А я хоть сейчас могу показать тепа убитых - комбата и солдат. Это во-первых. Во-вторых, на вашей территории свободно передвигаются большие группы боевиков. И не просто передвигаются, а свободно оборудуют хорошо укрепленные опорные пункты. Как это понимать?..
Не удержался я и от упрека:
- Не надо прикрываться сомнительными лозунгами и втягивать нас, военных, в грязные политические игры! Мы выполняем приказ и действуем на своей территории. Или, уважаемый господин президент, Ингушетия уже не является территорией России?..
Четких и внятных ответов от Аушева я так и не получил. Однако в конце заседания Совета безопасности все же удалось прийти к взаимоприемлемому решению. Я сказал, что отведу батальон и он будет двигаться по другому маршруту. Но сделаю это не из-за того, что меня уличили в неправоте, а потому, что не хочу напрасной гибели людей.
Во время переговоров при закрытых дверях мы также договорились с президентом ничего не сообщать прессе. Увы, Аушев договоренность тут же похерил и нарушил свое обещание. Когда я вернулся во Владикавказ, то уже через пару часов увидел его выступление по телевидению. И опять Аушев говорил о вторжении российских войск, о гибели мирных... Короче, завел старую пластинку.
В тот же вечер подполковник Геннадий Алехин (в то время редактор газеты 58-й армии "Защитник России"), преодолевая мое раздражение (ситуация в Ингушетии взвинтила меня до крайности), стал настойчиво убеждать меня провести свою пресс-конференцию и публично ответить на обвинения Аушева. Я долго сопротивлялся, поскольку на том этапе почти не общался с прессой. Что греха таить, не я один из генералов настороженно относился к СМИ, ведь общий тон публикаций в российских СМИ (уж не говорю о зарубежных) был откровенно антиармейским. Многие газеты и телеканалы с нескрываемой симпатией вели речь о сепаратистах и унижали нас.
Алехин меня убеждал: такая ситуация в информационном мире оттого, что боевики открыты для прессы, а мы таимся даже там, где нужно трубить во все трубы, делаем военную тайну черт знает из чего, из любой мелочи. В общем, убедил он меня. И на следующий день, 25 февраля, мы с Алехиным пресс-конференцию провели. Народу была тьма. На пресс-конференции я подробно ответил на все вопросы журналистов. Присутствовали на ней и непосредственные участники боя генерал-майор Приземлин и полковник Еремеев. Нам, судя по последствиям, удалось избежать худшего, а общество узнало правду о событиях в Ингушетии. Кампания лжи захлебнулась, скандал утих.
РУСЛАН АУШЕВ. ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ
В марте 1993 года Аушев был избран президентом Ингушетии. За него проголосовали более 95% избирателей. В республике, несмотря на свежесть боли после событий осени 92-го (когда разразился вооруженный осетино-ингушский конфликт), царило воодушевление. Инаугурация намечалась пышная.
Аушев был не в любимой им генеральской форме, а в обычном костюме, но со Звездой Героя Советского Союза.
Зал был забит до отказа. И вдруг с шумом распахнулись двери, и присутствующие, несмотря на тесноту, умудрились расступиться, сжавшись до предела. Вошел Джохар Дудаев в сопровождении толпы вооруженных охранников. Он стремительно прошел к сцене, оборвав речь представителя российского правительства (тот бесшумно и безропотно ретировался с трибуны), обнялся с Аушевым и резко начал говорить. Говорил по-чеченски минут 15, жестикулируя и сверкая глазами. Зал внимал каждому слову чеченского лидера и, когда тот закончил, взорвался невообразимой овацией. Создавалось впечатление, что люди находятся в состоянии истерики.
Аушев светился счастьем, позабыв о высоком посланнике Москвы, отставленном куда-то на задворки сцены. С той поры отношения президентов соседних республик походили на крепкую дружбу. Кстати, позже и с Асланом Масхадовым у Аушева сложились тесные дружеские отношения.
Эпизод второй. Весной 1998 г., в период между двумя "чеченскими войнами", в Назрани состоялась встреча двух министров внутренних дел - Сергея Степашина (МВД России) и Казбека Махашева (МВД Ичкерии) - при посредничестве Руслана Аушева. В тот период Чечня уже окончательно превратилась в "черную дыру" России, где бесследно исчезали люди, деньги, общественное и личное достояние наших сограждан, раскручен был маховик работорговли. Степашин пытался как-то решить эту проблему с помощью чеченских властей. И вот встреча, которая в конечном итоге ничего не дала. Однако любопытно, как она заканчивалась.
Из президентского дворца в Назрани вышел Махашев в сопровождении Аушева. Руслан Султанович бережно придерживал (или приобнимал) спину главы МВД Чечни, что-то говорил ему, улыбаясь, а сзади в двух метрах, одиноко семенил министр МВД России, словно забытый двумя державными мужами. Толпа зевак наблюдала эти любезности. Спустя минуту кортеж машин с Аушевым сопроводили Махашева до административной границы Чечни и Ингушетии.
Эпизод третий. История эта довольно старая. Но тем более любопытная, потому что говорит о хроническом симптоме.
В ту пору Руслан Аушев только что стал Героем Советского Союза, приехал в родные края в отпуск из Афганистана и отмечал высокую награду Родины (полученную, кстати, вполне заслуженно). В доме Аушевых, в Грозном - в районе "Березка", собралось много гостей (из рассказа одного из них я и знаю некоторые подробности), в том числе были старейшины - уважаемые люди. Они обычно сидят за столом своим кругом, без молодежи, а тем более - без женщин (такие нравы). Обслуживает стол - младший в семье мужчина. Таковым в тот день оказался Руслан Аушев. Виновник торжества подавал блюда сам, не присаживаясь к столу. То есть все шло, как и положено - в рамках обычаев. Однако в данном случае решено было изменить ритуал. Как-никак, а ингуш стал первым в истории Героем Советского Союза.
- Садись с нами, Руслан! - произнес один из старейшин.
Герой-"афганец", стоя в дверях, ответил:
- Для меня обычаи наших предков важнее даже самой высокой награды Родины. Поэтому садиться за ваш стол я не могу, - и скромно продолжил подавать блюда на стол.
Красиво сказал, хорошо. Гости были довольны. Всем понравилось.
За буквальную точность слов ввиду давности события я не ручаюсь. Однако смысл фразы был именно такой. А какой, попытаюсь объяснить: дескать, Родина (то есть Советский Союз) с ее наградами - это одно, а местные обычаи - это нечто другое. И советский офицер выбрал то, что сердцу ближе. Ближе оказались обычаи предков.
То, о чем я веду речь, - материя тонкая, нюанс. Сразу и не разглядишь. При других обстоятельствах можно было бы и пренебречь анализом столь сложной ситуации. Но в том-то и дело, что во всем, что делает и говорит Руслан Аушев ныне, что делал и говорил на протяжении последних лет, все время присутствует этот нюанс. А именно; дистанция, разделение чего-то общего (советского, российского, федерального и т.п.) с чем-то помельче, но зато кровным (вайнахским, ингушским, родовым и т.п.). А вместе с дистанцированностью, с разделением неизбежно приходит необходимость выбора, альтернатива. Во всех эпизодах, описанных выше, выбор Руслана Аушева просматривается в пользу голоса крови. Ничего дурного в этом, в общем-то, нет. Кабы не одно обстоятельство: Аушев - государственный деятель и слушать должен не только подсказки сердца, но еще и голос разума.
Не хочу сказать, что президент Ингушетии лишен рационального подхода к решению всевозможных проблем. Он немало доброго сделал для республики именно потому, что с "холодной головой" брался за дело. В его копилке, например, заметные успехи в экономике. Кто бывал в Назрани и в Магасе - убедился воочию. Однако некоторые действия Аушева вызывают у меня недоумение.
В Ингушетии он - полновластный хозяин, кому подчинены и местные силовики. Может быть, поэтому в Ингушетии вольготно чувствуют себя боевики из Чечни? Известно, что они там получают медицинскую помощь и отдых, снабжаются всем необходимым для своей преступной деятельности. Через Ингушетию почти без проблем идут наливники с "паленым" горючим. В некоторых машинах федералы обнаруживали оружие и боеприпасы. Такое ощущение порой, что федеральной власти в Ингушетии нет. Своего рода буферная зона между так называемой Большой Россией и Чечней, где свои законы (включая приснопамятный закон о многоженстве). Бесконечные упреки Аушева в адрес Москвы по поводу того, что федералы не учитывают национальных особенностей горцев, многих уже просто "достали". Так и хочется спросить: а в Ингушетии что - сильно учитывают национальные особенности славян, которые веками там проживают? А учитывают ли особенности цивилизации как таковой? Кровная месть - это национальная особенность, которую Москва должна пестовать? Такую "особенность" даже стыдно упоминать.
Думаю, если бы Аушев был более рационален (позволю себе сказать даже - более федерален), то мы сообща быстрее бы разделались с бандитами, и в Чечне скорее воцарился бы подлинный мир. Разве это противоречит голосу крови, родственным чувствам?!
Если гипотетически представить себе, что у всех россиян вдруг взыграл бы голос крови, национальные чувства, то нас постигла бы участь бывшей Федеративной Югославии. Если не хуже. Прислушиваясь только к голосу крови, можно утонуть в крови. Неужели Аушев не понял этого на примере раздираемых распрями (в том числе и по национальным мотивам) афганцев, с которыми в свое время воевал? Конечно, понял. На рациональном уровне он давно сделал выбор в пользу федерализма. Ингушетия без России немыслима. Руслан Султанович это знает. Однако на чувственном уровне, глядя, как федералы громят чеченских боевиков, видимо, слышит крик сердца: "Наших бьют!"
Допускаю, что я излишне придирчив к Аушеву. Если это действительно так, то вполне объяснимо. Я человек военный, федеральный, давно привык накрепко глушить в себе национально-эмоциональные всплески. И считаю, что человек высокого государственного уровня (в том числе Аушев) не имеет права на национальные слабости и пристрастия. Выбирая между общим и частным, между федеральным и региональным, между нацией и родом (тейпом), между общенародным и индивидуальным - государственный человек обязан отдавать преимущество первому. По моему глубокому убеждению, военные по самой своей сути, по призванию являются сословием людей государственных. В истинном и самом высоком понимании этого слова.
Увы, мне кажется, что, постоянно находясь перед выбором, Аушев путается в приоритетах. Отсюда такая двойственная политика. Отсюда противоречивость заявлений и поступков.
Я склоняю голову перед героическим прошлым Руслана Султановича. Он был блестящим офицером. Пролил свою кровь в бою. Заслуженно награжден. За честь считал бы служить с ним под одним Боевым знаменем. В армии тот недостаток, о котором шла речь выше, был бы для Аушева невозможен. Потому что в армии слишком многое четко и ясно определяется вне зависимости от характера и качеств личности. А в политике не так. Там постоянно перед тобой альтернатива. Человеку, привыкшему долго жить почти без выбора, трудно перестроиться в зрелом возрасте. Случается путаница. Порой опасная. Именно поэтому я давно и открыто занимаю жесткую позицию в отношении военных, которые хотят уйти в чистую политику. Нечего делать офицерам в коридорах власти! У них нутро другое, даже если головы золотые и души чистые.
Возвращаясь к Аушеву, позволю себе сделать вывод: его внутренние противоречия - между государственным и национальным, между рациональным и эмоциональным, между разумом и сердцем - есть фундаментальная, корневая суть всей его жизни и деятельности как лидера республиканского масштаба.
ИНФОРМАЦИОННАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ
События в Ингушетии в феврале 96-го заставили задуматься о многом. И в первую очередь о так называемой информационной войне.
Информационный компонент в современных вооруженных конфликтах способен серьезно влиять на развитие событий. Мы имеем в этом отношении свой опыт. И горький, и положительный. Я, например, свой первый личный опыт получил в феврале 96-го во время конфликта в Ингушетии. Хорошо, что я тогда обратился за помощью к прессе. Это пошло во благо делу. Но ведь не у всех моих товарищей и далеко не всегда так было.
Неоперативное, некачественное, порой сумбурное информирование общественности в первой чеченской кампании сегодня практически возведено в ранг хрестоматийного примера порочной работы силовых ведомств с прессой. Отсутствие какой-либо системы у федералов позволило Мовлади Удугову перехватить инициативу и выиграть информационную битву.
Что бы ни говорили о войне 1994-1996 гг., я убежден, что проиграли ее не военные, которые находились в окопах и боролись с бандитами. Проиграли ее политики и те, кто отвечал за информационное обеспечение операции "по восстановлению конституционного порядка". Какие только сказки и небылицы ни родились в той войне! Увы, информационные утки почти никто не опровергал. Потому и живучи мифы "о бездарности" российской армии. Военные, за редким исключением, боялись журналистов. А те, в свою очередь, нередко выплескивали на страницы своих изданий и на экраны телевизоров, мягко говоря, непроверенную, а то и лживую информацию.
Когда отсутствует мало-мальски налаженная система работы силовых ведомств с прессой, то у каждого журналиста получалась "своя правда". Они вынуждены были добывать "факты" по своим каналам и источникам, не брезговали сомнительными сведениями, хватались за удуговские наживки и, конечно, обвиняли военных в сокрытии необходимых данных.
Меня нередко упрекают сейчас: вы, Геннадий Николаевич, дескать, часто мелькаете на телеэкранах. Упрек странный и наивный. Неужели эти чиновники так и не поняли до сих пор, что если руководитель или его пресс-секретарь вовремя не проинформируют общественность о том или ином событии, то тем самым уступят информационное поле или откровенному противнику, или обывателям для всевозможных слухов, домыслов и т.д. Особенно в тех случаях, когда возникают нештатные ситуации, связанные с трагическими эпизодами, что на войне случается постоянно. Конечно, тяжело публично говорить о просчетах и потерях, но и умалчивать о беде нельзя. В противном случае общество просто перестанет доверять официальным источникам. К сожалению, этого не понимают или не хотят понимать некоторые руководители-силовики. Их поведение напоминает позицию страуса: голову в песок и - ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.
Есть и другие вещи, не менее серьезные, которые оставлять без внимания нельзя. Что имею в виду: армия должна уметь защищаться не только от огня противника, но и от информационных атак недобросовестных журналистов. Причем не только с помощью прессы же, но и юридически. Цивилизованный мир давно привык к судебным процессам по защите чести и достоинства личностей, организаций, фирм... Наши силовые ведомства тоже имеют право на защиту от лжи и клеветы. Тем более, что они защищают не товарную марку или бизнес, а, как бы это пафосно ни звучало, - интересы государства, здоровье общества, честь своих солдат, спокойствие их родных и близких... От кого? От нечистоплотных политиков, журналистов, которые не только выходят за рамки приличия и элементарной профессиональной этики, но и преступают закон.
Могу ошибиться, но не припомню случая, чтобы военные подавали в суд на откровенную клевету или оскорбления со стороны некоторых СМИ.
Я знаком со многими журналистами, с некоторыми из них установились дружеские отношения. Они настоящие профессионалы своего дела. Всегда проявляли сдержанность, корректность - обязательное условие во взаимоотношениях средств массовой информации и армии. Но позиция и поведение упомянутых журналистов - не результат существования четкой системы взаимоотношений прессы и военных, а следствие личной порядочности.
Словом, информация, которую получает общество, зачастую зависит исключительно от личности, характера и взглядов журналиста и ни от чего более. Силовые структуры не влияют на многие СМИ зачастую еще и потому, что наилучшим способом работы с прессой считают "военную тайну". А утаивание истины пагубно для всех. Это-то как раз и развязывает руки любителям домыслов.
Вообще все пресс-службы силовых ведомств должны защищать от лжи прежде всего не своих начальников, а огромную массу людей, имеющих непосредственное отношение к защите Родины. Должны потому, что человек в форме и при погонах - тоже человек. И не всегда хуже того или иного журналиста, а зачастую - наоборот. Во-вторых, у него есть родные и близкие, очень неравнодушные к его судьбе и авторитету. Они заинтересованы в том числе и в чистоте его имени и мундира. В третьих, молодое поколение, готовящееся надеть погоны, а тем более ехать служить на Северный Кавказ, должно не только знать правду, но и верить, что вражеская пуля и грязное слово журналиста его не убьют и не доведут родню до инфаркта. Иначе - безысходность. Иначе мы не только не переварим обе чеченских войны, но и доведем дело до третьей.
05.07.01
Независимое военное обозрение
