Вторая зима в Магадане. Под Новый год в центре города монтируют высокую елку. Каркас состоит из множества трубок, в которые вставляют ветки кедрового стланика. Вокруг елки в новогоднюю ночь собираются знакомые.
Андрей пишет моей маме:
"Дорогая Вероника Генриховна! Давно чувствую себя перед Вами виноватым. Но что поделаешь, такова жизнь. Все время надо что-то писать, все время срочно. Кажется - вот напишу последнее, и станет посвободнее. Но нет. Потом опять что-нибудь оказывается. А Вам хочется написать подробнее, не спеша, все продумав, перечувствовав. Но теперь вижу: надо все бросить и написать.
Вот и 31 декабря. Год позади. Главный его итог - отрезвление. Прошла пора восторгов Магаданом. Впрочем, и город, и климат, и природа нравятся мне по-прежнему, а также и квартира, и работа.
1973 г. М. Т. Мазуренко проводит экскурсию в пионерлагереПросто произошло становление нашего института. И все в соответствии с законами природы и общества. Так что, собственно, жалеть не о чем. Что делать, если такова жизнь. Закон Паркинсона о неспозавистите (неспособных и завистливых) не выдуман, а открыт. Так вот, в соответствии с этим законом все наше руководство больно "неспозавиститом". Директор достиг своего уровня некомпетентности, а замы здорово его превысили. Один из них - типичный хам, типа "из грязи да в князи", а другой насквозь лживый интриган, который лжет без всякой нужды просто потому, что давно разучился говорить правду из-за "как бы чего не вышло". Половина завлабораториями и отделами тоже не понимают, что главное - это наука, и все надежды возлагают на свои дипломатические способности, как бы втереться в доверие директору, как бы угодить его замам, получше изобразить бурную деятельность. К сожалению, они достигают и достигнут успеха, так как наука как таковая никого абсолютно у нас не интересует, а если кто занимается ею по-настоящему, так у окружающих и у начальства это вызывает только зависть и насмешки с соответствующими последствиями. Есть, конечно и здесь хорошие люди, как-то случайно попали, но все на вторых ролях, точнее - в роли подозрительных. Успехи их вызывают только зависть, а неудачи - злорадство.
Теперь по поводу моих успехов. Как будто меня начинают признавать в широких кругах. Но вот именно "как будто", не более. Самое скверное заключается не в том, что я играю роль белой вороны, что мои идеи кажутся абсурдными или безграмотными, а то, что подобные же вещи все чаще появляются за границей. Напечататься мне стоит огромных трудностей, да и то обычно в каких-то плебейских книжонках, пребывающих до конца мира в безвестности. А в какой-нибудь Англии или в Штатах появляются всякие статейки в международных изданиях, всем хорошо известные. В общем, я самым катастрофическим образом теряю приоритет. И ничего тут не сделаешь. Правда, потеряно пока не так уж много, но сознание того, что у нас здесь передо мной высоченная стена равнодушия и зависти, а где-то кто-то другой легко и свободно говорит и пишет все, что считает нужным, все "мое", отравляет сознание, ухудшает настроение и т.д. Взять хотя бы того же Манжено. В изложении Серебряковой получается так, что он - первый, я - второй. А ведь на самом деле у него только какие-то намеки, а у меня разработано гораздо глубже. Просто все это лежит в разных издательствах, рецензируется самым пристрастным образом и неизвестно, когда еще увидит свет. Вполне возможно, что тот же Манжено за это время напишет еще что-нибудь получше. В теории цветка мой "конкурент" Стеббинс. Все теперь цитируют его работы 65 и 67 годов, вот недавно появилась еще одна. А мою работу 64 года почти никто не знает, потому что это всего лишь тезисы, а саму статью так напечатать и не удалось. Потом я делал доклады в 65 и 67 годах и позднее, но пока вышли опять-таки только тезисы, да и то только в прошлом году. А когда выйдут статьи - одному богу известно.
Вот и с диссертацией все то же. Настоящее "горе от ума". И почему я ею занимаюсь? Откуда она взялась на мою голову? Вот было бы что-нибудь попроще, тогда было бы проще и легче. А тут все считают своим долгом глубокомысленно изречь: "Очень серьезная работа. Надо ее тщательно продумать и проверить. И вообще мы некомпетентны". В общем, все сводится к тому, что надо проверять и проверять, да к тому же дать на отзыв Тахтаджяну. Поистине, это значит - самому сунуть голову в пасть. Этого, конечно, я сделать не могу и не буду. (А.Л. Тахтаджян - академик из БИНа, его эволюционные работы получили мировую известность. Стеббинс и Манжено - ботаники-эволюционисты, работающие за границей).
Теперь вот надо бы снова приниматься за диссертацию. А тут одни статьи надо корректировать, другие исправлять, третьи писать, четвертые редактировать. Добро бы только это. На службе сплошные неприятности. Бумагу для гербария приходится покупать самому, бесконечно надо давать какие-то справки, писать бумажки, объяснения, требования и т.п. В общем, на работе наукой заниматься совершенно невозможно. Там только одна нервотрепка. Во второй половине дня я отдыхаю, большей частью сплю и в общем совсем неработоспособен. Так вот время и проходит, как говорят карточные гадалки, - в пустых хлопотах. Досадно и неприятно. Хочу вот взять творческий отпуск. Может быть, тогда и удастся поработать. Все же на службе можно будет и не бывать ежедневно.
Конечно, не все так уж мрачно, как я пишу. Все же мы поднялись на более высокую ступень, чем были в Москве. Хотя бы материальных затруднений особенных нет. Одно это уже много значит. Теперь не только меня редактируют, но и я редактирую. Может быть, на моем месте вообще грех жаловаться. Но я уж такой, наверное, есть, что мне чего-то постоянно не хватает.
Вот и новый год наступил. С Новым годом, с новым счастьем! Всегда строишь всякие радужные видения на этот счет, но потом, к счастью, о большинстве из них забываешь, а то сплошное расстройство. Завершится ли в этом году дело с нашими защитами и книжками? Насколько увеличится список работ? В этом году у меня намечено два съезда: в мае в Хабаровске по Берингии с участием иностранцев и в начале сентября в Киеве - всесоюзный, ботанический. А весь предыдущий год я просидел в Магадане. Не считая местных поездок - в Анадырь, Владивосток.
Да, вот еще день прошел. Надо приступать к работе. Надо идти на службу. А так не хочется, потому что надо опять что-то просить, разговаривать. Да, еще несколько часов, может быть, даже минут - и все мечты, связанные с этим годом, начнут осуществляться. Ведь всего-то осталось каких- то 363,5 дня. Целую, Ваш А.Хохряков".
Стоит остановиться на обстановке в Институте. Директор Института Контримавичус - человек добрый и доверчивый. В институте бытует поговорка: "запрограммировать Витаса". Поэтому активное, а часто и недобросовестное окружение пользуется доверчивостью директора. Добиваются привилегии, ставки, по принципу: "кто смел, тот два съел". Институт комплексный, в основном представленный зоологами. Ботаника - только одной нашей лабораторией. Получается, что наук много, и каждый представитель определенного подразделения борется за себя. А так как в институте большинство активные, сильные личности, конкурентная борьба за единицы высокая. А Андрей не умеет быть настырным, обивать пороги дирекции. Работает в тиши кабинета. Видимо, срабатывает и его принципиальность. Своего мнения он не скрывает. Витас теперь от нас далеко. Не так, как было в начале организации института. Институт растет.
Во Владивостоке с диссертацией, как уверяет Витас, будет все гладко. Андрей оформил творческий отпуск, едет в Москву, чтобы доработать, познакомиться с новинками литературы в Ленинграде и в Москве, а главное - что-то предпринять в центре.
Уже три года, как дело с защитой стоит. Он снова пытается отдать диссертацию в Главный ботанический сад, но ее туда не берут. В Педагогическом институте он тоже получает отказ. Хотя Серебрякова говорит комплименты в адрес работы, говорит, что работа вполне диссертабельная, но оппонировать отказывается.
В Магадане я копирую рисунки в четырех экземплярах! Приходится делать их от руки. Копировальной техники нет. Андрей в Москве что-то дописывает, шлифует. Ему это осточертело. И опять перепечатывает. Нашел хороших машинисток. Уже в который раз! И как долго все это тянется!
Витас уже член-корреспондент АН. Приехав из Москвы с заседания президиума, рассказывает Андрею, что Ан.А.Федоров - заместитель директора БИНа, тот что поддерживает М.Максимову - проголосовал против присвоения Андрею звания старшего научного сотрудника. Это он объясняет тем, что у Андрея идеи, которые никто не понимает. Обидно. Утверждение звания старшего научного сотрудника на президиуме - простая формальность. Представляет к званию ученый совет института. Андрей справедливо считает, что это желание отомстить за М.Максимову. Ведь он разоблачил ее полную неграмотность. А тем самым скомпрометировал Федорова, который дал ей прекрасную характеристику. Эта характеристика, вставленная в рамку под стекло, - охранная грамота Максимовой и по сей день. Вот что значит подпись, заверенная круглой печатью!
Известный палинолог Маргарита Павловна Гричук принимает активное участие в судьбе Андрея. Так же, как и я, она уговаривает Андрея написать диссертацию по флоре Колымского нагорья. Объясняет: не будет травли. Андрей загорелся. Выбрал тему: "Ксерофитные флоры Колымского нагорья". (Ксерофиты - растения сухих обитаний. На северо-востоке привлекают внимание степные склоны, каменистые осыпи, выходы известняков. Там, в более теплых местах, сохранились древние реликты). Все бы хорошо, да публикаций маловато. Но он собирается написать работу всего за два месяца. Потом раздумал. Упрямо решил защищать теоретическую работу.
Определились оппоненты: В.А.Красилов, В.Н.Хржановский и С.С.Харкевич. Диссертацию опять нужно сократить.
Структуру института переделали. Образовали отделы. Наша лаборатория теперь подчиняется почвоведу - Игорю Васильевичу Игнатенко. Энергичный, напористый и работящий, "Игнат" любит унижать. За отчеты ставит отметки как школьникам. Я и Лида Благодатских получили пятерки, Юра Королев - тройку.
В институте "правит бал" Анатолий Кушнир - заместитель директора по хозяйственной части. Толстый, неприятный на вид, вечно курящий. Он создал очень богатый полевым оборудованием склад, но сотрудникам института что-то получить почти невозможно. Выписывает он дефицит только любимчикам или дает на сторону "нужным людям". Он него зависит транспорт, смета на полевые работы. Это создает нервозную обстановку, так как в Магадане популярны рыба, охота, а не ботаника.
В нашей лаборатории всего пять человек. Андрей очень хочет ее расширить, но борьба за штатные места всегда кончается победой других лабораторий. За все приходится бороться.
Мы продолжаем выписывать толстые журналы: "Иностранную литературу", "Новый мир". Но времени на чтение не остается. В основном читаем самую популярную "Литературную газету". Это трибуна советской интеллигенции. В ней часто появляются дискуссионные статьи на разные темы. Андрей пишет письмо в редакцию, осуждая закрытое рецензирование научных статей.
"В одном из последних номеров я прочитал заметку по поводу рецензирования научных статей. Эта проблема меня давно занимает, так как я достаточно знаком с реакцией редакций многих журналов ("Ботанического", "Онтогенез", "Бюллетень ГБС" и других) на те статьи, которые кажутся рецензентам необычными, не подтверждающими идеи ведущих специалистов в данной области, а идущими вразрез с ними.
По моему глубокому убеждению, главная причина, которая дает простор для всякого рода предвзятостей и необъективностей в оценке поступающих в редакции статей, - это закрытое рецензирование. Легко видеть, что автор в этом случае находится в явно неравноправном, худшем положении. Имя автора рецензенту известно и вместе с этим и все остальное - возраст, место работы, руководители и т.д. Автор не знает о рецензенте ничего, даже такого необходимого факта - насколько вообще рецензент компетентен судить его работу, к какому научному "лагерю" он принадлежит. Скрываясь за анонимностью (правда, как правило, мнимой) и сообразуясь не только с содержанием статьи, но и со всем арсеналом сведений об авторе, рецензент может, совершенно не стесняясь в выражениях и не утруждая себя аргументами, подвергнуть уничтожающей "критике" и полному разгрому любую статью почему-либо не понравившегося ему автора. Другое дело, когда рецензент работает с "открытым забралом". Здесь уж придется выбирать выражения и искать какие-то настоящие доводы, так как каждый понимает, насколько несолидно прибегать к общим фразам и демагогии. Да и редакции будут вынуждены подходить к подбору рецензентов более ответственно.
Вероятно, целесообразно даже упоминать имя рецензента и при публикации статьи. Ведь во многих случаях, когда рецензент объективно оценивает работу, делая ценные замечания и предложения, принимаемые автором, он до некоторой степени становится и его соавтором. Да ведь исправление авторских ошибок тоже есть род соавторства. С другой стороны, эта мера поможет, может быть, сократить поток слабых статей, так как не всякий ученый, дорожа своим именем, пойдет на то, чтобы его имя стояло рядом с фамилией заведомо никудышного произведения.
И, наконец, следует ввести общее для всех редакций правило: отрицательная рецензия не может служить причиной для отклонения статьи. В случае, если автор аргументировано отвечает на все замечания рецензента, но у последнего все же возражения не снимаются, статья должна передаваться на вторичное рецензирование другому ученому, придерживающемуся иных, по сравнению с первым рецензентом, взглядов".
При содействии Витаса в Сибирском отделении издательства "Наука" принята к печати монография Андрея "Закономерности эволюции растений", которую первоначально он хотел представить на соискание докторской диссертации, но потом решил ограничиться только однодольными.
В мае в Хабаровске должен состояться международный конгресс по Берингийской суше. Наш институт один из организаторов. У Андрея заявлена тема доклада "Берингийский элемент во флоре Колымы".
К этому событию готовятся серьезно. Печатаются тезисы, работают редакторы, переводят на английский. Заведующих лабораториями натаскивают по английскому языку. Семинар проходит в доме отдыха в Снежной долине. Между прогулками на лыжах идут интенсивные занятия по-английски.
Май. Хабаровск. Впервые мы видим раскованных иностранцев в легких ярких одеждах. Рядом с ними чопорные, в темных костюмах, советские ученые. Директор Биолого-почвенного института Н.Н.Воронцов привез детей. По утрам в ресторане импозантная бонна кормит с ложки маленькую дочурку Воронцова - Дашу. Настоящий спектакль.
После конгресса мы вдвоем с Андреем едем на отроги хребта Хехцир.
Попутчицы - крестьянки с грубыми руками и лицами - втащили в автобус огромные чувалы, плотно набитые листьями черемши. Вся их одежда и тело усыпаны клещами, собирают их на себе горстями, выбрасывают в окно. Здесь сохранилась память о том, что черемша - ценнейшее противоцинготное средство. Ее засаливают бочками.
Магадан. В первых числах июня на несколько дней едем на Олу.
Сначала идем на склад. В подвале одного из 5-этажных домов неподалеку от института в темных отсеках лежат полевые вещи - спальные мешки, кухонная утварь, сапоги, палатки и обязательно - печка и ватники. С ними в поле мы никогда не расстаемся.
Рано утром город погружен в туман. На подъеме, на четвертом километре туман рассеивается, внизу мы видим его клочья. Поднимается холодное, ветреное солнце. Вдоль дороги уже пробилась зеленая трава, пышно цветут одуванчики. С Ольского перевала открывается вид на бухту Гертнера, Ольский лиман. В защищенных от ветра и тумана ложбинах уже ярко зеленеет лиственница, но трава под деревьямии жухлая, серая, прошлогодние отмершие листья покрывают всю почву, и кое-где лежат большие пятна снега.
1973 г. р. Ола. М. Мазуренко, Л. Благодатских, В. Петровский Ола - старинное село, бывший острог, а в настоящем - районный центр к востоку от Магадана у устья реки Олы. Нас четверо: я, Андрей, Светлана Васильевна Константинова (позже Ершова, а затем Чуйко) - лаборантка, и наш десятилетний сын Павлик. Не считая Трезора, нашей маленькой трехцветной собаки, помеси дворняжки с терьером.
Палатку ставим на галечнике, неподалеку от несущей весенние воды Олы. До моря всего 1-2 километра. Река при впадении разливается на несколько рукавов. Это место, оказывается, Андрей присмотрел уже давно. Была у него привычка что-то обдумать, а потом, не поделившись, молча осуществлять. Я начинала закипать. Он в ответ молчал...
В ясные дни даже тепло. Но то и дело с моря наплывает туман, и тогда мы оказываемся в бело-молочном плотном облаке. Силуэты расплываются, и на расстоянии всего одного метра уже ничего не видно.
Главная цель - поездка в Атарган, рыбацкий поселок на противоположной стороне лимана. Каждый день отсюда отправляется небольшой катер-баржа "Колхозница". Нам необходимо разведать, где место отправления, то есть порт и время отправления. Нигде никаких указаний по этому поводу в поселке нет. Идем к морю сквозь густой туман, ориентируясь по компасу. Пересекаем огромную ровную долину, и, наконец, начинают вырисовываться таинственные остовы выброшенных на берег кораблей.
8 июня. Я и Андрей спешим. "Колхозница" отправляется в пик прилива, в 12 часов. В тумане боимся заблудиться. В его густом молоке еле виден домик порта. Везде пьяные рожи. Появляется совершенно трезвый капитан, и через полчаса катер отчаливает. Наверху сильный ветер. По морю плывут льдины. Всю дорогу нас развлекает атарганская матрона. Громовым голосом, без остановки сообщает последние атарганские новости: у кого-то болят зубы, пекарь платит алименты, пьют слабовольные. Я про себя думаю: наверное, большинство обитателей Атаргана слабовольные люди. "Да,- говорит матрона, - пьют слабовольные, а учиться - хорошо!" "Чему?" - думаю я. Сожалеет, что в Оле не купила сметаны, но хорошо, что примерила в мастерской костюм. Андрей прикорнул, как всегда, не обращает внимания. Мне эта трескотня надоедает. Я выхожу на свежий воздух. Но проливной дождь опять загоняет внутрь.
Наконец причаливаем. Туман. Холодно. Серый голый поселок тянется вдоль длинной галечниковой косы. Убогие одноэтажные домики с маленькими палисадничками для картофеля. Главное - устроиться на ночлег. Андрей внимательно всматривается в каждую трущобу. Его старая привычка. Везде запах тухлой рыбы.
В конторе сидит кокетливый бухгалтер. Сегодня здесь он самый главный. Потрясает довольно длинными кудрями. Светский разговор сводится к заметке о рододендроне золотистом в "Магаданской правде". Кудрявый благодетель никак не может понять, что автор этой заметки стоит перед ним. Видимо, моя полевая одежда никак не вписывается в образ автора маленькой заметки. Но все же размягчается. Через пять минут - мы обладатели вонючей комнаты с грязным тряпьем. Быстрей бы на природу!
Путь к скалам идет по пустынной наносной косе. Шесть километров мимо бесконечных помоек с гниющей рыбой. На нас со всех сторон глядит пустыми глазницами сельдь жирная тихоокеанская. Коса расширяется, в лиственничнике большая гарь. Скалы едва просматриваются сквозь туман. Еще одна преграда. Река Атарганка спускается из невидимого из-за тумана распадка. В одном месте находим перекаты, и удается выйти к приморским скалам.
На следующий день нас обрадовала солнечная погода. Километры до скал мы прошли быстрее, хотя провели в грязной комнате почти бессонную ночь. У прибойной полосы, кроме испорченной сельди, выброшены на берег сотни высохших морских звезд.
На защищенных от ветра приморских склонах много яркого, интересного. Бокалы мохнатых цветов прострела, незабудка, примула, лапчатка снежная. Солнце пригревает, колышет лепестки. Но еще прекраснее дальний вид на ярко-синее море, усеянное белыми льдинами, которые постепенно прибиваются к берегу. Следа не осталось от скованного льдом моря, поземки, завывания ветра по льду.
Идем вверх. Щебенка приморских склонов сменяется лужайками у горных ручьев. Прошлогодний сухой вейник скользит под ногами, мешая нам взбираться вверх. Сквозь траву прорастает купальница. Ярко-желтые головки цветов блестят на солнце. Рядом с ней соседствует ветреница сибирская. Подъем все круче. И вдруг на приморских скалах, окруженных каменной березой, мы увидели то, что никак не могли ожидать в этом месте. На скалах, в полном цвету карагана гривастая. Наконец мы впервые видим в Магаданской области это растение! Гибкие стволики изгибаются, словно в поклоне, прячась между скал. Мохнатые листья только-только отрастают. Как хороши ее розовые цветки! Нежные, ароматные, они привлекают толстых крупных шмелей, то и дело перелетающих с цветка на цветок.
После еще одной адской ночи возвращаемся. С катера любуемся широким разливом Олы. Спешим из последних сил. Нужно срочно разобрать, заложить собранные за три дня растения.
На магаданском небосклоне появился Даниил Иосифович Берман. Он невысокого роста, с живым миловидным лицом. На нем лежит печать человека из центра. Ранее он был ученым секретарем всего Сибирского отделения Академии наук. Мы его запросто зовем "Даня", потому что в школьные годы он вместе с Андреем ходил в кружок Московского зоопарка (КЮБЗ). У Дани есть фотография, которую он иногда показывает. Среди мальчиков-натуралистов Даня, Андрей и Николай Николаевич Дроздов - ведущий на телевидении передачу "Жизнь животных", человек в стране известный. Таким образом, как бы само собой получается, что Даня и Андрей тоже весьма почетные люди, хотя и работают в Магадане, так сказать, на передовом, неизведанном фронте науки. Даня с Андреем в начале лета заключили договор о совместной поездке по Колымской трассе до Индигирки. Расписание маршрута размечено вплоть до дней. Но сначала Андрей планирует работать в Северо-Эвенске и в верховьях Омолона.
Наш отряд: Андрей - начальник, Кира Павловна Веселухина, я - научные сотрудники, Света Константинова - лаборант, Ларочка Васильева - миколог из Владивостока и Павлик с Трезором.
У нас дома испортился замок. Пришлось на ночь, пока не исправили, дверь оставить открытой. В середине ночи Ларочка, прилетев из Владивостока, спокойно отворила дверь нашей квартиры, вошла и таким образом стала почти членом нашей семьи. Сразу стала помогать со сборами в поле.
При утверждении сметы на полевые режут деньги. Приходится выдерживать "бои", отстаивать любую мелочь. Все препоны преодолели.
И вот мы уже в маленьком самолетике "Яке". Взмываем, набираем высоту и летим прямо на юг, на Магадан, к побережью. Кубики домов города быстро исчезают. Поворачиваем на северо-восток. Справа бескрайнее море, слева бескрайние заснеженные сопки. Я пытаюсь смотреть вниз и рассматриваю непрерывную ленту крутых берегов Охотского моря и зелень кедрового стланика. Самолет садится на галечник широкой поймы реки Гарманды.
В центре Северо-Эвенска - маленький аэропортик. Поселок с квадратными одноэтажными домиками в пойме реки Гарманды. В райсовете начальник эвен Падерин. Наш приезд он посчитал за честь для себя. Мгновенно завязываются приятные отношения. Для нас главное - жилье. Устраиваемся в большом двухэтажном здании интерната. Чтобы не было проблем с сушкой растений, долго выбирае комнатум. Летом не топят, а климат сырой. Столовая - одна из лучших на севере. Готовят вкусно, по-домашнему. Но помещение так отсырело, что на потолке, особенно в углах черные вуали... мрачноватый дизайн.
День клонится к закату. На берегу Гарманды на холодном морском бризе колышут нежными, то желтыми, то белыми лепестками маки. Андрей с Ларочкой копают и закладывают первые сборы.
Длинный день заканчивается прогулкой на берег моря по отливу. Здесь нет бухты. Берег тянется ровной полосой вдоль широкого устья Гарманды. На рейде светятся корабли. Всходит луна.
У нас две задачи. Первая - улететь к горячим ключам в поселке Таватум. Вторая - заброситься на вертолете на север в верховья Омолона. Оплачиваем спецрейс, ходим по несколько раз в день в аэропорт - договариваемся о забросе. А пока ходим в маршруты за поселок по бесконечным кочкам болот. Ларочка на одежду не обращает ни малейшего внимания. Постоянно круглым почерком пишет дневник. Поет песни Новеллы Матвеевой. Тонкий голосок придает шарм этим песням. Особенно жалобно про гвоздь в стене и о том, как цыганка украла медвежонка. "Все, что было, позабыла - все, что будет, позабудет!" - выводит Ларочка. Мы забираемся в спальные мешки. Трезор ссорится с Павликом.
Легкий самолетик Ан-2 взмыл над широкой долиной Гарманды и устремился на юг вдоль моря в Таватум. Справа - сплошная зелень кедрового стланика, слева - волнующееся море с обрывами. Разворот, и самолет садится на широкий галечник. Самолет подскакивает, словно кузнечик. Встречает толпа жаждущих улететь. Быстро выбрасываем вещи. Самолет исчезает в небе, оставив нас наедине с природой. Оказывается, пионерский лагерь у горячих ключей находится в шести километрах от "аэропорта". А поселок Таватум в 10 километрах, но в другой стороне. Мы не можем передвигаться, так как с нами громоздкое полевое оборудование! Вечер. Комары звереют, образуя над каждым из нас противно звенящие облака.
Утро вечера мудренее. Растягиваем полога, и под звон комаров, атакующих наше эфемерное убежище, сладко засыпаем с сознанием, что мириады кровопийц не смогут нас одолеть.
Солнечное утро. День обещает быть жарким. С Ларочкой и Светой идем в пионерский лагерь договариваться о транспорте. В широкой пойме - высокие нарядные леса из чозении, склоны сопок густо покрыты кедровым стлаником и ерником. Пионерский лагерь - это несколько домов барачного типа у большой запруды горячего источника. В глубоком и большом искусственном бассейне можно плавать в приятной теплой воде!
Около горячего озера садится вертолет. Вертолетчики решили отдохнуть на горячих ключах. Привезли с собой упитанных жен. Мужья, тоже не худые, забираются в воду вслед за дамами. Тут бы их и уговорить. Вдруг Андрей громогласно заявляет: "Ларочка, побыстрей закадрите вертолетчиков, нам необходимо привезти груз!" Жены с удивлением поворачивают головы к Ларочке. Добрые дяди помогают. Вертолет играючи переваливает через сопку. Лихорадочно кидаем вещи в салон вертолета, вскакиваем - и через несколько минут мы у ключей.
Заводим самые тесные знакомства с руководством лагеря и получаем 10-местную палатку. В центре столб. Просторно, темно и пыльно. В щели залетают комары.
Для побережья Охотского моря характерны параллельные хребты, защищающие ущелья от морских ветров и туманов. Вокруг горячих ключей - оазис камчатского высокотравья. Андрей нашел новый, неизвестный науке папоротник.
Поселок Таватум на берегу моря, в устье реки. Лиственницы нет. Кедровый стланик густо заплел склоны сопки. Маленький, типичный для Севера поселок оторван от цивилизации. За домами буднично горит кедровый стланик. Огонь с шипеньем перебрасывается с ветки на ветку, пожирая свежую, пропитанную смолой хвою. Никого это не волнует. Штиль, поэтому пожар не разгорается, а огонь методично и буднично делает свою страшную работу.
На берегу моря одинокая изба. Тут живет старик. У него что-то вроде магазина. Все продукты десятилетней давности, а может быть, ровесники старика. Он тут с лагерных времен, когда-то был завскладом при большом рыбзаводе. Но уже давно здесь пустынно. Память о лагере и рыбзаводе хранит только старик.
К морю Андрей, Света и Ларочка ушли как обычно, в 9 часов, взяв продукты только на день. Планировали вернуться в семь вечера. Андрей всегда рассчитывал поход по часам. Редко опаздывал. День пролетел в переборке гербария, купании в горячем озере.
Давно прошел контрольный срок. К вечеру комары свирепеют, я выхожу за лагерь, волнуюсь. Место дикое, медвежье. Я знаю: Андрей всегда забирается на самую высокую сопку, не щадя себя и своих спутников. Ночь. Выходим с Павликом далеко за поселок. Сумерки белой ночи делают очертания расплывчатыми. Все пустынно. Никого нет. Что делать? Только ждать. Кровь стучит в висках. Что делать, что делать? Где и как искать их в огромных, в 2-3 человеческих роста зарослях кедрового стланика? Вся надежда на умение Андрея хорошо ориентироваться. Пришли в 4 часа утра. Напряжение сразу спало. Господи, они живы и здоровы! Но ноги сбиты. Оказалось, что начался прилив, и пришлось с трудом вылезать наверх по обрыву над морем, а затем долго продираться сквозь заросли кедрового стланика. Я хорошо представляю всю эту картину.
Программа в Таватуме выполнена. Нужно возвращаться в Эвенск. Мы связаны вещами, погрузкой. Трактор везет их на галечник, то есть на взлетную полосу. Начинаются очередные трудности. Неожиданно оказывается, что рейс Ан-2 бывает только раз месяц! А спецрейс, который летел за нами, был атакован страждущими улететь. В экстремальных ситуациях "совки" очень агрессивны. Мы опять на куче вещей. С нами еще двое мужчин средних лет. Тоже ждут самолет. Может быть, мы с ними проведем в кампании целый месяц? Эту мысль быстро отбрасываем. Нужно действовать. Решаем идти в поселок, вызывать еще один спецрейс, взывать к нашему положению. Хозяйственная Кира Павловна производит обмен. За кружку спирта дают банку икры. Попутчик залпом выпивает спирт, и с ним начинает твориться нечто неопределенное. Мы, не понимая его состояния, вместе с ним идем в поселок. Комары неистовствуют, приходится бежать. Попутчик бежит за нами, бормочет, обращаясь с монологом к своему брату, который ему нанес, видимо, обиду. Обещает убить: "Я проколю тебе печень, обязательно печень, поверну нож несколько раз!" Он уже почти невменяем. Он вполне может нас перепутать с братом, тем более что брат в его мыслях, а мы рядом. Быстрей бы поселок! Злобный пьяница исчез. С тучей комаров врываемся в грязный телефонный узел. Звоню, умоляю диспетчера не позабыть о нас. На обратном пути грызет червь сомнений. Ничему в этом зыбком мире верить нельзя до конца там, где можно обмануть. Ночь провели под пологами, под звон комаров. К утру прохладно, в спальниках уютно. Самолет прилетел.
В Северо-Эвенской столовой занимаемся чревоугодием и почти не покидаем аэропорта, хлопочем о забросе на север. О нас должны помнить. В то же время опасно надоедать хозяевам. Могут разозлиться, не взять. Они - хозяева.
Ловля рыбы строго запрещена. Ее может ловить только "Охотскрыбвод". Несколько мужчин потертого вида с рваными сетями выходят к Гарманде, расставляют сети.
Помойки поселка переполнены гниющей рыбой, из чего можно заключить, что рыбу ловит не только "Охотскрыбвод".
На большом самосвале уехали на несколько дней в поселок Гарманда выше по течению реки.
Середина лета. Зацвел вейник, пылит. У Андрея сильный приступ аллергии, бессонница. Может долго, изнуряюще чихать.
В пойме Гарманды высокие лиственницы стоят величественными столбами, словно в парке. Шаровидные кусты шиповника покрыты яркими розовыми цветами. Лепестки устилают землю. Рядом такие же большие кусты жимолости с созревшими ягодами. Ни до, ни после, даже на Камчатке я не встречала таких, как здесь, кустов, обильно усыпанных темно-синими ягодами. Бичи собирают ягоду, сдают в кооперативный магазин. Собирать ее трудно: много комаров. А в магазине, в больших бочках, она быстро начинает бродить.
Мы ходим в длинные маршруты по осыпям и распадкам на вершины сопок. Ларочка с нами пробирается под ольховником и стлаником, претерпевая все трудности подъема. Каждую возможную минуту, даже под кустами или при закладке очередного выкопанного растения, Ларочка непрерывно ведет дневник. Интересно, что она там пишет?
Когда я попросила Ларочку прислать эти дневники, для того, чтобы включить в эту книгу, она мне их переслала. 120 страниц пространных записей, из которых можно точно узнать, какая была погода во время наших путешествий, как часто мы пользовались местными ягодами, травами в нашем пищевом рационе. Дневники очень интересные. Но из-за ограниченного объема они, к сожалению, вошли в книгу неполностью. В настоящее время Ларочка, как и тогда, работает во Владивостоке. Сегодня она - известный миколог, доктор биологических наук.
Поздним светлым вечером, возвращаясь в поселок, бежим от комаров, перескакивая с камня на камень по бесконечным каскадам курумников, серыми "реками" стекающими со склонов сопок. Комары догоняют, мы ускоряем темп.
Павлик подружился с местными эвенскими мальчишками. Ловит длинной удочкой рыбу, и очень увлекся. Не хочет уезжать.
В Гарманде большой зверосовхоз. Выращивают черных песцов со злыми глазами. На жаре этих зверьков особенно жаль. Они трясут пустую банку, просят напиться. Вокруг клеток стоит звон, но работники не обращают внимания на "просьбы" лисичек.
Эвенск. На утро запланирован рейс в верховья Омолона. Быстро грузимся. Железное пузо вертолета тяжело поднимается. Винт бешено крутится. Вертолет бодает воздух, разгоняется и начинает парить. Поселок становится маленьким. Исчезает залив. Долго летим над сопками. Затем Андрей поднимается в кабину, намечает точку посадки. Это Большая Ауланджа - небольшой приток Омолона. Садимся на пойму горной речки. Выбрасываем вещи. Дверь захлопывается. Черная точка вертолета быстро исчезает в небе. Договорились - прилетит через неделю.
Как только вертолет улетел, видим красный трактор. Здесь в высокогорьях выпасают большое стадо оленей. На нем перевозим вещи на стоянку.
Несколько дней олени пасутся в окрестностях нашего лагеря. Эвены рассказали: в 20 километрах стоят палатки с провиантом. Его сторожит одна женщина-эвенка.
Вышли на экскурсию - все растения объедены или выбиты оленьими копытами. Зашли в гости к эвенам на стойбище. Они дали нам мяса. Из него Кира Павловна приготовила шашлыки.
В густых ивняках большие выводки куропаток. Они то и дело взлетают, когда мы пересекаем долину реки. Трезор бегает за ними, играет.
Все семь дней подряд, без передышки, мы в дальних маршрутах, стараемся как можно детальнее обследовать территорию. На восьмой день настал срок прилета вертолета.
С утра собрали вещи, свернули спальные мешки. От лагеря уходить нельзя. Рации у нас нет. Ружья - тоже. Только ракетница. Загораем на солнце. Появился мокрец - маленькая мошка, разъедающая кожу. Играем в кинга - вид преферанса. Вдруг слышим - тарахтит. Думаем - вертолет. Но это ложная тревога. Высоко в небе плавно пролетает прямо над нами самолет Ил-14. Это его трасса. Звук, который издает мотор, очень похож на вертолетный. В следующие дни мы опять обманываемся.
Сидим, наблюдаем маленьких тонконогих куличков, выискивающих червячков под камнями. Нас они совсем не боятся. У входа в палатку поселилась пичужка. Здесь всегда роятся комары, чуя нашу кровь. Кира Павловна любуется птичкой: "Вот бы взять ее домой, красивая". Андрей: "Вот так всегда, Кира Павловна, птичка помогает вам, ловит комаров, а вы в благодарность хотите ее в клетку!" Кира Павловна надулась. Андрей не обращает внимания. Красивую птичку согнали две боевые серенькие, похожие на воробышков. Стали совсем ручными, собирают "урожай" прямо на наших штормовках, ногах.
И на второй, и на третий день вертолета нет. Начинаем распутывать сети, которые мы случайно взяли с собой. Их приготовила хозяйственная Кира Павловна. Сети очень пригодились. Дважды мы отлавливали хариусов. Потом заводи опустели.
Хлеба давно нет. Кончился сахар. Крупы в обрез. Кончается и мука.
1973 г. Северо-Эвенск. А.П. Хохряков, М.Т. Мазуренко В густых зарослях ив полно куропаток. Они взлетают при приближении. Ружья у нас нет, только ракетница. Андрей не любит стрелять и никогда ружья не берет. Придумал расстелить сети, высыпать на них горох. Может быть, куропатки попадутся в сети. Но "умные" птицы не отреагировали на это "изобретение".
Эвены откочевали. Нам тревожно. Появились слуховые галлюцинации, нам все время слышится грохот вертолета. Трезор стал есть едва созревающую голубику. Стараемся бодриться. Андрей глубокомысленно размышляет: "Наверное, только осенью в институте о нас вспомнят, на октябрьские праздники, когда будут распределять премии".
На девятый день вспомнили об эвенке и о складе провизии. На поиски пошли я с Андреем. В случае прилета вертолета как опознавательный знак надеваю красную футболку. Через три часа на горизонте увидели круглую палатку и приободрились. К ней пришлось идти еще три часа. Вокруг палатки - тишина. На самодельных качелях качается девочка, рядом мальчик показывает нам живую рыбку, которую поймал руками. У нас на глазах он ее съедает. В палатке спит его мать. Еле разбудили. Она дает нам столько, сколько хотим: сахар, муку, масло. На обратном пути Андрей забирается на сопку, собирает гербарий. 9 дней безделья утомительны. Ил-14 опять сбивает нас с толку. Андрей бежит вниз и чертыхается. Ложная тревога. Придя в лагерь, я собираюсь мыть голову, красиво жить и отдыхать. Только налила воду в таз и собралась окунуть голову - мгновенно прилетел вертолет!
Андрей сломал ребро. Нужно таскать вещи на пригорок. Поэтому я говорю надменному Левшину, командиру экипажа, чтобы помогал грузить. Этого летчики никогда не делают. Помогают нехотя.
Эвенск. Работа закончена. Быстрей бы улететь. Но таких, как мы, - много. Идем к доброму Падерину, и он помогает. В ожидании самолета играем в кинга. Только начали кон, как бегут к нам в интернат. Самолет подан. Присылают машину и на дорогу - пакет с красной рыбой. Милейший человек этот Падерин! Уважает ученых. Прощай, Северо-Эвенск! Самолет на полчаса приземляется в Гижиге. Андрей выскакивает и чуть ли не под брюхом самолета собирает растения. Летчики злятся. Я бегу, беспокоюсь. Убрали трап. Пришлось его снова подкатывать.
В Магадане лежит письмо от Бермана. Он рассержен. Сорваны сроки, а то, что почти 9 дней нас не выбирали, - не аргумент.
Срочно собираемся в намеченный с Берманом маршрут по обследованию степных склонов по Колыме и Индигирке.
Кира Павловна остается в Магадане. С нами, кроме Ларочки, едет Рита Назарова - моя подруга, миколог из Владивостока, а также новая сотрудница нашей лаборатории Саша Беркутенко. На трассе мы должны встретиться с Берманом. Заезжаем к Юре Королеву на стационар "Контакт" в соседстве с поселком Стоковое. Там еще с 30-х годов изучают сток. Юрий Борисович Королев облюбовал это место очень удачно. Стационар - это три вагончика, так называемые балки. В горах есть изба, давно не используемая метеорологами. В настоящее время это основной кабинет Юрия Борисовича, его святая святых. Там он соорудил подогреваемый душ. Его гордость - красивый туалет. Оригинальная фигура Юрий Борисович. Человек нервный, шумный, но добрый. Все он делает красиво, медленно, доводит до совершенства.
На "Контакте" на полевых работах находится Алексей Мосин - сотрудник нашего института. Он на днях улетает в Москву.
В связи с предстоящей защитой моей диссертации и подготовкой к защите диссертации Андрея мы решили провести зиму в Москве. Павлика решено отправить с Мосиным в Москву к родителям. Ему 1 сентября в школу. Жаль расставаться. Мы были вместе все лето.
На трассе невыносимая пыль. Лежим вповалку в кузове. На кузов надстроен большой фанерный каркас. Он слабо защищает от пыли. Дышать тяжело. Лежим, как селедки в банке, прижавшись, вплотную друг к другу. Едем на север по Тенькинской трассе. С Берманом встречаемся уже за Сусуманом по дороге в Якутию.
Начинается какая-то странная жизнь. Бермана сопровождает Леня Кузьмин - гельминтолог, симпатичный молодой человек, и стройная студентка Ольга из Новосибирска.
Мы, привыкшие к регулярной, хорошо организованной работе, теперь попали под начало нервного Дани Бермана. Главная цель этого маршрута по трассе - знакомство с северными степями на Колыме и Индигирке. Весь день едем. Останавливаемся на ночлег уже в полной темноте. Встаем на рассвете, ходим недалеко, лишь бы успеть хоть что-то собрать.
Мчимся вплоть до Индигирки. Даня хочет обследовать степи и наметить будущие маршруты. Южные склоны гор хорошо прогреваются. Там осталась древняя степная растительность. Каждый склон оригинален. На пригорке жарко, вокруг стрекочут кузнечики. А на хребте дует холодный ветер. Берман полон новых открытий. Он мне с гордостью сообщает: в его честь описан степной клоп.
Марш-бросками доехали до Хандыги. Мчимся обратно. Конец августа. Путь по трассе насчитывает сотни километров. Нас догоняет циклон. Первого сентября выпал снег. Собирать растения стало невозможно.
Второго сентября мы в Сеймчане. Сегодня Андрею 40 лет. Машина стоит на берегу Колымы. Серое небо. Белая пелена снега по берегам. Стальные воды Колымы несутся бурным потоком. Зимний пейзаж. Берман долго договаривается с владельцем небольшого катера. Хочет осмотреть степные склоны. Мужик за бутылку готов прыгнуть на небо. Катер наготове. Могут ехать только четыре человека: два от Бермана, два от ботаников. Андрей берет меня. А в группе Бермана бунт. Леня Кузьмин требует себе место, а Берман берет Ольгу. В результате Кузьмин не едет, Даниил Иосифович, разозлившись, убегает в лес. Одно место освобождается. Им быстро воспользовалась Беркутенко. В снежной пороше доплываем лишь до мыса Чегодан. Все покрыто белым покрывалом. Темно-серая Колыма скоро станет. Длинная Ольга "косит" большим сачком не насекомых, а снежинки. Беркутенко уводит Андрея на сопку. Они, словно северные олени тебенюют, - раскапывают снег.
В Сеймчане на берегу ждет машина. Все бело. Темнеет. В лиственничнике ярко горит костер. Приготовлен плов, подарки. На мотив песни "Самара-городок" поем посвящение, сочиненное Ларочкой.
Стихотворение, написанное Ларочкой Васильевой ко дню рождения Андрея. Его пели у костра в заснеженном лиственничнике на берегу Колымы:
Дорогой наш Хохряков,
Наш любимый Хохряков!
В сорок лет, в сорок лет
Поздравляем мы вас!
Хохряков с бородой,
В сорок лет старый дед
Ну, а если побрить...
Молодой, так и быть,
Ну и что ж, ну и что ж!
А для нас и такой
Он хорош, он хорош!
Хохряков в сорок лет
Может все, может все,
Ну а если не все,
Так ведь Мая на что?
Главный в области ботаник,
Дорогой наш Хохряков,
Мы уверены: он станет
Ну почти что Комаров!
Ой-ей-ей, летит комарик,
Подлетел и прямо в плов!
И нотации читает
Комару наш Хохряков.
Мы кончаем, мы кончаем.
Ты прости, что мы напели
Ведь обидеть мы тебя
Ну никак уж не хотели.
Ах, Самара городок,
Юность Хохрякова,
Беспокойная я!
Середина сентября. Работа продолжается на побережье. Одян - залив небольшой речки, впадающей в Охотское море в основании горы Беринга, самой высокой точки побережья к северо-востоку от Магадана. Палатки поставили в глубине бухты. С нами Света Константинова, Саша Беркутенко с мужем Алексеем Полежаевым и "отец Андрей", то есть Меженный.
Осень на побережье прекрасна. Во время штиля море тихое, прозрачное. Кажется таким теплым! Тихие дни резко сменяются бурями с дождем и ветром. Море сильно штормит. Ночью сильно морозит, по утрам корка льда лежит на лужах. До полудня туманы заполняют весь залив, долину речки.
Андрей решил подняться на гору Беринга с берега моря. Нас трое: Андрей, я и Света. Каменистые осыпи идут от основания горы до вершины. С трудом, иногда на четвереньках ползем вверх. Андрей не оглядывается и ждать нас не собирается. Наконец, высота взята. В далекой дымке виден Магадан. Еще светло, но нужно спешить. Темнеет рано, путь к лагерю далекий. Ярко алеют схваченные морозом ягоды сладкоплодной рябины бузинолистной. Я на ходу хватаю ягоды - "заготавливаю". Андрей спешит вперед, мы за ним вприпрыжку. Еле догоняем. То и дело чувствуем запах зверя и предполагаем, что можем столкнуться с медведем. Об этом мы со Светой говорим с опаской. Андрей, когда говорят о медведях, всегда раздражается. Уже в темноте видим огонь нашего костра и Андрея Александровича, в беспокойстве встречающего нас. Как хорошо холодным вечером у костра!
Днем закладываем гербарий, греемся на солнце. Вдруг видим - на пригорке большая медведица идет вместе с двумя малыми медвежатами. Наш Трезор заливается, бежит к пригорку. Медведица, переваливаясь, спешит скрыться в лиственничнике. Один из медвежат отстал, медведица возвращается, берет его зубами за холку, дает шлепка точно так, как это делают люди. Наблюдаем эту картину, как зачарованные. Только медведица скрылась, как к нам идут два охотника. Они с моря на моторной лодке выследили медведицу. С пристрастием спрашивают, куда убежала медведица. Говорим, что никого не видели.
Буря рвет нашу палатку, раскачивает крепления. Но нам в спальных мешках тепло. Пища кончается. Шторм выбросил на берег ламинарию. Из нее готовим салат. Пошел пятый день, как должен прилететь вертолет. Рыбаки исчезли... Как сообщить?
На восьмой день ожидания летит вертолет. Сигналим ракетницей. И правильно делаем. Оказывается, этот вертолет летел не за нами, а на северную метеостанцию. Обещают на обратном пути забрать. Как хочется в это верить! Прилетел. Всего несколько минут полета до Магадана.
Через несколько дней мы с Андреем улетели в Москву. Я - оформлять и защищать кандидатскую диссертацию. Андрей - оформлять, сокращать свою докторскую диссертацию.
Публикации 1973 г.: Вышло 10 (!) работ, в том числе "Закономерности эволюции онтогенеза у растений", "Направления эволюции форм роста в экстремальных условиях". Только две в тезисах. Большинство из статей посвящено флористическим исследованиям на Дальнем Востоке. Описан новый вид - прострел магаданский.
Поездки 1973 г.: Май: Хабаровск (поездка на отроги Хехцыра, Малышево). Июнь: Охотоморье (Ола, Атарган). Июль: Северо-Эвенск, Гарманда, Таватум. Заброс в верховья Омолона (река Большая Ауланджа). Август: экспедиция по Колымской трассе до Хандыги и обратно. Сентябрь: Охотоморье, залив Одян (гора Беринга).
