В начале января 1986 года в Новосибирске защищала диссертацию наша магаданская знакомая Таня Давидович. Андрей - оппонент ее диссертации. За несколько дней до отъезда в Новосибирск заботливая мать совершила на Андрея атаку, требуя надеть в Сибирь тулуп, шерстяные носки и, кажется, валенки. От валенок он отбился, но полетел в тулупе и проклял все на свете. Слово "Сибирь" действовало на мою свекровь завораживающе, леденяще. А Магадан, видимо, был чем-то вроде курорта, так как за долгие годы наших полетов и жизни на Северо-Востоке она ни разу не вспомнила о тулупе.
Но шутки в сторону. Эта поездка для меня была знаковой. Андрей, зная, что у меня в первой половине года выходит монография, договорился с директором Новосибирского ботанического сада И.В.Коропачинским и ученым секретарем Э.А. Ершовой о возможности защиты моей докторской диссертации по монографии.
К этому времени относится появление у Андрея нескольких привычек. Он стал собирать упаковки от вафель, которые любил. Стал собирать необычные или смешные фамилии, если встречал их в газетах или на экране. Стал выписывать два журнала. Один толстый - "Октябрь" и еще "Знание - сила". Из газет он читал в основном "Литературную". И живо откликался.
Письмо в "Литературную газету": "Дорогие друзья! Давно слежу за дискуссией относительно защиты диссертаций и общих проблем развития науки. Нужные - не нужные диссертации, как бороться с лженаукой и нужно ли бороться с ней вообще, как вообще усилить действенность науки, ускорить прогресс. В общем, создается впечатление, что правы и те, и другие, все стороны приводят равно неотразимые аргументы, и снова неизвестно: следует защищать диссертации или нет? Как бороться с лженаукой? Как повысить эффективность науки? Очевидно, остается во всей этой дискуссии и что-то недосказанное, что-то главное, что укрылось от внимания борющихся сторон. Или это само собой разумеется, что наука должна делаться чистыми руками? Что ученый должен быть бескорыстен и не стремиться ни к званиям, ни к почестям, ни к карьере? Ждать, когда окружающие заметят и оценят? Разумеется, так должно бы быть, но так не было, нет, и не будет никогда, к сожалению, потому что один из фундаментальнейших законов природы тот, что в мире ничего не может быть идеального, только хорошего или только плохого.
Наука, как и другие виды человеческой деятельности, не застрахована от разного рода проходимцев и карьеристов, "пробивных" элементов, которые и занимают в ней рано или поздно ведущее положение, становятся во главе разного рода ее подразделений и на своих постах, сознательно или нет, тормозят ее развитие, протаскивают свою креатуру, а неуживчивым фанатикам закрывают ход. И причем тут число защит и процедура защиты? Конечно, лишняя защита - все же лишний барьер для лжеученых или дельцов от науки. Сложный ритуал защиты - барьер для настоящих ученых, но ни то, ни другое не гарантирует науку от засорения, ибо вершителями-то судеб молодых ученых остаются старые кадры, уже проникшие в науку дельцы, обзаведшиеся званиями и регалиями. Кто наши академики? Почти сплошь - директора институтов, а то и выше, реже - замы, еще реже - зав. лабораториями. Вряд ли таких наберется 10%. А ведь только их можно назвать в какой-то степени учеными, делающими науку "своими руками", директорам и замам до науки уже не дотянуться. Да и были ли они когда-либо учеными? Вряд ли, ведь административная карьера требует специальных, отнюдь не научных приемов и навыков, а скорее политических и дипломатических, тем более в таких условиях, когда материальное снабжение, финансирование, строительство даются с величайшим напряжением сил. А тут еще взаимоотношения с партийными и советскими органами, вышестоящими инстанциями... А для того, чтобы это все освоить, нужна школа, и тоже отнюдь не научная, а дипломатическая или административно-хозяйственная. В таких условиях заниматься наукой серьезно, конечно, нельзя, а защита докторской выливается просто в неприятный и трудный, но только ритуал, способствующий дальнейшей карьере. Настоящего ученого защита, конечно, отрывает от настоящей работы, но все же хоть как-то уравнивает с карьеристами-администраторами, а эти последние в ее процессе хоть как-то соприкасаются с наукой, хотя бы не надолго.
Как исправить положение дел, если вообще нужно исправлять? Лучше всего было бы, конечно, провести основательную чистку АН, но это вряд ли возможно без нарушения ее ныне действующего устава. Поэтому лучше всего было бы преобразовать ее в совет директоров или другой чисто административный орган, а настоящую АН создать заново, сообразуясь с чисто научными достижениями. Но как ее создать и кто будет этим заниматься? Я не вижу иного пути, кроме как конкурсного, а комиссия должна быть из ЭВМ. То есть можно и нужно разработать такую программу, которая позволяла бы объективно оценивать научные достижения. Конечно, и при этом не исключается "просачивание" карьеристов, так как кто же будет создавать эти программы, как не те же люди, ученые, со своими симпатиями-антипатиями. Однако здесь этот процент (карьеристов) будет уже существенно ниже. Затем, когда во главе АН встанут настоящие ученые, т.е. энтузиасты своего дела, благородные и бескорыстные, не карьеристы и дельцы, остальное уже не составит труда. Они уже сами все решат, как надо оградить своё общество от проходимцев и "дипломатов". Правда, они сами будут нуждаться в няньках, но ничего идеального нет и быть не может".
Это письмо в двух экземплярах осталось лежать в его архиве.
Он планирует для себя за два года написать анализ флоры Северо-Востока СССР (эта работа была завершена в назначенные сроки). Планирует за четыре года завершить работы по ритмам развития субтропических растений в природе и культуре. Кроме того, планируются работы по биоморфологии и систематике папоротникообразных.
Недалеко от города Гагры в Абхазии, в местечке Холодная Речка находится опорный пункт Главного ботанического сада. На крутом склоне над морем небольшой дом окружен субтропическими растениями. От него удобный спуск к морю. Это прекрасная база отдыха сотрудников ГБС. Там намечено совещание работников закрытого грунта.
11 февраля поздним вечером в полной темноте я вышла на станции "Холодная Речка" и пошла вверх, едва нащупывая тропу. Наверху сияют огни. Там Андрей стоит на тропе, присматривается, ждет меня.
Возглавлял совещание тихий и приятный человек - Александр Сергеевич Демидов. На совещание приехали и сотрудники Киевского ботанического сада - яркие, энергичные и бойкие. Была там и знаменитая Дарья Никитична Доброчаева, заведующая музеем. Собрался приятный коллектив, с которым мы ездили в Сочинский дендрарий, в Адлер - в совхоз "Южные культуры".
Я помню этот красивый и ухоженный совхоз в студенческие годы, когда там выращивались цветы для всего большого Сочи. Там проходили практику студенты Ленинградского университета под руководством О.А.Муравьевой. Теперь цветы отсутствовали, а парк был сильно запущен. В субтропиках зимой, в период, названный мной "вечнозеленым" (то есть тогда, когда лиственные породы стоят оголенными), природа выглядит неухоженно. На первый план выходят темные кроны хвойных и вечнозеленых пород, пожухлая трава.
Юрий Николаевич Карпун - директор молодого ботанического сада "Белые ночи" - возил нас и на крутой склон одного из санаториев в Хосте, где первоначально большой горой владел Андрей Николаевич Краснов, мечтавший создать субтропический ботанический сад. И сейчас, правда с трудом, просматривается планировка географических отделов. Деревья состарились, а об истории этого места знают немногие интересующиеся историей ботаники.
После совещания мы вдвоем уехали в Очамчиру на станцию Тбилисского института леса, которой руководит наш старый знакомый Карло Тугуши. Жена и дочь его живут в Тбилиси, а Карло в Очамчире. Это нас особенно сближает, так как наша судьба теперь похожа на судьбу Карло. Большие окна гостиницы с тяжелыми и пыльными шторами выходят на зеленый двор. Там пасутся курочки Карло. Холодно и сыро.
После экскурсий под вечер мы приглашены на ужин к Карло. Он потчует сухим вином и жареной курочкой. Курочку, по просьбе Карло, готовят в столовой. К жареной курочке приложены ее скрюченные лапки. Лапки удостоверяют - повара ничего себе не взяли...
Нас почитают как гостей, приближенных к директору. По утрам несут мацони, творог, сыр.
Карло организует семинар. Приятно видеть настоящий интерес к ботанике. С огромным уважением вспоминают Василия Захаровича Гулисашвили - замечательного ученого-лесовода, организатора этой ЛОС (лесной опытной станции). Гулисашвили долгие годы возглавлял Институт леса и оставил много учеников, которые вспоминают его с благоговением.
Очамчири - север Колхиды с тяжелыми землями. На больших квадратах, называемых чеками, посеяны разнообразные экзотические породы. Площадь небольшая. Редкие породы растут густо и не самоизреживаются. Карло на машине ЛОС организует поездку в заповедники - Мюссеру и в Скурчу. В Скурче на берегу моря большой массив самшита, что не типично. Обычно самшит растет в горах. В самшитовом лесу бродят коровы. Однако крепкий самшит вырубить не так-то просто.
Мюссерский заповедник охраняется хорошо. К побережью ведет прекрасная дорога. Там мы видим склоненные над морем высокие деревья земляничного дерева и древовидный вереск. На побережье, в пределах Советского Союза - это единственное место произрастания этого редкого вида. Здесь он невысокий. Зимой кусты покрыты маленькими отмершими колокольчиками цветков. Растет тут и цистус критский - один из реликтов средиземноморской флоры.
Прощальный день мы проводим в Сухуми в гербарии у Альфреда Алексеевича Колаковского. У него прекрасный гербарий, ученики. Во всем чувствуется доброжелательное отношение и к гербарию, и к самому заведующему. В памяти встают сырые комнаты аджарского гербария и сидящая в пронизывающем холоде Александра Алексеевна Дмитриева с большой лупой, склоненная над гербарным листом. Сухумский же гербарий значительно лучше. Нам завидно. Мы считаем себя батумцами и очень любим свой Батум, но видим, что тут все более цивилизованно.
С внучкой ГалейКолаковский говорит, что мы там, в Аджарии, как в мешке, то есть находимся в изоляции между Турцией и Грузией.
10 дней пролетело в интересных поездках. Мы разлетаемся в разные стороны. Я - в Батуми, Андрей - в Москву.
Опять тянут со статьей о бриофилии. В Ботаническом журнале не признают этой экологической группы. Статья от рецензента с отрицательным отзывом возвращается дважды и полностью забракована. А сегодня слово БРИОФИЛИЯ, БРИОФИЛЫ стало обычным среди экологов и биоморфологов.
Вышла моя книга "Биоморфологические адаптации растений к условиям Арктики". Андрей очень гордится. Он ведь ответственный редактор.
Из моего дневника: "В начале июня Андрюша бомбардировал меня телеграммами. Одна извещала о том, что моя книга вышла из печати. Во второй сообщалось, что в Новосибирске меня ждут на предзащиту и что я должна готовить автореферат, а вот третья телеграмма попала в самое яблочко. Андрей, не достав прямого билета до Батуми, решил лететь в Сухуми и там, в Абхазии, поездить.
7 июня утром я прилетела в Сухуми. Новый большой и красивый аэропорт. Везде на лотках, в маленьких палаточках торгуют всякой снедью. Я сразу замечаю, что попала в более цивилизованное место, хотя конечно не без кавказских изъянов. В столовой грязно, но вкусно! А в парикмахерской нет кричащего клуба кикелок.
Вижу огромный пузатый аэробус, выпускающий огромную толпу. Солнце, жара, вся масса людей устремляется к выходу... Вот и мой Андрей. Седая большая растрёпанная борода, рубашка набекрень и узкие брюки, выкопанные моей дочкой из сундука.... Весь его вид вызывает досаду и огорчение. Мы ведь живём не вместе.... А за Андреем нужен тщательный уход....
Но теперь мы вместе, вместе решаем, куда ехать! Вместе! Быстро садимся в автобус до Очамчир.
Как всё близко на Кавказе! Не успели мы, прижавшись друг к другу, поделиться последними новостями, как нас уже выгрузили у поворота на ЛОС. У Андрея чемодан, там в основном масло и другие продукты, но вещей, так же как и зимой, он захватил уйму. Тут и спортивный костюм, и костюм для экспедиций. Я же легкомысленно еду в одном платье. И не пожалела.
Ах как хорошо в таком месте, как ЛОС! Сразу вспоминается февраль, теплая кавказская, колхидская весна. И гостиница, и вечера у Карло, и его трогательная гастрономия. Особенно вспоминается курочка, выращенная самим Карло и запеченная в столовой.
Жарко. Мы спешим на море. Идем долго по каким-то задворкам и наконец выходим к морю. Высокий прибрежный обрыв. А мы себя чувствуем так хорошо и вольно, вместе. Я все время думаю, как привести в порядок Андрея, и сразу же по возвращении, в раскаленном номере гостиницы перешиваю брюки - кажется, мне это удалось... А на следующий день удалось постричь Андрея в парикмахерской и даже купить рубашку апаш. Мы шутили: "Рубашка апаш - удобна для папаш!"
Несколько дней были очень насыщенными. Утром и вечером мы были приглашены к Карло, который как всегда потчевал чем-то им самим приготовленным, сухим вином. Кроме того, ко мне благоволила Любочка, соседка Карло, приносившая дары своей коровы в виде мацони, молока, всего того, чего я была полностью лишена дома.
Жаркий праздничный Сухуми. Курортный сезон в полном разгаре. Ботанический сад в самом центре города. Альфред Алексеевич Колаковский окружен учениками - Зураб Адзинба самый главный. Говорит по-русски чисто. Большой гербарий. Зураб показывает нам фотографии земляничного дерева у берега моря в пределах государственной дачи то ли Сталина, то ли уже новых хозяев в лице Раисы Горбачевой. Весной туда из батумского ботанического сада отправляли бесплатно самые лучшие экземпляры бамбуков и других редкостей. К земляничнику в этом месте не подобраться. Все закрыто.
Мы едем на Пицунду. В знаменитой роще Пицундской сосны, расположенной на побережье моря, организован заповедник. Контора заповедника - красивый двухэтажный дом. В нем сидит директор Хачапуридзе . Рядом его молодая сотрудница Женя Пучкина. Нам оказывают максимальное гостеприимство, предоставляют отдельный номер. Фактически этот милый двухэтажный дом - гостиница для близких и неблизких людей, возможно, и дополнительный заработок. Нам там чудесно. Мы в лесу и на берегу моря. Ранним ясным утром мы бежим к пустынному морю. Днем экскурсируем в роще. Забор во многих местах нарушен, а главное - почему-то сублитораль не огорожена и полностью истоптана. Охраняют только сосну, которая прекрасно возобновляется. За сосновой рощей - три огромных точечных дома, не небоскрёбы, но в несколько десятков этажей. И кому пришло в голову строить их совсем рядом с морем, да и рядом с редчайшей, единственной заповедной рощей! У домов курортная жизнь. Курортники роятся на небольших асфальтированных площадках. С Женей Пучкиной мы идем в поселок Рыбачий, поднимаемся на истоптанные рогатым скотом приморские холмы. Тут очень приличная роща земляничников. Они более крупные в сравнении с крымскими, но есть опасность их исчезновения. Почва утоптана, и возобновления нет.
На попутке несемся вверх по Бзыбскому ущелью к озеру Рица. Накатанный маршрут курортников. Автобусы привычно везут вверх к озеру группы туристов. Посещение Рицы - обязательный ритуал. Приятные холмы, горы. Богатые дома с большими приусадебными участками. Все говорит о достатке и хорошем климате. Вот и большое зеркало озера Рица, по которому снуют катера. Вокруг озера - причалы, палатки с сувенирами и снедью. Мы же идем на противоположный берег в сосняки, находим стелющуюся, как и положено, толокнянку. Странно видеть ее тут - последний раз я ее собирала морозным сентябрьским днем под Якутском. Небольшой реликтовый остров толокнянки известен давно, здесь ее считают отдельным видом. Но на первый взгляд, никаких отличий, за исключением более крупных размеров, мы не видим. Как всегда, собираем гербарий и на попутном автобусе с курортниками по серпантинам возвращаемся к гостеприимному Хачапуридзе.
Колаковские в своей большой светлой квартире, расположенной напротив ботанического сада, устроили нам званый обед. Вида Савельевна показывает нам старые альбомы. Это историческая ценность. Супруги рассказывают о своих экспедициях по Большому Кавказу. Я им завидую. Жизнь, в отличие от нашей, уравновешена и устроена. До работы всего два шага. Вида Савельевна рассказывает, как увлекалась селекцией хризантем и наблюдала их огромное расщепление, появление самых фантастических красивых форм. Вспоминаем и общих знакомых - известных ботаников. Вида Савельевна вспоминает и Андрея Алексеевича Яценко-Хмелевского, с которым я уже многие годы в переписке. Кавказские ботаники время от времени общались между собой. Мне бы записать, расспросить о Гроссгейме, но не спросила.
15 июня приехали в Батуми. Под руководством Вано Папунидзе вместе с сотрудниками Батумского ботанического сада была организована поездка в Кедский район за знаменитой орфанидезией, эпигеей гаультериевидной. Экспедиционная машина не может пройти по плохой лесной дороге. Идем пешком на хребет со стороны реки Аджарисцкали несколько километров буковым лесом. Лесник помнит местонахождение редкого растения. Сергей Голицын - первооткрыватель этого редкого вида - шел по скотопрогонной тропе со стороны Черного моря. Но за полвека все густо заросло колхидским подлеском. Несколько раз ботаники искали орфанидезию и не могли ее найти.
Эпигея растет на крутом обрыве. Андрей сделал удачные снимки и решил исследовать ущелье. Оно узкое и глубокое, края почти отвесные. У Андрея сильная гипертония. Он очень полный, весит более 80 килограмм. Но я уверена в его ловкости. Он ведь всегда прекрасно лазил на деревья. Но я жду, жду и начинаю волноваться. Вано недоволен. Нужно возвращаться, а Андрея нет. Наконец вижу - вылезает. Говорит, что стал уже старым и с большим трудом смог вскарабкаться по отвесным стенкам ущелья, цепляясь за гибкие ветви рододендрона.
В сопровождении двух проводников недалеко от селения Намонастреви мы надеемся найти рододендрон Смирнова. Попали в девственный лес с огромными серыми стволами буков. На обрывах ярко розовеет гибрид между белым рододендроном Унгерна и ярко-алым рододендроном Смирнова - цвет ярчайший и необычный, розовый. Андрей описал этот гибрид как рододендрон Харадзе, в честь Анны Лукьяновны Харадзе - известного грузинского ботаника.
Теперь у Андрея московская прописка. Это открыло ему доступ в пограничные районы. Он получил возможность работать в Верхней Аджарии. Самое приятное то, что народ там крайне гостеприимный. Встретят, накормят и положат тебя на мягкую кровать в гостевой комнате на втором этаже просторного дома. И это в любой точке всей горной Аджарии.
В середине лета мы вместе с Андреем полетели в Новосибирск, где я апробировала свою докторскую диссертацию. Андрей поехал со мной для поддержки.
После Новосибирска Андрей улетел в Якутск на совещание. Герман Денисов - наш старый магаданский знакомый, - всеми силами зазывает Андрея на работу в Якутск. Зовет его и В.Н.Андреев, возглавляющий ботанику в Якутске, ему нужна смена. Андрей загорелся. Север продолжал притягивать. Может быть, год назад П. Лапин был совершенно прав? Нужно было все оставить и лететь в Якутск... Чудесные места, просторы! Но эти настроения в Москве сами собой отпали.
В конце октября Андрей снова на Зеленом мысу. Мэри Джиджавадзе - моя сослуживица. Это высокая темноволосая девушка старше 25 лет. Мэри - родом из Мериси, высокогорного селения по дороге на Намонастреви. Оба селения располагаются на крутых отрогах Шавшетского хребта, совсем недалеко от турецкой границы. Мы хотим найти рододендрон Смирнова. Это очень редкий вид в Аджарии, распространен в основном в Турции. Поэтому пользуемся знакомством с Мэри и едем вместе с ней и Наной Концелидзе в Мериси.
От Батумского автовокзала ходят в горы автобусы. В основном это маневренные ПАЗы. За Батуми дорога уходит в горы. Сначала Кахаберской низменностью, полностью заполненной мандариновыми садами. У впадения в Чорох его притока Аджарисцкали дорога поднимается в горы, вьется вдоль русла реки. Начинается горная Аджария. По сторонам крутые склоны гор поросли буковыми лесами. На пограничном контроле обязательна проверка паспортов. Служат русские пограничники. Первое большое селение Кеда. В Аджарии каждый уважающий себя крестьянин должен построить свой дом. Огромные квадратные дома из серых цементных бетонных брикетов в 2-3 этажа лепятся на крутых склонах. Крыши, словно большие зонты, отсвечивают на солнце. От Кеда в сторону от основного шоссе серпантинами начинается подъем. Едем по грунтовой дороге по отрогам Шавшетского хребта.
Наш ПАЗ с трудом поднимается. И здесь вдоль дороги тоже выстроились большие дома. С дороги они выглядят одноэтажными. Нижние этажи лепятся к склону горы. Самый нижний - для скота.
В большом доме родителей Мэри на первом этаже бухари - камин с трубой на улице. Около огня вечерами собирается вся семья, родственники и многочисленные гости. Женщины только подают еду, а сами едят отдельно. Второй этаж просторный. Там сияют лаком мебельные гарнитуры, с трудом добытые в Москве или Ленинграде.
С балкона открывается изумительной красоты вид на большое и узкое ущелье. Небольшая плантация табака у дома источает сильный запах. Хотя поздняя осень, табак еще цветет. На балконе сушатся фрукты, рядами лежат свежесобранные грецкие орехи, гроздьями свисают початки кукурузы.
Голодный маленький скот поодиночке рыскает по лесу в поисках травы. Забираемся выше. Выходим на ручей, добираясь до водопада. Андрей пытается подняться по крутому обрыву. Начинает резко темнеть. Я возражаю. Воспитанные девушки, для которых слово мужчины закон, молчат. Но робеют перед быстро наплывающими сумерками. Андрей досадует, кричит привычное: "Черт, проклятье" и с неудовольствием смиряется.
В следующем селении Намонастреви живут два брата - родственники Мэри. Один женат, имеет несколько детей. Второй, Камал, пока холост. Собирает разнообразную аджарскую утварь и соорудил маленький музей. Пока хозяйка долго готовит ужин, братья ведут нас в святая святых - туда, где бродит в больших чанах молодое вино качичи. То и дело подносят для пробы ковш с вином. Андрей с хозяином пробуют. Камал показывает достопримечательности своего музея. Старые утюги на древесном угле, ятаганы, шашки, светильники. Обращаясь к Андрею, часто повторяет "дед", что Андрею совсем не нравится. Он всегда молодится.
Уже темно и холодно. Подмораживает. Дом не отоплен. В бухари весело трещат дрова. Но согреться около такого камина - вроде как у костра. Стол накрыт. В тех краях особенно славится картошка. Она действительно очень вкусная. Мчады - горячий хлеб из кукурузы, сыр, густая сметана каймак и, конечно, вино. Застолье затягивается. Пора и на покой. На втором этаже обстановка простая. Кровати, словно в гостинице, застланы чистейшими простынями и шерстяными одеялами, под которыми сначала трудно согреться - все ледяное, но затем становится очень уютно. На полу рассыпаны яблоки. Местный сорт алиага источает приятный аромат. Холод и яркий свет луны - последнее, что я помню, засыпая.
Встаем рано. По крутому склону спускаемся вниз к реке. Перебираемся по мосткам и начинаем подъем вверх. Девушки в длинных юбках. Здесь брюки не приняты. Тропа идет по очень крутому склону под кронами высоких буков, вьется серпантинами. Буковый и каштановый лес заслоняет обзор. Кажется, подъем будет бесконечным. После нескольких часов подъема лес редеет. В субальпийской зоне - заросли кавказской черники, стелется береза мегрельская. Вдоль тропы - заросли кустарникового дуба понтийского. На дороге рассыпаны красивые блестящие длинные желуди. До высокогорий все еще далеко. Я впервые пользуюсь посохом. Андрей, хоть и сильно располнел, от такой помощи при подъеме отказывается, тащит свое тело вверх, но с трудом. Вида не показывает. Вижу - и девочки сильно устали.
Стали появляться скалы. На них мы и нашли рододендрон. Только в 16 часов мы на яйле Кослистави. Летовки - деревянные двухэтажные домики - на зиму уже закрыты. Над яйлой возвышается огромная серая гора, наполовину уже заснеженная. Это знаменитый Карчхал, высотой более 3000 м, расположенный на территории Турции. Величественный, он кажется совсем рядом. Даже помыслить невозможно попасть на эту гору. Наша граница на замке.
И кто бы мог подумать, что через несколько лет мы побываем на Карчхале, и не раз...
Уже поздно. Нужно успеть спуститься вниз засветло. До лесного пояса добираемся уже в полной темноте. Идем на ощупь. Палка очень помогает пробираться среди корней. Достигли уровня дома Камала на противоположной стороне ущелья. Слышим - кричат. Отвечаем и спешим, спешим. Не разбирая дороги, перешли холодный ручей и из последних сил поднялись вверх к дому.
В 1986 году Андрей оппонировал одну диссертацию. Делал три доклада: в Якутске, в Очамчири и в Москве. Написано две статьи. Вышло из печати восемь.
5 декабря в Мурманске родилась наша первая внучка Галя. Андрей стал дедом, а я бабушкой!
16 декабря в Новосибирске я защитила докторскую диссертацию. Уверена - без Андрея я бы не стала доктором наук. Мои родственники, из-за тяжбы по поводу земельного раздела, писали в ученый совет Новосибирского ботанического сада клеветнические жалобы. Ученый совет проголосовал единогласно.
23-25 декабря мы были участниками традиционного совещания по филогении растений, проходившем в МГУ. Это было 7-е совещание. Андрей делал доклад на пленарном заседании на тему "Дихотомическая система высших таксонов растительного мира".
Поездки и экспедиции 1986 г.: Март: Абхазия (Холодная Речка, Очамчири, Скурча, Мюссера, Пицунда). Июнь: Абхазия ( Пицунда, озеро Рица); Аджария (Кеда, орфанидезиевое ущелье, Намонастреви). Июль: Новосибирск (окрестности Академгородка). Сентябрь: Аджария (Мериси, Намонастреви, Кослистави).
1987 К началу 1987 года монография "Анализ флоры Колымского нагорья" была уже готова. Для ее публикации требовались разрешения, утверждение заявок Дальневосточного центра. В издательстве "Наука" существовал строгий лимит на издание трудов, особенно монографий. Поэтому Андрей вел напряженную переписку, просил своих бывших сотрудников лаборатории помочь с оформлением сопроводительных документов.
Центральный аэровокзал находится рядом с нашим домом. Там Андрей неожиданно повстречал Георгия Краснощекова - директора магаданского института. Радушно пригласил его в гости и поил нашим зеленомысским вином. Я была удивлена. Но Андрей мне объяснил, что сделал это для того, чтобы тот видел, как мы хорошо живем на юге, пьем свое вино... Андрей всегда был гостеприимным. Но человека не исправишь. Эта встреча чуть не помешала изданию "Анализа". В дружеской беседе Андрей, видимо, под парами Бахуса, заявил Краснощекову: "Как мне все это надоело! Бросить бы и ничего не печатать!" Это были его любимые фразы. Любил он сказать наоборот, поиграть. Краснощеков запомнил и на ученом совете в Магадане, где утверждали к изданию монографию, эти слова передал: мол, Хохряков уже остыл к своей работе!
Оформление документов затягивалось. В Магадане, в институте продолжались бои двух партий: медиков и зоологов. После множества скандалов утвердили нового директора Александра Владимировича Андреева. К Андрееву мы всегда относились с большой теплотой. Молодой орнитолог. Бесстрашный исследователь глухариных зимовий на Омолоне. Прекрасный фотограф. Его отец - ленинградский художник - еще в 1978 году написал большой портрет Андрея маслом. Теперь этот портрет висит у меня в квартире. Саша Андреев подарил его нам еще при жизни Андрея.
Андрей пишет Андрееву письмо, спрашивает о сроках сдачи рукописи. Неохота ему заниматься ею летом, во время экспедиционного сезона. Он привык работать зимой, а летом ездить в природу. Кроме того, открыто пишет ему свое мнение о бывших сотрудниках. Любой другой человек поостерегся бы. Ведь необходимо получить документы и "добро" на издание, а он опять неосторожен. Но Андреев не препятствует оформлению рукописи, а наоборот, помогает.
"6 апреля 1987. Дорогой Александр Владимирович!
Во-первых, поздравляю Вас с назначением на высокий пост и желаю Вам на нем и остаться. А во-вторых и главных, мне хотелось бы уточнить положение с моей работой "Анализ флоры Колымского нагорья". Дело в том, что Георгий Петрович Краснощеков неправильно вас всех информировал. Я вовсе не отказывался от написания ее, а просто спрашивал о возможностях, как и где уточнить оформление рукописи. Я получаю из Магадана противоречивые известия и не могу понять главного: утвердили мою монографию или нет, если да, то на какой год и когда надо сдавать рукопись".
В течение года документы были собраны, а рукопись благополучно достигла издательства. Но перед тем, как ей выйти из печати, были очередные сложности. Издательство перешло на хозрасчет. Поэтому пришлось отказаться от рисунков. Книжка вышла в мягком переплете. И хоть книжка небольшая, специалисты очень ценят эту работу.
На основе северных наблюдений были рождены идеи о бриофилии, обитании растений на моховых покровах, содружестве высших растений с мхами. Мох служит многим растениям пористым, насыщенным влагой субстратом. Статья об этом была написана нами давно. Сначала мы ее отправили в "Ботанический журнал", но после двух отрицательных рецензий она была возвращена. Затем она опять долго лежала в журнале "Экология", но и оттуда ее вернули с отрицательным отзывом. Статью Андрей забрал, но протестовал против несправедливости. Затем отдал в бюллетень МОИП, где она, наконец, вышла. Слово "бриофилия" теперь, спустя годы, стало общепринятым и широко употребляется ботаниками. Бриофилия обнаруживается на многих объектах.
Готовились тезисы на очередную школу по теоретической анатомии и морфологии. Хотя мы давно занимались проблемами биоморфологии, но организаторы этих "школ" не очень нас жаловали и не приглашали. Поэтому на первых школах нас не было. На сей раз все было иначе. Еще зимой, в декабре, на совещании по филогении растений завязался контакт с новой морфологической звездой Татьяной Валентиновной Кузнецовой. Т.В. читала Тролля в подлиннике и занималась трудной проблемой - соцветиями! Она была и в оргкомитете новой "школы". К нашему участию в "школе", которая должна была состояться во Львове, в сентябре, она отнеслась весьма благосклонно. Были срочно написаны тезисы. Но с оформлением актов экспертизы Андрею пришлось повозиться, тем более, что свои тезисы я должна была оформлять в Батуми, пересылать их, подписывать! Сколько бесполезной мороки. Вот они - явные проявления закрытости нашей страны! Акты экспертизы, пропуска!..
Андрей не привык приказывать, администрировать, не вписывался в стиль работы филиала. Маленький коллектив жил по заведенному ритму, где главное - не наука, а уход за растениями. Сначала казалось, что ветер перемен коснулся и "Филиала": обещали новых сотрудников, появилась аспирантка Наумова, которая окончила МГУ. Красивая, она производила самое благоприятное впечатление и собралась заниматься папоротниками. Однако будучи матерью троих детей, она получала мизерную зарплату, не выдержала и вскоре ушла.
Появился ещё один сотрудник - молодой и красивый. Он окончил биофак педагогического института. Андрей также надеялся на его серьезный ботанический интерес, просил меня провести с ним установочные занятия по биоморфологии. Но этот великовозрастный мальчик оказался еще более легкомысленным и ушел в трубочисты, а затем исчез из нашего поля зрения.
Сколько раз до и после я видела молодых, казалось, увлеченных людей. Но спустя время они остывали, переключались на что-то другое, и забывали о науке.
Юрий Павлович Кожевников прислал Андрею письмо с вырезкой чукотской газеты. И в письме, и в газете описывается опасное приключение, произошедшее с Юрием Павловичем. Ю.П. путешествовал в одиночку. Ночью, в 50 километрах от лагеря, в его палатку забрался медведь и прокусил плечо. Ю.П. шел с раной к геологам, а затем санитарным рейсом был доставлен в чукотский поселок Лорино и прооперирован. Андрей называет Юру героем - действительно, человек проявил свой характер в неординарной ситуации.
Начало года для нас трудное. Мои родственники на Зеленом мысу продолжают тяжбу, пишут жалобы в ВАК, надеясь на то, что мою диссертацию не утвердят. Андрей всеми силами защищает меня. Пишет в разные инстанции, в том числе в ВАК, куда направлены килограммы (!!!) жалоб. Оттуда требуют на меня очередную характеристику. В результате в Батумском ботаническом саду собирается ученый совет, на котором присутствуют соседи, знающие меня с детства, и участковый милиционер(!). А главное - заведующие лабораториями, которые также знают меня с детства - горячо выступают, защищают. Особенно тепло говорили обо мне Георгий Авденагович Габричидзе и Арчил Нестерович Татаришвили. Вспоминали время, когда я работала в ботаническом саду после окончания средней школы. В результате в ВАК были послана выписка этого ученого совета и другие документы, выявляющие ложь клеветнических жалоб. Я боялась, что из-за жалоб защиту в ВАКе могли не утвердить. Вспоминала трудности с утверждением докторской диссертации Андрея. Но все обошлось - через полгода пришла открытка о моем утверждении.
В марте на Зеленом мысу еще сыро и холодно, но в теплые дни уже прелестная весна. Мы едем в высокогорное селение Хуло.
Дома лепятся друг за другом на крутых склонах. Выше лежит глубокий снег. Мы останавливаемся в доме Абашидзе. С супругами Абашидзе мы познакомились прошлой осенью и воспользовались их приглашением. Перекладываем гербарий маленькой газетой под названием "Шрома", что в переводе означает "работа". Хозяин дома - преданный коммунист, ходит на работу, не получая зарплаты, продолжает выпускать эту газетку. На жизнь и устройство своего сына в институт он зарабатывает, выращивая кукурузу и картофель. Его жена - черноокая, с черными кудрями, медсестра. Дети - две девочки и мальчик - под стать матери. Отец страдает от раннего облысения и очень интересуется древними медицинскими книгами-карабадинами. Вместе с ним мы ходим в окрестностях Хуло, собираем в глухих каньонах цветущий зимовник. Поднимаемся по выбитым скотом крутым склонам и неожиданно выходим к очередному дому, прилепившемуся, словно ласточкино гнездо, над обрывом.
Однажды, после маршрута, на подходе к Хуло нас окружили мотоциклы и машины: проверка документов. Очередной раз нас приняли за шпионов, доставили в здание КГБ. Это большое здание, как всегда в Аджарии, обшарпанное и грязное. Наш хозяин вскоре пришел нам на помощь. Мы были отпущены. Представитель КГБ оказался родственником нашего хозяина и вечером пришел в гости. Застолье сопровождалось рассказами о бдительности, нарушениях границы.
Вернуться домой на Зеленый мыс не составило труда. Автобусы спускались из далеких ущелий друг за другом. Через 2-3 часа мы уже дома. А до Москвы самолетом всего два часа.
По возвращении с Кавказа Андрей полетел на несколько дней в Мурманск, к нашей дочке Оле посмотреть на свою внучку Галю, которую еще не видел. Она родилась 5 декабря 1986 года в Мурманске. Встретил Андрея мрачный зять. Оля с девочкой лежала в больнице. Дело в том, что у Гали, как и у Андрея, очень большой лоб. Детский врач решила, что маленькая Галочка - гидроцефал, то есть больна водянкой головы, и дни ее сочтены. Наша дочка упала в обморок и, таким образом, обе оказались в больнице, куда и направились наш зять и Андрей. В соседней палате было пусто, и Андрей с зятем уютно устроились на больничных койках.
В мае мы оба приехали в Ленинград, в гербарий ботанического института. В гербарии высокие шкафы, проходы в "пеналы". Обязательно посещение лучшей ботанической библиотеки страны. Портреты на стенах. Уникальная академическая атмосфера всегда создает настроение.
В Ботаническом институте работают наши сверстники и друзья, которых мы знаем со студенческих лет: Андрей Бобров, Лена Мордак, Надя Короткова-Имханицкая, Марина Баранова, в университе - Галя Борисовская. В начале 50-х годов, будучи студентами Ленинградского университета, с руководителем Ольгой Алексеевной Муравьевой они ездили на юг, на практику в Адлер, в совхоз "Южные культуры". Затем совершали поездки в Сухумский и в Батумский ботанические сады.
Из Ботанического института мы возвращались поздно вечером стройными прямыми проспектами. Начинались белые ночи, черемуховые холода. С Еленой Владимировной Мордак гуляли вдоль Невы и в Петропавловской крепости. Андрей и Лена все время говорили о сциллах и галантусах. Им интересно, я иду рядом, слышу: "тычинки, гладкие покровы, размеры лепестков". Систематические тонкости для обоих очень важны.
Со студенческих лет, когда я приезжала в Ленинград, обязательно была звана к Евгению Григорьевичу Боброву и Людмиле Андреевне Куприяновой. Родители Андрея Боброва всегда помнили, что Андрей, их сын, жил у нас на Зеленом мысу, когда делал свой диплом. Бобровы живут на территории Ботанического института. Однако Андрей не мог меня сопровождать. Он уже был зван на обед к Юрию Павловичу Кожевникову и не хотел нарушать обещания. Юра Кожевников жил на улице Попова близ БИНа в огромной коммунальной квартире, где он занимал большую комнату и делил свой кров с певчими птицами. Птицы вольно летали по комнате, а Юра потчевал гостя крепчайшим чаем и незамысловатой похлебкой. А у аристократических Бобровых - белая хрустящая скатерть, нарядный сервиз, отбивные котлеты. Евгений Григорьевич обиделся: Андрей предпочел ему Кожевникова. Но Андрей не обратил на обиду внимания и рассказывал мне, какое Юра сделал открытие: можно использовать мясо в бульоне дважды, а то и трижды. Рассказывал о том, что птички, пролетая над головой, не всегда бывают осторожными! Я про себя думала, что все правильно. Андрей не умел держать ни ножа, ни вилки по всем правилам и "полевая" обстановка у Ю.П. более соответствовала его поведению и настроению.
И опять мы в разных местах. Андрей в Москве редактирует "Анализ Флоры", я на Зеленом мысу.
В середине лета Андрей был неожиданно назначен начальником экспедиции на Кавказ. Экспедиция организовывалась М.Г. Пименовым, заведующим лабораторией в ботаническом саду МГУ. В последний момент оказалось, что Пименов должен ехать в Среднюю Азию. Было решено - экспедицию возглавит Андрей. В составе экспедиции, кроме Андрея, были в основном сотрудники лаборатории Пименова, которым было поручено собрать определенные виды семейства зонтичных. Намечено работать сначала в западной Грузии, затем пересечь Малый Кавказский хребет и оттуда попасть в Джавахетию и далее работать в Армении.
Дневник. "20 июля. Я на "Комете" приплыла в Сухуми. Жара. На улицах праздная толпа. Из Москвы машина еще не приехала. Ровно год прошел с тех пор, как гостеприимные Колаковские потчевали нас у себя дома. Теперь все изменилось. Умерла Вида Савельевна. Еще одна беда свалилась на Альфреда Алексеевича - пожар гербария. Сгорело, слава богу, только одно крыло здания.
21 июля. Машина прибыла. Андрей озабоченно рассказывает: шофер экспедиции - отвратительная личность, мешает работе, уходит на рыбалку, грубит, и совладать с ним очень трудно. Народ в экспедиции тоже не простой, разбит на группы и группки, которые не ладят между собой. Меня очень удивило это сообщение, так как в отряде было совсем немного людей. Юля - сотрудница Пименова - умная и энергичная. Я ее знала еще студенткой. Остроумова - правая рука Пименова. Она, необычайно преданная растениям семейства зонтичных, в полутьме сидит с лупой и определяет сборы. Вторую группу возглавляет Татьяна Валентиновна Кузнецова, та, что способствовала нашему внедрению в морфологическую школу. Она взяла с собой молодого физика - гитариста. Третья: Сережа Язвенко, аспирант В.Н.Тихомирова, и его супруга Маша Смит. Народ, в общем, неплохой, но несовместимый и при каждом удобном случае шипящий друг на друга. Андрей, всегда поступавший в интересах дела, оказался в весьма затруднительном положении. Экспедиция растекалась на пять русел, учитывая шофера и наши интересы. Глядя на эти неприятные взаимоотношения со стороны, я с тревогой думала о том, что в Батуми прилетит и наш сын Павел. С ним мы много лет ездим в поле.
22, 23 июля. Первая поездка в Кодорское ущелье, к перевалу Южный Приют. Еще сегодня утром мы видели голубое море, магнолии и пальмы, и вот уже буковые нарядные леса, затем их сменяют огромные пихты. Бежит веселая большая река Кодори. Машина останавливается. Далее шофер отказывается ехать, мол, в горах его машина не пройдет. ГАЗ-66 - вполне хорошая, прекрасно оборудованная машина. Но спорить с этим человеком бесполезно. Оставляем машину и садимся на попутную. Горы все выше, огромные водопады размывают дорогу. То и дело встречаются снежные завалы.
Южный Приют. Быстро ставим палатку, разбираем вещи. Группа Кузнецовой и Язвенко рвутся в горы, быстро исчезают. Юля идти с ними не может. У нее повреждено колено.
На следующий день вчетвером отправляемся в маршрут. Андрей идет вперед, не оглядываясь, никого не ждет. Поэтому Остроумова и Юля быстро отстают. Перед нами огромный завал снега. Зима была очень снежной, сорвало огромные линии электропередач. Мне страшновато. И тапочки у меня совсем легкие, не предназначены для ходьбы по снегу. Но Андрея не переспоришь. Каждый шаг делаю с трудом, вытаптывая тропинку. Вниз смотреть не стоит. За слежавшимся снегом - яркие луга. Пахнет весной, все цветет. Так же отбивая каждый шаг в снегу, мы возвращаемся. Спустились с гор и остальные члены экспедиции. Где-то оборвались - пострадал студент-физик. Но это тщательно скрывается, ведь травма оказалась несерьезной. С очередной оказией спустились вниз к нашей машине. К вечеру приехали на Очамчирскую лесную станцию.
24 июля. Из Северной Колхиды мы приехали в Южную. Прилетел из Москвы наш сын Павел, привез открытку об утверждении моей докторской диссертации.
29 июля. Дальше мы должны ехать в Верхнюю Аджарию, оттуда - в Джавахетию. На первой же заставе шофер заявил, что у него не то что пропуска, но даже и паспорта нет. Этому типу хочется остаться на море. Необходимо решить, как действовать дальше. Почему не проверены документы при выезде? Кто начальник? Но я молчу. Я - гость. Андрей решительно заявляет: во что бы то ни стало будет продолжать маршрут. Машина с шофером остается в Батуми. Но на этот раз берем почти все вещи вплоть до палаток. Мы знаем - без особого труда можно попасть в самые отдаленные уголки Аджарии.
Через два часа мы уже в Шуахеви. Устраиваемся в лесничестве.
30 июля. Наутро вместе с лесниками, нашим знакомым Темури Абусеридзе, идем в горы. Лето в зените, жара до 40 градусов. Но под кронами дуба чорохского относительно тенисто. На выходах скал все вытоптано и съедено скотом. Особенно страдает реликтовый здесь замляничник мелкоплодный.
Экскурсия завершается торжественным обедом в ресторане. Законы гостеприимства тут непреложны. После сытного обеда с винопитием все разомлели. Лесники подвозят нас выше, в Хулойское лесничество. Красочный домик стоит на крутом склоне перед Хуло. В полусонном состоянии вываливаемся из машины и в маленьких комнатенках засыпаем.
В высокогорьях все выбито, и только на крутых слонах, на подступах к Годердзскому перевалу есть места, где травы огорожены для сенокоса. Можно кое-что собрать. Мы советуем сначала обследовать субальпийские луга, огороженные для сенокосов. Но Остроумова и компания не верят, для них главное - высокогорья. Андрей не спорит. Мы оставляем часть отряда в лесничестве, а сами идем в Хуло к нашим друзьям Абашидзе заручиться рекомендательной запиской. Родственники Абашидзе живут в селении Даниспараули в субальпийском поясе, рядом с сенокосами.
На подходе к Хуло на всем разбеге нас догоняет мотоцикл с милиционером. Нас арестовывают и уже привычно доставляют прямо в КГБ! Опять с улыбками и объятиями нас освобождает Абашидзе. У него мы проводим чудесный вечер в окружении его семьи. Особенно красиво поют на разные голоса дети. Как я люблю это необыкновенно гармоничное разноголосье грузинских горных песен! Получаем рекомендательное письмо в Даниспараули.
31 июля. Наутро спускаемся вниз, подходим к лесничеству и видим - у лесничества на всех парах стоит ГАЗ-66, готовый ехать на Годердзский перевал. В кузов, кроме нас, быстро грузятся лесники во главе с директором - налитым черноволосым красавцем. Наши попутчики нас почти не слышат. Их очаровали лесники. Они и доставят на перевал. Едем вверх. Пролетаем мимо поворота на Даниспараули. Меня возмущает пассивность Андрея.
На голом, совершенно без растительности перевале Годердзи густые облака носятся вдоль дороги, то полностью закрывая местность, то внезапно разрывая окружающее пространство. В ресторане лесники кормят всю нашу кампанию до отвала, а главное - поят. И к моему ужасу - пьют не только мужчины, но и женщины! На перевале переночевать негде. Домики летовок далеко, да и для того, чтобы устроиться, нужны рекомендации, знакомства. В Даниспараули спускаться далеко. На перевале полно народу. Подъезжают машины, едут дальше в летовки. Прибывают на летний высокогорный праздник, отмечаемый раз в году, с плясками и винопитием. Он будет через день, в воскресенье. Где же мы будем ночевать? Андрея это мало беспокоит. Лесники подвозят к ветхой одноэтажной избушке у центральной трассы на голом плато перевала. В пустой избушке огромные щели, нет запоров. Меня ужасает: неужели мы тут будем ночевать? Но, кажется, это беспокоит только меня. Андрей с Павлом рвутся в природу. День без сборов гербария - это для Хохрякова очень большой срок! Вокруг избушки роятся парни с бутылками вина. Тут же их открывают, пьют. Вино здесь как вода...
Сквозь облака едем к озерам. О них я давно наслышана. Но бесконечные поселочки с маленькими домиками-летовками, выбитые дороги и голые, с выщипанной травой пастбища не внушают надежды на богатые сборы. Вот и озеро. Вокруг все, как и везде, выбито. Иногда сквозь дымку тумана видим понуро бредущую в поисках травы маленькую корову.
Застолье продолжается. Бутылки вырастают как из-под земли, все более ускоренными темпами. Я остаюсь охранять дам. Андрей с Павлом ушли в туман, совершенно не заботясь о последствиях. Моя тревога растет. Наконец Андрей с Павлом возвращаются, и мы едем обратно к перевалу. Шофер мне популярно объясняет, что дам накормили и напоили, на них потрачена солидная сумма. Теперь они - добыча начальника лесничества. Мы снова у избушки на самом пупке перевала. Положение очень неприятное. С трудом удалось убедить Андрея, что тут ночевать невозможно. Главное - ему негде закладывать гербарий, нет света и дует ветер. Это его убеждает. На наше счастье, на Годердзском перевале недалеко от избушки стоят прочные палатки пограничной заставы. Единственный выход - идти на заставу, просить пристанища. Я помню заставу Алехино на Кунашире: на заставе нельзя находиться посторонним. Однако после моих отчаянных просьб начальник идет на риск, разрешает нам у них переночевать. Молодой человек, посланный директором лесничества, размахивает перед начальником заставы красной книжкой, требует добычу. Но территория заставы неприкосновенна.
В многоместной палатке нас накормили ужином, и мы втроем: я, Андрей и Павел - до поздней ночи закладывали гербарий. Я вышла из палатки. Облака исчезли. Над нами огромная луна ярко освещает высокогорья. Холодно. В маленькой палатке, где наши попутчики уже давно спят, нам места не нашлось. Легли под открытым небом.
Утром наши спутники недовольны. Все выбито, собирать нечего. Решили уехать обратно в Батуми. Андрей не возражает. Но сам он твердо решил проделать весь намеченный маршрут. Выбитые альпийские луга производят гнетущее впечатление. Вся трава выщипана. Маленькие коровы бродят вразброд в поисках пищи, вызывая жалость и досаду. Собирать грамотно гербарий на пастбищах почти невозможно, кое-что сохранилось только у мочажин.
Во второй половине дня мы стоим на остановке автобуса. Юля, когда к ней подходит Андрей говорит: " Отойдите Андрей Павлович, не создавайте массовости". Наконец, довольно невежливых и спасенных мной участников экспедиции автобус увез в Батуми.
А мы втроем (я, Андрей и наш сын Павел) отправились на другой склон Малого Кавказа, в Аспиндзу, а оттуда в древний город Вардзия. За перевалом - выгоревшие желтые травы, аспекты розового ксантиума. Сразу попали в другой, сухой мир.
1 августа. Около города Вардзия выстроена большая турбаза. Рядом пограничный пост. Офицер Махарадзе вместо ареста проникся к нам большой симпатией, основанной на том, что он родом из Аджарии, из Чаисубани. Нам бесплатно предоставлен очень приличный номер в пансионате и относительно приличный бесплатный ужин! Андрей, которого уже многие называют отцом, в том числе Махарадзе, не перестает повторять, как он любит грузин. Теперь наше путешествие - не экспедиция, а привычное для нас семейное путешествие с экскурсиями в природу, сбором гербария, его закладкой и сушкой.
Вардзия - пещерный город с подземными источниками. В средневековье это было прекрасно защищенное от врагов огромное поселение. Очень удобное для жизни, так как пещера выходит на южную сторону. Но еще в средние века в результате землетрясения часть пещеры была разрушена.
Огромные пространства плоскогорий, лессовые, промытые реками долины - типичный пейзаж Джавахетии. По хорошей дороге мчимся мимо деревень старообрядцев. Тут их называют богодулами. Они сохранили свою самобытность. Длинные юбки, белые платочки, бородатые мужчины славянского облика. Дома, похожи на избы.
2 августа. Армения. Ленинакан. Ночь провели в центральной, лучшей гостинице города в номере "люкс". Огромное помещение с гигантскими кроватями, старинной ванной и почему-то, вероятно, для большего шика, - детскими ковриками на стенах. Сильно пахнет плесенью и не только ею... Сантехника не работает. На площади идет гулянье, в динамике надрывается Алла Пугачева. У Андрея со сном всегда проблемы. Ищет тишины. Несет огромный матрац в коридор.
Через полтора года страшное землетрясение разрушило этот город, и мне потом не верилось, что этой гостиницы, нарядной площади, красивых домов, запаха рокфора, распространяющегося чуть ли не на весь город, уже нет и не будет никогда.
3 августа. В Ереване сильная жара. В ботаническом саду нас устраивают в отделе цветоводства, где собираются делать ремонт. Помещение это вполне подходит для работы с гербарием, но совсем не для жилья. Грязь, даже днем бегают крысы. Познакомились с Цолаком Давтяном. Пожилой, крупный обаятельный человек. Доброта разлита на его также крупном лице. В воскресенье он приглашает нас на экскурсию в Гегард. Монастырь, у которого мы были поздней осенью в далеком 1961 году.
Едем в монастырь на следующий день. Уже с утра изнуряющая жара.. Ереван остается под нами внизу, в котловине. У монастыря знакомый строгий купол церкви. Привели на заклание несколько баранов. Тут же котлы, в которых варят жертвенное мясо. Цолак делится с нами своим скромным завтраком в небольшой роще рядом с монастырем. На всех кустах развешаны белые тряпочки.
Из Гегарда едем к недавно отреставрированному языческому храму, построенному при римлянах. Дорические колонны венчают вершину горного отрога. Отсюда открывается поразительной красоты вид, создавая какое-то особое настроение.
Следующая поездка с Цолаком в Эчмиадзин не менее интересна. Цолак - глубоко верующий человек. В этом знаменитом духовном учреждении он принимает участие в мирроварении, знает старинные рецепты и травы. Поэтому нас представили каким-то высшим духовным чинам и показали в центре главной церкви языческое капище, на месте которого позже, в христианские времена, был воздвигнут храм, а затем монастырь.
4-7 августа. Договорились о поездке в высокогорья, в район горы Арагац. По дороге встречаем старинные брошенные, полуразрушенные храмы, монастыри. Под вершиной горы Арагац работает большой научный центр, обсерватория. Рядом в маленьком вагончике нам предоставлен кров. Там тихо и сухо.
Подъем на вершину Арагаца занял более четырех часов. Я поднималась долго, отвыкла от подъемов. На вершине в ложбинах скал - полосы слежавшегося снега. В котловине внизу в дымке лежит Ереван, а за ним в жарком мареве на горизонте еле просматривается величественный Арарат.
Долго шли плоскогорьями по склонам Арагаца. Все сильно выбито скотом, в основном овцами. Кое-что удалось собрать в понижениях рельефа.
Наше появление на Арагаце не осталось незамеченным. Дети пастухов, собравшись кучкой, издалека сопровождали нас несколько километров, громко скандируя: "Бабушка, дедушка!" Совершенно верно, мы, уже бабушка и дедушка, к удивлению пастушков еще ходим по горам.
Под вечер спускаемся по горным отрогам вниз. Навстречу нам идут двое. Сначала мы не поверили своим глазам. Это оказались Кузнецова и студент-физик. Они решили догнать нас. Оказывается, Остроумова, вернувшись в Батуми, звонила в Москву, жаловалась на Андрея, мол, он плохой организатор, не последовал за ними в Батуми. Я считала - Андрею нужно срочно лететь в Москву, объясняться. Но Андрей был совершенно спокоен.
В Батуми, заручившись записками от Вано Папунидзе - моего всемогущего начальника, я простояла три дня в аэропорту, в надежде достать билеты на Москву. Андрей с Павлом в это время продолжали экскурсии на побережье. Андрей ворчал, не хотел улетать, считал всю эту историю не стоящей волнений, а меня паникершей.
Но в Москве не обошлось без неприятностей. Андрею объявили выговор и грозили еще чем-то. Он написал пространную объяснительную докладную записку иничего не боялся. На том история и кончилась".
В сентябре на морфологическую "школу", проходившую во Львове, Андрей летел из Москвы, я - из Батуми. Снова мы вместе. Там он делал доклад: "Биоморфологические признаки как основа для систематики двудольных".
К событиям осени относится и поездка в Ясную Поляну.
Остроумова, та самая, которая посылала из Батуми депеши о срыве экспедиции, пригласила нас к своей маме, живущей по соседству с Ясной Поляной на Косой горе.
Туманным осенним днем мы собирали антоновские яблоки, усыпавшие старый сад. Шли в Ясную Поляну по длинной аллее Андрея Болконского к скромной могиле великого человека, который в детстве тут закопал волшебную палочку. "Только тут,- сказал мне Андрей,- я понял простоту и величие этого удивительного человека, его значение для русской культуры, для ее развития в начале 20-го века"! Я же думала о том, что талантливые люди никогда не думают, какое впечатление они произведут на кого-либо, они живут глубокой творческой жизнью.
В декабре мы опять вместе на Зеленом мысу. Теперь Андрея больше всего интересует Кавказ, а вернее, флора Аджарисцкальского ущелья и ритмы растений влажных субтропиков. Изучает он и соцветиеносные побеги и ритмы их развития.
В горах уже снег - туда не поедешь. Но на побережье все зелено.
Свой отпуск Андрей посвящает помощи мне по хозяйству. Сбор мандаринов - тяжелая и долгая страда. Сбор начинается во второй декаде ноября. В это время все склоны оглашаются гортанными криками сборщиков мандаринов, которые сидят на невысоких деревьях, обрезают секаторами плоды и осторожно кладут в подвешенное ведро или корзину из бамбука, годорку. Сбором занимаются в основном женщины. Большие годоры, наполненные плодами, мужчины подобно рюкзаку вешают на спину и поднимают вверх по склону. Работа трудная. Хорошо в сухую погоду, а если прошли дожди и тропинку развезло, то каждый шаг вверх становится вдвое труднее. Во время сбора боятся неожиданных снегопадов. Особенно боятся града, долгой непогоды. На нашем участке всего несколько деревьев, а у многих колхозников их сотня и более.
В.Н.Тихомиров собирает рекомендации для получения вакансии в Академии наук - он баллотируется в члены-корреспонденты. Андрей просит о ходатайстве директора Батумского ботанического сада Н.М.Шарашидзе. Одновременно пишет по этому поводу письмо в Литву В.Л. Контримавичусу, своему бывшему директору в бытность работы в Магадане.
Несмотря на довольно сложные отношения с В.Тихомировым, Андрей дает ему вполне объективную характеристику: "Вадим Николаевич Тихомиров - профессор МГУ, который мне симпатичен, во-первых, как москвич, во-вторых - как рьяный борец за охрану природы, притом не столько на словах, сколько на деле - путем объезда, осмотра, "пробивания" местных органов власти. И в третьих - как бескомпромиссный борец со всякого рода недобросовестностью, некомпетентностью и вообще халтурой. В общем, это не только хороший администратор, но и ученый, которых, к сожалению, в Академии не хватает".
Несколько дней мы провели в Тбилиси. Нужно было поработать в гербарии, а главное - договориться с Г.Ш. Нахуцришвили о проведении очередной морфологической школы в Тбилиси. Один из организаторов школы - Т. Кузнецова, та, что ездила с нами по Кавказу, - очень просила об этом. Андрей, человек обязательный, договорился с любезным Гией Шалвловичем о проведении школы через год.
Во второй половине декабря погода испортилась. Я уходила на работу, а Андрей оставался дома, рубил дрова, топил печку и строчил на машинке. Новый год мы встречали под грохот грома и сверканье молний.
Поездки и экспедиции 1987 г.: Март: Аджария (Хуло, Пирвели маиси) Июль: Абхазия (Сухуми, Кодорское ущелье, Южный приют, Очамчири). Аджария (Шуахеви, Хуло, Годердзский перевал). Грузия (Вардзия), Армения (Ленинакан, Ереван, Арагац, Гегард).
1988 В первых числах января 1988 года на Зеленом мысу продолжал сыпать снег, покрывая огромными лапами мандариновые деревья. Ночью небо расцвечивалось "корнями" ярких молний, гремел оглушительный гром. Андрей сидел дома, рубил дрова и топил маленькую печурку на веранде.
Зимние снегопады - время тревожное. То и дело слышатся выстрелы. Это местные охотники, вооружившись одноствольными ружьями, в сопровождении ирландских сеттеров отправляются на охоту. Охота на вальдшнепов была распространена в Аджарии в конце XIX- начале XX века. Вальдшнепы пропали, но охотничий инстинкт остался. Многие птицы, прилетая с юга, зимуют в Колхиде. Вслед за исчезновением деревьев птиц становится все меньше и меньше. Во время снегопада увидеть мужчину с патронташем и поясом, на котором лохматятся несколько десятков маленьких птичек, - не редкость.
Возвращаясь из Батуми, мы спускались старыми парками к нашему домику и вдруг увидели: под темными кронами магнолий стоит охотник и целится. Андрей увидел мертвых птичек на его поясе и неожиданно размахнулся, ударил его по голове сеткой с овощами. Я и охотник обомлели. Затем охотник ринулся на Андрея с ружьем. Я повисла на одностволке. Охотник гортанно орал проклятия на грузинском языке. Я же что есть сил не только закрывала собой ружье, но и кричала: "Реджеб, Реджеб, помоги!" Дом Реджеба находился неподалеку. Этот Реджеб был оригинальной личностью. В сталинские времена он был министром юстиции Аджарии, занимался репрессиями и сохранил знакомства и связи в КГБ. На старости лет стал числиться главным защитником природы.
Охотник отступил. Я постаралась быстрее увести Андрея. Но пока снег не стаял, то и дело слышались выстрелы.
Рукопись по анализу флоры Колымского нагорья, которую Андрей сдал в декабре, оказалась слишком большой. На ее сокращение ушел январь и февраль.
В марте Андрея вынудили взять отпуск, которым он не пользовался три года. По этому поводу он пишет дочке в Мурманск: "После переезда из Магадана, т.е. весь 85, 86 и 87 г, г, т.е. больше трех лет я не брал отпуска! Вот я сейчас подсчитал и сам удивился, как это так получилось? Ну, наверное, хорошая у меня работа. Ну теперь о семейных новостях. Два раза собирались гости. Гадали. Было очень весело. Мне выпало поехать в тропики, стать академиком (причем два раза), а Павлу (сыну) все не везет: никак не попадется, чтобы жениться: либо похудеть, либо найти 100 р. Неплохо, но мало. А мои прошлогодние гадания не оправдались, тоже было найти 100 р. - и мимо, только 3 р. И тоже были тропики, и тоже оказались только субтропики. Правда, вот академика не было".
На Зеленом мысу в марте уже весна. Снегопады позади. Цветут в полную силу зимнезеленые травы и эфемероиды. Особенно красивы фиолетовый трахистемон и белая пахифрагма. В ботанический сад приезжает Центральное телевидение. Передача "Времена года". Нужно отразить колхидскую весну. Едем с телевизионщиками в долину реки Чаквисцкали. Снег почти стаял. Река с шумом несет воды, перекатывая через валуны. Ущелье узкое. Буковый лес с самшитом подступает к дороге. Приток Чаквисцкали - речка Бзонис. Цветет подснежник Краснова - вид, описанный Андреем. Андрей стоит перед камерой. Рассказывает о колхидской весне. Большая борода, круглая шапочка-сванка. Вместо "каждый" обязательно говорит "кажный". И всегда так.
В 1985 году Андрей, еще работая в Батумском ботаническом саду, написал в дирекцию ботанического сада пространную докладную о недопустимом отношении к природе и коллекциям. Я в течение всего периода работы в ботаническом саду, с 1984 по 1993 годы, постоянно писала о неудовлетворительном состоянии сада в местной печати, писала докладные и в дирекцию. Никто на эти сигналы не обращал внимания. Мы с ужасом наблюдали, как в ботаническом саду выпасают коров. Шли к директору, волновались, жаловались, просили принять меры. Тихий и печальный Нури Мемедович терпеливо выслушивал и ничего не предпринимал.
6 марта в газете "Аджара" появилась статья "Золотые рыбки в болоте". На ботанический сад обрушились со справедливой критикой. Статья подписана неизвестным (но в узких кругах известным) человеком. Вся эта критика - ни что иное, как интрига против директора. Андрея эта статья сильно возбудила. 8 марта мы едем Тбилиси. В ботаническом институте Андрей горячо рассказывает директору Ботанического института Г.Ш.Нахуцришвили об этой статье, о положении дел в батумском ботаническом саду. Тот просит рассказать об этом в Академии наук. Нахуцришвили говорит Андрею, что будет хлопотать о том, чтобы поставить его директором. Русский ботаник, не знающий грузинского языка во главе сада! Фантазии. Но Андрей загорается. Гия Шалвович везет нас в АН Грузии. Все сотрудники академии кажутся совершенно одинаковыми в безукоризненных черных костюмах и белых рубашках. Президент АН - такой же чопорный, - справедливо требует выяснить ситуацию на месте, на Зеленом мысу. Это грозит скандалом и приводит меня в отчаяние. По сути, Нахуцришвили был на 100% прав. Именно Андрей мог бы быть настоящим директором - но при совершенно других обстоятельствах.
Наш визит в грузинскую академию не имел никаких последствий. Если даже добрейший Нури Мемедович что-то и узнал, просто не обратил на это внимания.
В связи с этими событиями Андрей написал очередную большую докладную записку. Описывает положение вещей, состояние и перспективы развития Батумского ботанического сада.
В Тбилисской опере давали "Аиду" Верди. Я помнила этот знаменитый театр в военное время, в 44-45-х годах переполненный. В этот раз он, сияющий восточными орнаментами, после ремонта, был почти пустынным. Слушатели сидели только в первых рядах партера. Голоса, особенно хор, не уступали лучшим в мире. Возвращаясь после спектакля, Андрей спросил таксиста о причине малой посещаемости оперы. Тот ответил: "Эй, кацо (человек), мы ходим на стадион, оперы-моперы нам не нужны".
Тбилиси я особенно люблю. Это моя родина. Здесь мы бываем у дорогих нам друзей: Заиры и Таили Гвинианидзе, Дмитрия Тухарели .
Среди знакомых Армен Георгиевич Долуханов - известный геоботаник, автор монографии "Колхидский подлесок". Он относится к старшему поколению кавказских ботаников, которые с уважением и интересом относились к молодому поколению ботаников, их смене. Изредка в Магадане я получала его большие, обстоятельные письма, посвященные рододендронам, вересковым на Кавказе. А.Г. , уже очень пожилой, рассказывал нам о старом довоенном Тифлисе. Например, как время от времени к ним в семью приходили лудильщики, забирали медные котлы, лудили, а затем через некоторое время приносили обратно. Никому в голову не приходило спросить, где они живут.
И еще на эту же тему. Приезжая на вокзал, пассажиров встречали носильщики "муши". Они брали чемоданы, узнавали адрес и быстро шли вперед по крутым улицам горного города по намеченному пути. Никто не сомневался в том, что этот груз не доставят. В "Исповеди" Сергей Параджанов вспоминает куродов-грузчиков, заносивших по крутым улочкам в дома мебель, замысловатые умывальники.
Многие годы во время походов, когда приходилось носить на спине тяжелые рюкзаки, мы с Андреем подшучивали друг над другом: "Что я тебе - муша?"
В Аджарии главная цель исследований Андрея - Шавшетский хребет, ранее недоступный. Ботаники там почти не бывали. По рекомендации Абусеридзе - лесника Шуахевского лесничества - мы едем в верховья Чирухи, левого притока Аджарисцкали, в село Дарчидзееби. Из Шуахеви выезжаем под вечер в переполненном автобусе. Узкая грунтовая и очень скользкая дорога вьется вдоль крутого склона, набирая высоту. Буковые леса еще оголены. С высотой они сменяются ельниками. В ущельях лежит снег. По дороге автобус часто останавливается, высаживает пассажиров. От центральной дороги к домам ведут горные тропинки. Все горы в дорогах и дорожках. С трудом выезжаем на скользкий горный склон. Дальше автобус не тянет. Пассажиры перебазируются в открытый кузов грузовой машины. Шофер гортанно кричит и шутит. Еще несколько километров едем вверх по грязной глинистой дороге. В деревне Дарчидзееби живет семья лесника Дарчидзе. Два длинных ряда больших деревянных двухэтажных домов образуют улицу. Дома построены из хорошо выструганных и очень точно пригнанных досок. В Аджарии такая улица с плотно прилегающими друг к другу домами - редкость. Обычно дома разбросаны по склону на значительном расстоянии. Вся деревня ярко освещена. Нас размещают на втором этаже в обставленной современной мебелью гостевой комнате, очень напоминающей номер гостиницы. Две кровати, тумбочки, коврик. Вечер проводим втроем в почтительной беседе с хозяином дома. Многочисленные женщины то и дело подносят с нижнего этажа угощение. То горячий мчади - кукурузный хлеб, то огненно наперченную подливу из лобио - красной фасоли, (там она называется "черный лобио"), и, конечно, жареную картошку - гордость горцев.
Через несколько дней, нагрузившись сборами, идем пешком обратно, переваливая с хребта на хребет. Погода жаркая. В долинах женщины уже сеют кукурузу. По несколько в ряд, они тохают (тяпают) землю и сеют горстями зерна кукурузы одновременно с фасолью, которая летом будет обвивать крепкие и прочные кукурузные стебли. Резкие спуски.
На пути из одного из домов выходят два бойких молодых человека, требуют наши пропуска. Внимательно рассматривают, читают. Сначала подозревают нас в шпионаже. Потом выясняются общие знакомые на Зеленом мысу. Зазывают выпить холодного мацони, что нас очень ободряет.
Кураж по поводу защиты Батумского ботанического сада у Андрея не прошел и в Москве. По возвращении из Грузии он мне пишет, что этого дела, то есть спасения ботанического сада, он не оставит "ни за что" и будет действовать через В.Н.Тихомирова.
22 апреля в Мурманске у нас родилась вторая внучка, которую назвали в честь меня Майей.
В апреле Андрей едет в Ленинград, в основном по поводу предзащиты Юрия Павловича Кожевникова. Диссертацию объемом 600 страниц под названием "История растительного покрова Северной Азии" нужно срочно прочесть и сделать заключение. Это поглощает уйму времени. Андрей считает: предмета защиты нет, хотя сама работа интересная. Кожевников обиделся.
Из письма: "За неделю в Ленинграде два раза ездил на экскурсии в природу (один раз с Н.Цвелевым), сильно сбил ноги, удалось встретиться с А.Тахтаджяном и договориться об обработках ясноток и незабудок, рассказать о положении в Батумском ботаническом саду".
Ему необходимо поехать в Абхазию, куда он зовет и меня. Настроение у него бодрое и окрыленное.
Совещание в ПермиЕщё в феврале он сделал две заявки на доклады на совещание по флористике в Кунгуре, которое курирует Б.Юрцев. Так, он пишет Борису о своих делах: "Я недавно сдал в Бюллетень ГБС описания пяти новых видов с Кавказа, главным образом из Аджарии. Один из них - нефролепис, как адвентивный из Батуми, прекрасно зимует уже 15 лет, я сам его наблюдал две зимы и три лета. Еще гроздовик многонадрезный. О них в Биологических науках N5. Еще две яснотки, одна из них армена, можешь обрадовать Армена (Тахтаджяна), тоже из Аджарии, а другая (не помню названия) из Азербайджана. И, наконец, новый подснежник - галантус икарии. Так что немного рано затеян этот конспект флоры Кавказа. Много там оказалось нового, особенно в юго-западном углу. Побудь Попов здесь побольше, возможно, навел бы порядок как следует. Впрочем, занятия Северо-Восточной Азией тоже не оставляю. Описал новый вид - эдельвейс пушистенький".
Кроме работы, отзывов, помывки окон и пр., Андрей пишет пространную докладную на имя А.Л.Тахтаджяна, как договаривался, о положении Батумского ботанического сада.
Жизнь страны также его живо интересует. На работе в его кабинетике есть маленькое радио. Днем он его слушает. Из журналов в то время самый популярный и прогрессивный - "Огонек". Продолжает выписывать журналы "Знание - сила" и "Октябрь", а также "Литературную газету".
Перестройка, политическая ситуация начинает вселять надежду. Есть возможность высказаться. И он "от души", не жалея драгоценного времени, пишет в "Огонек", в журнал "Знание - сила" и в газеты. Несколько примеров.
"Читая по поводу перестройки, в том числе "Огонек" N14 "Больше социализма", я замечаю: речь идет о чем угодно: о повышении, понижении, расширении, сужении, даже о человеческом факторе, но только не о том, что нужны способные, талантливые люди, и не о том, как им, к тому же еще честным и благородным, подняться до руководителей постов? Даже и сейчас всякие там завы, директора, министры (те более!) заинтересованы в чем угодно, но только не в том, чтобы под их руководством работали простые талантливые благородные люди, талантливые ученые в НИИ, изобретатели на производстве. Даже в любом НИИ директор не озабочен тем, чтобы у него работали талантливые ученые, способные создать школу и направление. Напротив, он с удовольствием проводит на пенсию доктора наук, чтобы на его место взять кандидата или четыре лаборантов. Ему в высшей степени наплевать на лицо института, лишь бы отчетность была в порядке и выше им были бы довольны.
Как и кого у нас выбирают в АН? Ученых? - отнюдь нет, в первую очередь администраторов, способных угодить начальству. Те, кто выступал ранее с критикой, заняв вышестоящее кресло, превращается в того, кого он критиковал. Менять надо не людей, а систему, но как?
У нас любят повторять: перестройку надо начинать с себя. Нет, не так. Те, кто это сделал и не угодил начальству, - попал в самое скверное положение, в положение обманутого и одураченного человека. Нет, начинать надо не с себя, а с начальства. Чтобы не было таких щелей, где бы, проявив подхалимские способности, можно было спрятаться и отсидеться (в крайнем случае), а то просто спрятаться за спину. Чтобы никогда, никакой чиновник не чувствовал себя в полной безопасности. Нам нужна официально действующая оппозиция. Почему бы, скажем, не иметь нам партии Зеленых? Ведь нынешний Комитет по охране природы - такое же чиновничье, бездушное учреждение, как и все остальные Госкомы. В партии Зеленых собрались бы истинные патриоты родной природы, которые, будьте уверены и покойны, во все щели залезут сами. Добровольно. И не придется нам тогда разводить руками по поводу загубленной целины, усыхающих лесов Полесья, исчезнувшего Арала и т.д. и т.п. И уж дирекции Батумского ботанического сада со всем его коллективом не удалось бы отговориться и отписаться".
17 мая в газету "Советская Россия": "Больше всего меня задевает механизм торможения, бюрократизм, бюрократы, чиновники... Нехорошие люди, просто враги какие-то. Но позвольте, товарищи дорогие! Ведь это наши советские, партийные люди, не сами они залезли на свои места, а их посадили туда наша партия, наш народ и посадило наше, советское государство! А места эти самые определила им партия и правительство! И вся их деятельность регламентирована партией же! Упрекать бюрократа в бюрократизме, тем более нашего, советского бюрократа, все равно, что упрекать крокодила в том, что он крокодил и, видите ли, не слишком деликатно обращается со своими жертвами. Вот упрекают наших советских партийных бюрократов в том, что они бездушны, палки в колеса прогрессу вставляют, тормозят. Ну, а как им не тормозить, если они на то и поставлены? Представьте вот себе, что было бы в стране, если бы повсюду и везде сразу бы внедряли все изобретения, все бы делалось и ремонтировалось вовремя и качественно, что бы было? Вам кажется, что только хорошо? Не спешите с ответом, не спешите.... А было бы в числе многого хорошего и то плохое и очень плохое, что 9/10 нашего населения оказалось бы безработными. Куда деваться всяким алкашам, тунеядцам, лентяям, бракоделам, бездельникам. Не в концлагеря же их сгонять? Их все равно надо трудоустроить, а для этого (поскольку со старых предприятий их всех повыгоняют) надо создавать новые, а для этого в свою очередь нужны средства, время и, главное, пространство. То есть надо срочно было бы строить в 10 раз больше против настоящего: фабрик, заводов, совхозов, леспромхозов, рудников... А на большей части Европейской части СССР, Урале, Казахстане, Кавказе, Средней Азии, Южной Сибири для этого попросту нет места. Всё уже застроено, даже на самой пахотной земле. А ведь растущее население и кормить надо. Выходит - чем больше населения, - тем меньше площадей, с которых можно снимать урожай. Не пора ли подумать об опасности перенаселения? Демографический взрыв похуже взрыва водородной бомбы. Этого, видимо, и вообще не будет, а демографический - вот он, налицо! И, слава Богу, что наши бюрократы тормозят его как могут. Слава и хвала им за это! Вот я слышал, что в Узбекистане при существующих, так сказать, нормах медобслуживания не хватает 600 родильных домов! Вы только подумайте, 600 одних роддомов! Ведь это целый приличный городок! А если они действительно были бы, какими бы темпами шло размножение в Узбекистане? Да ведь этак скоро не только сахара или там масла, просто земли не станет хватать для строительства одних только роддомов! Вот говорят: ничего, при нашем научно-техническом прогрессе урожайность будет такой, что всех и вся, сколько бы ни было, можно будет прокормить. Положим, что так. Но ведь не хлебом единым жив человек. Для полноценного, гармонического развития человека (точнее, Человека разумного) нужна живая природа - просто леса, поля, горы, населенные животными и растениями. Само собой это и здоровье, и чистый воздух, и вода и т.д. Но не об этом я сейчас, а о пространстве, о жизненном пространстве для каждого отдельного человека. Чем оно меньше, тем неполноценнее личность. Надо срочно отменить все льготы по многодетности.
Вот еще ругают Сталина, такой, мол, сякой, изверг рода человеческого. Но, опять, таки, не с неба же он свалился. Сама Партия его поставила у власти. Сами те, которых он впоследствии уничтожил, усердно продвигали его к власти, холили, можно сказать, и лелеяли его культ во имя сохранения, видите ли, единства. Все они так боялись раскола, что даже собой пожертвовали. И все остальные культы и культики (я имею в виду местные культы типа Багирова в Азербайджане, Рашидова в Узбекистане и т.д.) - все это возникло вполне закономерно из деятельности Партии в целом и каждого ее члена в отдельности. Так кому же теперь адресовать все сыплющееся на головы Сталина, Брежнева и иже с ними упреки? Партия, если она такая честная и правдивая, должна, прежде всего, адресовать их себе и только себе.
Зачем только о плохом писать? Ну, были концлагеря, были массовые расстрелы, переселения народов, расцвели бюрократизм и чиновничество. Но об этих последних я уже написал, что они выполняли и положительные функции. А что же Сталин, только плох? Не надо забывать, что ему и только ему мы обязаны возвращением нашей стране (СССР) Прибалтики, Западной Украины и Белоруссии. А после ВОВ - Закарпатья, Ю.Сахалина и Курил. Вот еще говорят, что Сталин виновник неслыханных человеческих жертв во время ВОВ. Вполне возможно, что, не будь Сталина, не было бы провалов в его политике с фашистской Германией. Немцы бы не дошли до Москвы, ни тем более до Волги. Но была бы тогда ВОВ вообще? Чем бы мы сейчас гордились, какой победой? Так что всякая медаль имеет две стороны.
О концлагерях. Только ли это следствие его звериной натуры? Ну, нет, конечно. Все началось еще с кулаков. Говоря попросту, было проведено государственного масштаба ограбление сельского населения, и результатов этого грабежа хватило для развития первых двух пятилеток. А средства-то были еще нужны. Ну, ограбили нэпманов, выкачали все царское золото... Короче - нужны были рабы, армия рабов. Нет, конечно, доказательств (а м.б. есть в архивах), что Сталин отчетливо понимал необходимость формирования армии именно рабов, но он именно к этому прилагал все усилия. И, конечно, в первую очередь в эту армию сгонялись враги социализма, враги Партии, враги лично Сталина, и потом уже все почти подряд, а после ВОВ - даже целые народы. Можно это осуждать. А можно и хорошие стороны находить. Плотность населения в густо населенных местах значительно падала, а в редко населенных - возрастала. Впрочем, чего уж там осуждать только Сталина? Вот ведь Хрущев как истинный азиатский деспот, никого не спросясь, от широты своей души только, взял и подарил целый народ, населявший Крым после татар, - Украине. А Партия где была? Да здесь же, при сем присутствовала... Но безмолвствовала или хором воспевала: какой вы, Никита Сергеевич добрый, какой хороший... Хорошо, что его сняли, но как? Путем типичного для 18, не 19 даже, дворцового переворота! А следующий правитель оказался не намного лучше прежнего. Это в смысле личных качеств. А в смысле объективной деятельности, направленной на всеобщую занятость населения, на то, чтобы каждый был при деле, он действовал вполне на уровне. В духе политики Партии. Поэтому дожил до своей естественной кончины и похоронен с почестями. И именовался всю жизнь истинным коммунистом-ленинцем. В меру сил тормозил научно-технический прогресс, держал закрытыми границы (чтобы чужая идеология, не дай Бог, не коснулась бы какого-нибудь захудалого умишки), боролся за мир (причем даже один-единственный во всей стране) и т.д. И вот вдруг в одночасье мы все узнаем, что наш дорогой Л.И. вовсе и не кристальный ленинец, м.б., и вовсе не ленинец?
Нет уж, извините, кто-кто, а он - ленинец, т.к. заботился о народе, о том, чтобы все работали в меру своих сил (не перерабатывали) и полноценно бы отдыхали. Честное слово, мне эти гонения на алкашей и наркоманов не совсем понятны. Ну, спиваются люди, ну, погибают, но по своей же собственной инициативе, они сами этого хотят, именно в этом проявляется их свобода воли! Если они уж очень мешали на основной работе, для них при Брежневе были созданы всякие там профилактории. Вот это забота о человеке. Не хочешь - не пей.
И вот еще брежневское наследие - война в Афганистане. Лично я был бы (если бы меня спросили, конечно) против вывода наших войск из Афганистана. Посмотрите на рожи этих бандитов-душманов! Да это же фанатики! Стоит нашим войскам уйти - и они перережут всех коммунистов в этой стране, это же ясно как день. И потом, где мы теперь будем совершенствовать нашу боевую технику, где наши воины будут приобретать боевой опыт? А что армия без боевого опыта? Она постепенно деградирует. Что это еще за дедовщина такая? Раньше, ни при Сталине, ни при Хрущеве и даже Брежневе, ничего подобного и слышно не было, а теперь, видите ли, - дедовщина (чертовщина) какая- то?
Коррупция. Когда сталкиваешься с ней лично, ничего хорошего нет. Но, вероятно, и она выполняет в коммунистическом обществе какую-то положительную роль. Ну, например, способствует разделению общества на более или менее четкие касты (партийных работников, торговцев, совслужащих, академиков), каждый из которых благодаря этому лучше выполняет свои функции в обществе. Так сказать - всяк сверчок знай свой шесток. И никаких лишних иллюзий. И каждому человеку спокойнее, когда он знает, что его ждет уже заранее приготовленное ему место и что не надо за него бороться и вырывать зубами, как в капстранах. Может быть, и не совсем такое место, о котором мечталось в детстве, но ведь это, как кажется, основное положение устава КПСС - работать там, где нужно, а не там где хочется. Так что и тут всё по-ленински".
"Дорогие товарищи! Прошу прощения еще раз. Решил: раз уж пишу, так надо писать на всю катушку, ибо это не каждый день. Итак, продолжаю. По поводу еще одного нынешнего козла отпущения - дорогого Трофима Денисовича, народного академика. Пишут вот тоже вроде как о Сталине: такой-сякой, немазаный душегуб, организатор средневекового мракобесия, шабаша ведьм. Отбросил, мол, нашу биологию на десятки лет назад. Все так - не спорю; но кто виноват? ОН ЛИ ОДИН? Ну, конечно, были и Презент, и Деборин, и Глущенко, и прочие соратники, но не в этом вопрос. Смогло бы это все произойти в другой стране, где не было диктатуры пролетариата? Нет, не МОГЛО! Вся эта петрушка - прямое следствие Революции, когда сметалось все старое и на место одного постановлялось все новое. Не мудрено и даже закономерно, что в числе этого старого оказалась и наука. И не только биология, а наука вообще. Да и культура. Тут уж доказывать нечего (Пролеткульт). Так вот, революция, энтузиазм масс, повсюду вожди. Из гущи народной и на самой вершине - один-единственный правильный вождь. Тут уж просто никуда не денешься, чтобы и в каждой отрасли, в каждом роде деятельности произросли бы свои новые народные вожди, и притом сметающие все старое. Не будь Лысенко, был бы другой, из числа хотя бы тех, кто вокруг него увивался. И, естественно, никакой благодарности у Лысенко к Вавилову не было и не могло быть, поскольку он все равно бы добрался до вершин власти. И Вавилов был уже обречен тем, что он был представитель не пролетарской, а старой, "профессорской" науки. Вся эта интеллигенция, включая партийную, была обречена потому, что сама она не была из гущи народной либо успела "обынтеллигентиться". Ну, в общем, не притерлась к народу, не опустилась до его уровня.
А далеко ли мы сейчас ушли от того псевдонаучного средневековья 30-х - 50-х годов? По видимости-то, конечно, а по существу? Можно было бы, конечно спорить, что все же ушли, далеко ушли. Но, к счастью (нет, к несчастью) есть объективные показатели: техническая отсталость, низкое качество всего и вся, слабое и формальное участие во всех международных научных мероприятиях (съездах, симпозиумах), очень слабая цитируемость наших авторов, полное отсутствие за последние 15-20 лет нобелевских премий. Правда, сравнительно недавно (лет 10 назад) ее получил Капица, но за работы 20-х годов, главным образом в Англии. А по биологии - ни одной со времен Мечникова и Павлова. А ведь лысенковщина вот уже четверть века как изжита. 25 лет для науки 20 века - целая вечность, а вот воз-то и ныне там. Отчего? Ну, одна из причин на поверхности - железный занавес. Правда, для многих он уже поднят, но не для ученых. Кого угодно у нас посылают за границу: артистов, детей, студентов, музыкантов, особенно спортсменов. В общем, всех тех, кто может дать немедленный эффект, отдачу. А ученый, даже получивший приглашение на какой-либо заграничный симпозиум, по-прежнему выехать туда не может даже за свои деньги. На международных конгрессах наши делегации смехотворно малы, порядка 10 человек делегатов плюс 15 так называемых туристов, в то время как от США по сотне! Не мудрено, что американская наука и идет впереди всех. Не может и не хочет пролетарское государство понять, что наука ему нужна. Все требует от нее так, как от какой-нибудь мастерской: подай сейчас и только сейчас то-то и то-то. А за границу ездить зачем? Читайте журналы. Ну что после этого можно объяснить? Все уже на эту тему давно сказано, еще Вавиловым. И если до сих пор нет внимания, значит, пролетарское государство до него попросту еще не доросло. До уровня спортсменов и пионеров - доросло, а до уровня науки - нет. Оттого-то и наша Академия Наук такая убогая в смысле талантов, получающих международное признание. До сих пор там котируются народные, партийные академики, мастера словесной эквилибристики и политической демагогии. Вот, говорят, какие-то перемены назревают, что-то вроде "конкурса идей" объявляется, иными словами - деятели науки будут решать демократично, голосованием среди какой то части ученых. Эх, ну что тут скажешь, нового - ничего. Старо как мир, что в науке никакие вопросы не решаются голосованием. И совсем дело не в том, актуально такое-то направление или нет, дает оно народному хозяйству что-то или нет, а в том - насколько добросовестно работают ученые, не подгоняют ли результаты? Не прикрывают ли званиями и диссертациями своего карьеризма, не служит ли им наука каким-то иным, кроме научных, целям. Ну, в общем, как в Партии: коммунист должен быть честным и кристальным, а ученый - уж вдвое. Тогда и все само собой решится. Это я о науке вообще. А уж прикладная - это другое дело. Там, конечно, актуальность и актуальность. Но ведь смысл в этой науке есть только тогда, когда есть на нее заказы от производства. А если их нет, как было у нас до настоящего времени, то и что пользы от такой ненужной производству (я имею в виду конкретное, а не абстрактное производство) науки? Проще за границей закупать готовые технологии, как и делается. А будут заказы от производства, - эта самая отраслевая наука (прикладная) расцветет сама собой, без всякой регламентации и опеки. А насчет выборов в АН справедливо пишут, что они келейные и сводятся к продвижению своих креатур. Уж слишком много льгот, притягивающих к себе демагогов. Ну, ладно, простите меня, старого старикашку, насекомое, еле видимое. Утомил я вас своей болтовней. Больше не буду. Честное слово. Искренне Ваш Хохряков Андрей Павлович. Москва. Ленинградский проспект, 62, кв.9."
Насчет старикашки - это его любимое выражение. Он часто его употреблял среди близких, но не в письмах. Прекрасно понимал - никому это его письмо неинтересно, но ему было необходимо высказаться.
Андрей ждет перемен и радуется всему новому. Но до демократии еще очень далеко. В конце июня Андрей летит на Зеленый мыс через Сочи. Даже на Сухуми билетов нет. Перед отъездом он пишет письмо своему начальнику В.С.Новикову. Возмущен тем, что в филиале всем заправляет партийная Романова. Она отдала приказ выкосить его опытные посадки травянистых растений.
"29 июня. Дорогой Владимир Сергеевич! Вылетаю в командировку только сегодня, так как с билетами очень плохо и более того - пришлось взять билет на Сочи, так как на Сухуми не было на две недели вперед. Вчера и сегодня я тебе звонил, но не застал. А пишу главным образом по другому поводу - в крайнем возмущении по поводу поведения Романовой С.В., которая отдала приказ выкосить все мои опыты по пересадке лесных травянистых растений, что я тебе высказывал неоднократно. И была договоренность с указанной Романовой, что, кроме газонов, ничего не косить. Так нет же. Вот шило в ней сидит: все косить, все грести, все стричь... Ну когда же этому будет конец? Я прямо начинаю подозревать, что Вы меня постепенно выживаете. На съезд не пустили, лаборантку не дали, теперь и прямое вредительство учинили... Если я вам не нужен... Кстати, о съезде. Все-таки мне прислали приглашение, прямо из оргкомитета из Алма-Аты. Видно, там меня больше уважают, чем тут.
Относительно Романовой нужна ясность. Научный консультант сохраняет право распоряжаться. И мои распоряжения должны выполняться Романовой".
Никаких прав в ботаническом саду, по-прежнему, он не имеет. Нарастает недовольство. Работает он фактически в одиночку. Я его часто успокаиваю. Мол, никто не мешает основной работе. Но чувствую, ему хочется большего.
У нас завязались тесные связи с Джумбером Джобава - научным сотрудником Кинтришского заповедника в Кобулети. С ним договорились о совместной работе в высокогорьях, о чем мечтал Андрей. Несмотря на заверения и обещания, а также договор о научном сотрудничестве с ботаническим садом, все это оставалось на словах и на бумаге. А Джумбер бескорыстно возил в горы.
В июле Джумбер с Андреем поднялись в Нижнее Хино. Там была арендована лошадь, и Андрей поднялся на яйлу Сарбиелу. Собрал гербарий в высокогорьях и счастливый вернулся назад.
Теперь решено было еще раз, более широко обследовать высокогорья и добраться до Верхнего Хино, которое, как все уверяли, находится на яйле.
В Батумском ботаническом саду появился молодой общительный сотрудник Эмзари Нагервадзе. Он хорошо говорит по-русски. В армии он служил в Североморске, где работал поваром. Интересуется лилиями. Он и поехал с нами в Хино. Там мы живем у лесника в большом каштановом доме. Дом старый, со щелями, двухэтажный. На первом этаже скот. Вокруг дома отвоеванная у леса кукурузная плантация и несколько грядок для зелени. Женщины с утра до вечера заняты по хозяйству и на огороде.
Договариваемся о лошадях. Крестьянам это выгодно. Они попадут к родственникам в высокогорья, да еще им и заплатят за это.
На рассвете грузим лошадь. Собирается несколько конных, а мы идем вверх пешком. Утром еще не жарко. Тропинка вьется в густом лесу. Солнце начинает припекать. Когда идешь первый раз, дорога кажется особенно длинной. На высоте 1000 метров каштан на северных склонах сменяется ельниками. Мне подъемы даются с трудом. Всадники с лошадьми ушли далеко вперед и не думают нас ожидать. Через три часа подъема начинают попадаться ярко цветущие субальпийские травы, особенно красивый нежный клиноподиум.
Под горой ждут проводники. Указывают тропу вверх и исчезают в тумане. На горном плато сплошные снега (и это в июле!) рядом с густыми зарослями цветущего рододендрона кавказского. Мы устали и надеемся вот-вот увидеть поселок с характерными летними домиками. Но в тумане только снег. Иногда вдалеке мелькает лошадь нашего проводника. И опять идем, идем. Полдень близится, а мы продолжаем идти по пробитым в снегу тропинкам. И вдруг начинается спуск, и снова мы входим в буковое криволесье, что нас повергает в отчаяние. Так не хочется терять высоту... Но нужно спешить и не терять из вида проводника. Оказалось, летний поселок находится не на яйле, а в долине горной речки. Это уже не бассейн Кинтриша, а восточный отрог Имеретинского хребта! Но для нас главное - крыша, отдых. Переходим речку из последних сил и поднимаемся к домикам поселка. Наш проводник указывает на свободную летовку. Домик на высоких столбах. Внизу место для скота. Вверх, к дверям дома положена жердочка. По ней и взбираемся. После перехода нужна передышка. Шли без остановки в гору четыре часа, потом снегами. В общей сложности 6 часов! Эмзари бодр, чего не скажешь о нас. Он, как всегда, улыбается и бежит добывать воду, устраивать быт. У нас нет спальных мешков. Сыро и холодно. В центре большой комнаты находится очаг на куске жести. Топят по-черному. Вокруг разбросаны сырые клеклые шкуры. Они нас и спасают. Вскоре появляется Эмзари с небольшим кувшинчиком-гугунчиком. Его мы устраиваем над огнем. Сушимся, пьем горячую воду и блаженствуем.
Холодно. Ветер дует по долине речки. Разбираем собранный гербарий, устанавливаем сетки у очага и, счастливые, засыпаем.
Наутро, несмотря на непогоду, идем вверх по ручью. Холодно. Ветер рвет промокшую одежду. По берегам горной речки густые заросли рододендрона понтийского и белого рододендрона Унгерна. Оба еще в полном цвету. Есть и яркорозовые гибриды. Эмзари встречает лилию Кессельринга, начинает выкапывать луковицы. По возвращении обнаруживаем, что мы чуть не сожгли наш дом. На костре в центре дома оставались горячие угли. Уже загорался деревянный пол. Но Эмзари выручил, сразу же где-то наполнил гугунчик.
Наконец, погода установилась, тучи разметало, природа преобразилась и засияла. Отмытые деревья, кусты, пенье птиц. Но гербарий раздуло. Бумага для прокладок закончилась. Поэтому нужно возвращаться.
Ранним утром все вещи навьючиваем на себя - и в путь. То и дело я оглядываюсь. Домики становятся все меньше и меньше, а вдали разворачивается панорама Большого Кавказского хребта с белыми вершинами.
Горное плато меньше избито в сравнении с Годердзи в верховьях Аджарисцкали. Здесь под зарослями рододендрона кавказского- по грузински деки, - как бы спрятались, укрылись знакомые по северу кустарнички: брусника, шикша. Но тут листья мельче в сравнении с северными. На спуске дорогу развезло. Но она нам кажется уже не такой длинной. Вниз, вниз. Становится все теплее и жарче. Снизу поднимается влажный теплый воздух. Вот и Хино. Из последних сил, нагруженные, спешим к дому. К нашей радости, у дома стоит грузовик, и через несколько минут он поедет вниз, в Кобулети. Поэтому, не разбирая и не перекладывая сборов, мы вскакиваем в кузов. На каждом повороте картины меняются. Все ближе побережье. Опять холмы с неимоверно огромными квадратами домов. Плантации тунга, мандарин и чая. Очень жарко. Вдали море. Чтобы не запарились наши сборы, нужно быстрее добраться домой. Садимся на первый же автобус. Они ходят регулярно один за другим. Привычная дорога . Сначада Цихисдзирский перевал, долина Чаквы, у сразу за Чаквинским перевалом мы выходим и спускаемся быстро к нашему дому. Сразу же принимаемся за спасение так трудно добытых сборов.
Бешуми - высокогорный, модный курорт Аджарии в верховьях Аджарисцкали.
Аджарцы называют июль "дамплис тве", что означает гнилой месяц. Жители Батуми стремятся уехать от жары и влажности побережья к прохладе горных ельников. В Бешуми есть гостиница, в которой мы решили остановиться. Это длинное двухэтажное здание барачного типа, сейча соно переполнено. На беду я заболела ангиной. Андрей с Эмзари уходили на весь день, меня оставляли разбирать сборы. Погода испортилась, газеты не сохли. Нам достался номер на втором этаже. Пол ходил ходуном - каждый шаг в коридоре вызывал сотрясение всей гостиницы. Там весь день бегали дети, катались на детских велосипедах. Вечером, по возвращении, веселому и коммуникабельному Эмзари удавалось где-то достать кипяток и заварить сухие супы, которые он особенно любил. Все удобства на улице - туалет стоит одиноко перед гостиницей на голой площади. Впору вспомнить колымские ужасы туалетов на трассе.
Поселок произвел не менее удручающее впечатление. Между маленькими избушками пыльные улицы. Почва под оставшимися в живых елями выбита так, что торчат корни.
Моя соседка по Зеленому мысу Валентина Васильевна Жубер-Моцкобили завидовала мне, когда узнала что мы едем в высокогорья, в Бешуми. Она в молодости отдыхала там, вспоминала красоту горных лугов. Просила привезти скабиозу с сиреневыми цветами. Пришлось ее разочаровать.
В Алма-Ату на ботанический съезд Андрей летит из Москвы. Я прилетела из Батуми раньше, встречаю в аэропорту. Мы снова вместе. У всех приподнятое настроение. Московские ботаники - все знакомые. Сообщают: Вадим Николаевич Тихомиров, как и армянская делегация, вместе с А.Тахтаджяном (высокие гости и гости, приближенные к Тахтаджяну) будут жить в резиденции. То есть в советском дворце, предназначенном для правительственной элиты.
По пути в темноте южной ночи Тихомирова высаживают у высокой решетки резиденции, а нас везут в гостиницу. Наутро узнаем: Тихомиров часть ночи бродил вокруг ограды, и после долгих препираний его с трудом впустили.
Съезд прошел на высоком уровне. Выбирали новый состав президиума Ботанического общества. В Ботаническом обществе идет борьба за власть. Там своя номенклатура, к которой Андрей никакого отношения не имеет.
После окончания заседаний было несколько поездок на природу: на Медео - высокогорный спортивный комплекс над Алма-Атой, и в горы Заилийского Алатау, на высоту более 3000 метров. Андрей ушел еще выше, хотя чувствовал себя скверно. На обратном пути у него кружилась голова, был гипертонический приступ. Преодолел. Он не придает значения недомоганиям. Часто говорит, что здоровье в руках самого человека, отмахивается.
После съезда Андрей озабочен ситуацией в ботанике. Вот что он пишет в статье "Задачи ботаники в СССР":
В последнее время престиж ботаники в СССР неуклонно падает, и это имеет весьма негативные последствия, сказывающиеся в невыполнении продовольственной программы, неуклонном ухудшении окружающей среды, падении общей культуры. Виновны в этом, прежде всего сами ботаники, которые не проявляют должной активности в прессе и на телевидении.
А между тем невозможно серьезно говорить о выполнении продовольственной программы, не зная азов ботаники, так как в основе всего продовольственного дела лежат (стоят) растения. Даже проблема животноводства упирается в проблему кормов. Недаром решение продовольственной проблемы в ряде зарубежных стран связывают с так называемой зеленой революцией.
То же самое и с окружающей средой. Но разве не нонсенс, что принимаются законы об охране воздуха, вод, окружающей среды в целом, животного мира - ну буквально всего, вплоть до недр, кроме самого главного, основополагающего - охраны растительного покрова! Ну, какая после этого может быть охрана вод и воздуха? Ведь воды (в частности озера, реки, тем более ручьи) охраняют прежде всего растения, а воздух очищают от вредных и ядовитых примесей только они, они же (он же - растительный покров) охраняет и животных.
Конечно, закон об охране растительного мира крайне невыгоден разного рода хозяйственникам - лесопромышленникам, скотоводам, энергетикам (затапливающим тысячи га плодородных земель), которые готовы по первому приказу бросаться истреблять зеленого друга. Но он выгоден обществу в целом, так как только в сохранении зеленого покрова гарантия существования человечества в будущем. Опасность от атомной бомбы (водородной) - опасность разовая, которую можно избежать разовым запрещением этого оружия, опасность же отравления окружающей среды и полной потери жизненного пространства (из-за перенаселения) пострашнее опасности атомной, т.к. ситуация, чем дальше, тем усугубляется все больше, и решить ее разовым запрещением чего-то и того-то нельзя, а лишь с помощью глубокого осознания проблемы сегодняшнего дня и прежде всего - необходимости охраны - полнейшей! - растительного мира в целом и каждого растения в отдельности, признания и за растительным покровом права на законное существование.
Виновность ботанической общественности в сложившемся положении наглядно проявилась на прошедшем 8 съезде ВБО (Всесоюзное ботаническое общество) в Алма-Ате, который показал, что в ботанике сейчас нет своего лидера и что наша отечественная ботаника далеко-далеко отстала от мирового уровня. Избранный большинством съезда президентом ВБО академик Тахтаджян, бесспорно, ученый мирового уровня, слава и гордость отечественной науки в целом, однако и он в настоящее время далек от решения общественных проблем ботаники, прежде всего из-за своего преклонного возраста. Складывается положение, весьма напоминающее брежневщину: престарелый лидер, может быть (и даже наверняка), искренне стремящийся сделать что-то полезное, но не могущий это сделать вследствие своего физического состояния, а вокруг зато - камарилья различного калибра деятелей, стремящихся использовать ситуацию в своих целях, прежде всего - с целью захвата монополии на научную и (чаще) псевдонаучную истину. Благодаря этому "Ботанический журнал" публикует такие стерильно-правильные статьи, что стал совершенно скучным и неинтересным. Не мудрено, что и за границей его престиж упал как никогда, цитация советских авторов за рубежом резко снизилась.
Причина последнего, конечно, не только в этом, а в общем положении ботаники в СССР, которая не пользуется должным уважением ни в каких правительственных и партийных кругах, вплоть до самых высоких. Благодаря этому контакты ботаников с зарубежными коллегами самые ничтожные и, что даже более важно, - экспедиций ботаников за рубеж (специализированных) никаких нет! Это просто ужас, если вспомнить хотя бы Н.И.Вавилова. Имя этого человека, сделавшего необычно много для России и за то пострадавшего, у нас любят поднимать на щит при всякой возможности. Это стало модным не только в научных, но и в политико- государственных кругах. А нет ведь того, чтобы обратить внимание на то, что Вавилов добился мировой известности ТОЛЬКО благодаря тесным связям с заграницей, смог поднять нашу науку на мировой уровень ТОЛЬКО организуя экспедиции (специальные, ботанические) во ВСЕ страны света, не обращая внимания на их политический строй, что только, конечно, и приемлемо для науки.
Мы даже не можем подать как следует того, что у нас есть. Взять, к примеру, развивающееся преимущественно в нашей стране направление биоморфологии. Уже с 1975 года стало ясно, что это - особое направление, в котором у нас работают много ботаников и ряд учреждений. Даже в "Реферативном журнале" введен раздел "Биоморфология". Так, оргкомитет съезда (находящийся в БИН в Ленинграде) не счел нужным организовать даже секции биоморфологии. Все доклады на этом съезде носили сугубо частный характер, никаких общих проблем поднято не было, и кажется, никто этого даже не заметил. Во всяком случае, во время заключительного итогового заседания замечаний на этот счет сделано не было.
Из рук вон плохо работает и Совет ботанических садов - второе крупное после БИНа ботаническое учреждение СССР, находящееся в Москве, в ГБС. Чем и как он руководит, кроме рассылки циркуляров? Казалось бы, именно это учреждение, прежде всего, должно болеть за практическое состояние ботаники, за охрану растительного мира хотя бы в масштабах, доступных ботаническим садам. Но нет, руководство со стороны Совета идет часто бюрократическим путем, за состоянием ботанических садов Совет не следит, на охрану растительного мира плюет, даже в самих ботанических садах. Пример тому - Батумский ботанический сад, который постепенно, но неуклонно растаскивается всеми кому не лень, в том числе и самими сотрудниками, и это положение прекрасно известно Совету, но никаких мер к пресечению или даже стабилизации положения в ББС им не принимается.
Если уж Совет ботанических садов не может и - главное - не хочет осуществлять общее руководство (настоящее - не бумажное!) подведомственными ему учреждениями, то, само собой разумеется, что в стране отсутствует руководство общими ботаническими проблемами вообще, хотя ботанических учреждений в стране достаточно. Кроме ботанических институтов и ботанических садов - это и заповедники (только кафедра высших растений МГУ и ботанический сад МГУ осуществляют руководство некоторыми заповедниками Центральной России), и лесные опытные станции, биостанции, педвузы и т.д.
Из всего сказанного вытекают необходимые мероприятия:
Избрание академиком хотя бы одного ботаника широкого профиля (при сохранении места, разумеется, за А.Л.Тахтаджяном), а также и места член-корра. Всего же нужно еще один член корр.
Организация специализированных ботанических экспедиций в тропики и субтропики, более широкое участие советских ботаников во всех международных программах, совещаниях, симпозиумах и т.д. и т.п.
Принятие закона об охране растительного мира в целом и отдельных растений (из числа внесенных в Красные книги) в частности. Организация и, главное, действительная охрана заповедников и разного рода памятников природы. Необходимо увеличить финансирование всех этих учреждений.
Развертывание пропаганды этих знаний, прежде всего через телевидение, а также газеты, журналы (в первую очередь молодёжные) и т.д. Перенести преподавание ботаники с 5-го класса хотя бы на 8-й. Вкупе с экологией и охраной природы. Совершенно недопустимо считать ботанику, экологию, природоведение чем-то второстепенным. Это важнее любой физики, химии, математики и даже марксизма-ленинизма.
Покончить с научными мафиями в Ботаническом институте АН СССР и "Ботаническом журнале". Открыть зеленую улицу всему передовому и прогрессивному, способному вызвать интерес за рубежом, для чего рецензирование в "Ботаническом журнале" должно быть открытым, а рецензенты должны нести ответственность за свои клеветнические писания.
Лидерам ботаники СССР (академикам, член- корреспондентам) следует добиваться изменения законодательства в следующем направлении: чтобы решения, хотя бы съезда ВБО, имели бы законодательное значение, тогда только секции охраны природы не будут работать впустую.
В ГКНТ по охране природы большинство должны составлять ботаники, и председателем его должен быть ботаник, академик или член-корр. Решения этого комитета должны иметь законодательное значение.
Всесоюзное ботаническое общество должно быть признано общественной организацией, могущей и должной выдвигать своих кандидатов при выборах в советы самого разного ранга (всех рангов), включая Верховный. Члены ВБО должны иметь возможность вести свою предвыборную кампанию.
Возможно, целесообразнее будет создать новый ГКНТ - по общей биологии, который бы ведал всеми делами, касающимися развития биологии и пропаганды биологических знаний: преподаванием биологии в школе и вузах, уровнем ее в биологических институтах, связями с зарубежными странами, экспедициями вне СССР и т.д."
Из Алма-Аты Андрей улетел в Москву с Сережей Бебия - нашим другом, сотрудником Сухумского ботанического сада. Сережа прожил у нас в Москве неделю. Он с Андреем разрабатывали планы перехода Андрея в Сухуми. Андрей опять зажегся. Написал Сереже в Сухуми горячее письмо, где излагал свои планы по поводу того, что обязательно будет заниматься анализом флоры Кавказа, и эта тема как нельзя лучше ему подходит в стенах Сухумского ботанического сада.
Сережа - человек общительный, у него есть связи в Академии наук. Он устроил встречу со Львом Рысиным, который уже тогда занимал высокий пост. Разумный Рысин посоветовал Андрею перейти в Главный ботанический сад. Поэтому Андрей ходил к директору ГБС, разговаривал, но как всегда, бесполезно.... Но больше манил Сухуми. Андрей размечтался о любимом Кавказе. Но везде уже сгущались политические страсти. Рысин рассказывал Андрею о беспорядках в Прибалтике, советовал жить в России.
После съезда Андрей сразу же поехал в Пермь. Там он был участником флористического совещания, где делал доклады: "Принципы флористического анализа субарктических территорий на примере флоры Колымского нагорья" и "Эндемизм и флористическое районирование".
О совещании в Перми он мне пишет: "В общем, выступал я всего четыре раза, два - с докладами и два - так, по докладам, причем один раз даже сорвал аплодисменты, кажется, второй раз в жизни. В последний раз очень хвалил поваров".
В ноябре Андрею прислал с Сахалина письмо 34-летний штурман Гафаров Владимир: "Уважаемый А.Хохряков! Прочитал ваше письмо в журнале N10 "Знание - сила" за 1988 год и хочу поблагодарить вас за мужество и откровенность, которые я увидел в вашем письме. Мне кажется, любой здравомыслящий человек понимает, или, по крайней мере, должен понять, что однопартийность и демократия - вещи несовместимые (тем более власть одной партии, закрепленная конституцией).
Вы один из немногих, который решился выступить вполне определенно по этому вопросу в печати. Полностью согласен с вашими рассуждениями и выводами. Хочу добавить, что, по-моему, нынешняя "гласность" - это "выпускание" паров, а перестройка не может осуществиться без радикального изменения нашей политики в сторону действительной демократии, которой не может быть, пока будет существовать одна партия.
Вы мужественный человек - очень редко доводится слышать такие суждения даже в "курилке" или "за рюмкой". А чаще всего анекдоты вроде этого: "Пройдут года, умолкнет гласность и перестроится страна. И вот тогда госбезопасность припомнит ваши имена..."
Очень бы хотелось пообщаться с вами, хотя бы путем личной переписки".
В сентябре Андрей приглашен в Махачкалу на совещание по экосистемам высокогорий. Дагестанские ботаники предложили ему сотрудничество.
Почти весь год Андрей был в поездках, совещаниях.
Поездки 1988 г.: На Кавказе был 4(!) раза: зимой, весной, летом и осенью.Март-апрель: Аджария (Чаквисцкали, Бзонис, Кеда, Дарчидзееби). Июль: Аджария (Нижнее и ВерхнееХино, Сарбиела, Бешуми). Август: Алма-Ата (Заилийский Алатау). Сентябрь: Дагестан (Махачкала).
Публикации 1988 г.: Главное - сдал последний вариант монографии "Анализ флоры Колымского нагорья". Описал новые виды из Магадана и с Кавказа. Защищал на разных уровнях Батумский ботанический сад. Участвовал в обработке видов для Красной книги. Обработал семейство вересковых для "Флоры Дальнего Востока". Собрал материал по зимнезеленым растениям влажных субтропиков. Был участником 4(!) конференций в разных городах. И это все только за один год!
Написал более пяти обстоятельных (с разбором) отзывов на диссертации разной тематики. Вышло из печати 9 статей.
