Осенью 1959 года Андрей уехал из Кобулети. Вернулся в Москву, в родной дом.
Отдел природной флоры Главного ботанического сада возглавлял Михаил Васильевич Культиасов, руководитель Андрея. Ему претила независимость Андрея. Отношения не складывались. Андрей хотел писать работу по систематике галантусов. Им были собраны все кавказские виды этого рода, открыт новый вид. Но Культиасов настоял на обработке рода эремурус. Эремурусы растут исключительно в Средней Азии. Андрей воспринял этот приказ с недовольством. Необходимо было переориентироваться. Ему хотелось на Кавказ, к которому он привязался на всю жизнь.
Я заканчивала институт. Жила в общежитии в Балашихе. Майские праздники 1960 года, за месяц до моего замужества, мы провели в Лужках, куда поехали вместе с университетскими друзьями Андрея - Юрой Алексеевым и его женой Мариной Голышевой. Петр Петрович Смолин (ППС), окруженный многочисленными учениками, показывал весенние растения, птиц, развитие природы. В нарядных сосняках огромные лиловые бокалы прострелов вылезали из земли. Я совсем не знала природы Подмосковья, и все яркое, весеннее было для меня чудом пробуждения жизни.
Ночь провели в многолюдной избе. Наутро разыгралась непогода, но мы с Андреем отправились через леса. По берегу Оки шли по направлению к городу Ступино. По пути встречались сиреневые мокрые заросли хохлаток, ветрениц. Красивые, для меня северные незнакомые леса, все это было очень непривычно. Ветер рвал одежду, мы вымокли до нитки. Андрей шёл вперед, спрашивал, буду ли я с ним ходить в любую погоду всю жизнь. Я, конечно, отвечала утвердительно. В июне мы поженились.
В двухкомнатной квартире на 1-м Дмитровском проезде в то время жили две семьи: родители и брат Андрея с женой и маленьким сыном. На лето дядя Андрея Николай Александрович Хохряков с супругой Александрой Васильевной уехали на дачу. Мы временно поселились в их квартире на улице Островского, бывшей Малой Ордынке. Старый двухэтажный дом выходил на тихую улицу. Коммунальная кухня вмещала 10 семей. Позже дом сломали и на этом месте выстроили станцию метро "Третьяковская". Рядом в Клементовском переулке, как и сейчас, стоял в стиле барокко католический храм святого Клементия. У метро "Новокузнецкая" торговали ландышами и ночными фиалками - любками.
Андрей не изменил своим привычкам и каждый свободный день, каждую минуту буквально, использовал для экскурсий и гербарных сборов. За короткий срок в июне мы побывали на Плещеевом озере, бродили по болотам в окрестностях Хотьково и совершили трехдневную экскурсию на озеро Глубокое в окрестностях Звенигорода. Ночевали где попало: на сеновале и прямо под кустами, где нас нещадно кусали комары. Шли напрямик через леса, бурелом, болота, погружаясь в воду по пояс. Тут я, казалось, поняла, как ходит Андрей. Но полную силу его целеустремленности в достижении намеченной цели, несмотря ни на какие трудности, я поняла позже.
Это был первый полевой сезон в аспирантуре. Нужно было срочно собирать материал по эремурусам. В отделе флоры была запланирована экспедиция в Среднюю Азию. Андрей, не сомневаясь в том, что будет ее участником, стал напрямую договариваться с начальником экспедиции Сергеем Евгеньевичем Коровиным, не подумав, что этим самым нарушает субординацию. Это задело самолюбие Культиасова - руководителя Андрея. Он отказал Андрею в участии в экспедиции. Сейчас, спустя многие годы, с болью вспоминаю все волнения, отчаяние, связанное с тем, что уже середина лета, а эремурусы-эфемероиды уже отцвели, и вся их надземная часть отмерла. Добираться к каждому виду эремурусов очень трудно. Они растут в горах. Пропадает целый драгоценный год. Тем более было известно, что в Дюшанбе (тогда Сталинабаде) директор ботанического сада Рябова написала докторскую диссертацию по роду эремурус. Стоило ли браться? Все было туманно и не клеилось. Я еще не работала, и мы решили - в Среднюю Азию поедем вместе.
Поздний июньский светлый вечер. Тепло. На Казанском вокзале нас провожает петушок на фронтоне здания. Поезд трогается, идет на восток. За три дня мы пересекли леса, степи, полупустыни. Поезда на разъездах стояли подолгу. Андрей уходил далеко, исчезая в зарослях розового тамариска. Я волновалась, боялась, что опоздает. И так будет все годы. На любой остановке он старался увидеть, что растет вокруг.
В Ташкенте мы остановились в ботаническом саду в комнате аспирантов, наполненной мухами. Андрей их ловко ловил и складывал горкой. По утрам в нашу комнату приходил аспирант Камал Арифханов, который занимался акациями, робиниями. Забавно коверкал: "Мои рабыни". Ночное небо расцвечивалось яркими звездами. Вдоль улиц в быстрых арыках прыгали жабы. Стояла жара, и большие тенистые деревья - платаны, дубы, давали спасительную тень. Везде распивали чай из огромных самоваров..
В Ташкентском университете встретились с известным ботаником А.И. Введенским, автором рода эремурус во "Флоре Узбекистана". Чопорный и манерный, он был недоволен данной Культиасовым Андрею темой. Молодой мальчик из Москвы, мог ли он по-настоящему обработать труднейший род, виды которого разбросаны по горным кряжам Средней Азии? Вызывало большое затруднение и то, что экспедиционная машина Главного ботанического сада всего за несколько дней до нашего приезда прибыла в Ташкент и отправилась по намеченному маршруту, а мы ездим своим ходом вдогонку.
Хоть нам было трудно, но мы были вдвоем, и это был наш медовый месяц, растянувшийся на все лето. Я могла поддерживать Андрея. А теперь, читая его дневники, понимаю, как эта поддержка была ему нужна.
Первый маршрут в Каракульсай вполне удался. Жили мы в маленькой избушке у узбечки, окруженной многочисленными детьми, искусанными осами. Быстрая река между крутыми склонами, поросшими диким миндалем и фисташкой, по-узбекски называлась "сай". В переводе "прозрачная река". Были сделаны первые сборы эремурусов, но с уже высохшими листьями.
В Паркентский заповедник добирались сначала на машине, а затем на лошадях. В межгорной котловине многоводная река. 6 августа с утра идем в горы, надеясь дойти до истоков сая. Южный склон выжжен солнцем, вся растительность выгорела, подниматься неимоверно трудно, я буквально спеклась. То и дело змеи притворяются палками. Впереди видна тонкая фигура Андрея, он не оглядываясь идет до перевального хребта.
Ночь на юге наступает мгновенно, спустились уже в темноте. С утра принялись закладывать гербарий. Закончили только во второй половине дня и решили совершить небольшую экскурсию на соседний, казалось, совсем близкий хребтик. Поэтому я не надела брюки, пошла в летнем платье. Мне это казалось небольшой прогулкой. Подняться мы поднялись, а спускаться решили вдоль сая - притока основной реки заповедника. Оказалось, что этот сай весьма коварен, несмотря на небольшие размеры русла. Крутые берега его густо заросли колючей ежевикой, а по склону идти невозможно, каменистые осыпи протянулись до самой вершины хребта. Сай извивался, и, казалось, ему не будет конца, а мы никогда не выберемся к реке. Мои ноги уже давно превратились в сплошные раны и кровоточили, платье было изорвано. Спустилась ночь. На ощупь вышли к реке. Не раздумывая, по пояс в воде перебрались на другой берег. Еще долго, в полной темноте, ощупывая ногами дорогу, добирались до конторы. Израненные ноги я парила в растворе марганцовки. Они стали почти черными... Ночью по ногам бегали мыши. Походы в Паркентском заповеднике принесли кое-какой урожай, но у подножья хребтов в середине лета ширяш (эремурус по-узбекски) уже давно отцвёл. Мы выкапывали мясистые звезды его корневищ, отсылали посылками в Москву. Вокруг ползали скорпионы, пауки и саламандры. Нещадно пекло солнце.
Следующая поездка на горный стационар университета на Туркестанском хребте. В Мирзачуле - Голодной степи кузов заполнили ароматными дынями. Время от времени дыню по особенному разрезали. Прозрачные ломтики пускали по кругу, а мы лёжа вкушали ароматную прелесть южного деликатеса. Машина поднималась в высоты Туркестанского хребта. Там, наверху, в субальпийской зоне мы наконец увидели эремурусы в полном цвету. Они стояли стройные, с высокими то белыми, то желтыми соцветиями.
За эремурусом Илларии мы поехали из Ташкента сначала на поезде. На маленькой выжженной солнцем станции стояла длинная очередь женщин с ведрами. Тонкая струйка наполняла ведро - дневной запас воды. Вдали в дрожащем от жары воздухе брезжила высокая столовая гора. На ее вершине растет эремурус Илларии. Нигде ни деревца, ни кустика. Распластанные каперцы под палящим солнцем расправляли нежные розовые лепестки. Добравшись до горы, мы под зноем еле дышали, но высохшие листья розеток эремуруса были найдены.
На заповедное высокогорное озеро Сарычелек в Киргизии мы добирались в невыносимой жаре, сначала на поезде до Намангана. А оттуда в горы то на автобусе, то автостопом. Везде нас окружало мягкое, очень приятное гостеприимство, желание помочь.
Сначала остановились в доме учительницы начальной школы. Она - русская, средних лет, живет с тремя детьми от одного до пяти лет. По ночам дикобразы совершали набеги на ее картофельное поле. Когда, наконец, добрались до конторы заповедника, узнали: утром, всего два часа назад экспедиция ГБС уехала вниз. А нам необходимо попасть вверх к озеру. Палатки у нас нет. Нести сетки, папки, газеты, спальные мешки тяжело. Решили пожертвовать одним спальным мешком.
Чаша озера Сарычелек ("желтой лошади") огромная. Вокруг растительность, как говорит Андрей, напоминает южно-сибирскую, с которой он знакомился на юге Байкала. Уже в те времена взаимоотношения влаголюбивой флоры "гинкго" и сухой, ксерофитной флоры "эфедры", как их назвал Михаил Григорьевич Попов, очень интересуют Андрея. А я в то далекое время только начинала что-то видеть.
Перловая крупа кипела, но в высокогорьях оставалась жесткой. Спустилась холодная ночь. Над нами в темном небе сверкали яркие звезды. Мы никак не могли вдвоем втиснуться в спальный мешок. Андрей в течение многих лет, когда я начинала вспоминать Среднюю Азию, с досадой вспоминал это "прокрустово ложе".
На обратном пути выяснилось: второй спальный мешок случайно увезли в Наманган, сдали в камеру хранения. В мешок заползли мириады мелких муравьев. В поезде они совершили на нас нападение. Мы долго их вылавливали, а две толстые достойные матроны, возвращавшиеся с горного курорта, смотрели на наши действия с большим подозрением.
Поездки по Средней Азии продолжались до осени.
Московская осень сильно контрастировала со среднеазиатской жарой. Я устроилась на работу садоводом с минимальной зарплатой в тот же отдел флоры Главного ботанического сада, где был в аспирантуре Андрей. Холодной осенью обнаружилось: необходима теплая одежда. Приближалась зима.
Промозглые вечера, серые рассветы, безденежье. Начались будни. Меня поражало умение Андрея работать, ни на что не обращая внимания. Возвращаясь на Ордынку с работы, я видела, как в нашей маленькой проходной комнатке над что-то пишущим Андреем стояла крупная импозантная тетя Шура и громогласно объявляла, как она любит своего племянника.
Узнав, что я жду ребёнка, тетя Шура отказала нам в постое. Мы переехали на Дмитровский проезд к родителям Андрея и стали жить с ними в одной комнате за шкафом.
Зимой 67-ого года Андрей отправил в ботанический журнал статьи, написанные на материале, собранном в студенческие годы на Украине, Урале и на Кавказе. Обрабатывал собранный материал по эремурусам. Кроме того, у него находились в печати статьи "Происхождение однодольных по данным строения проводящей системы листа", "Эволюция форм роста порядка Liliales" и "Подснежники Черноморского побережья Кавказа".
Обработки подснежников и эремурусов легли в общую концепцию происхождения класса однодольных. Как и в классе двудольных, Андрей считал первичными древесные формы, что не совпадало с общепризнанной точкой зрения. Уже тогда Андрей твердо стоял на позиции однонаправленности эволюции в сторону убыстрения развития, от деревьев к травам. В этом ключе он считал, что идея Н.В. Цицина с учениками создать многолетние пшенично-пырейные гибриды потерпит крах. Эволюция культурных растений, по его мнению, идет также в сторону убыстрения, к однолетним формам.
В отделе флоры работала пожилая дама Тарасова. Она также занималась эремурусами. Андрей исследовал морфологию клубнелуковиц этого рода и нашел у Тарасовой ошибку. По этому поводу написал статью. Отношения были испорчены. Пожилые сотрудницы сердились, считали Андрея выскочкой. Фыркали, когда Андрей предложил клубнелуковицы эремурусов называть ширяшками. По-узбекски эремурус "ширяш".
В феврале 1961 года он блестяще отчитывается за первый год аспирантуры.
В марте в газете "Комсомольская правда" появилась статья журналиста Воинова о том, что в заповедниках сидят бездельники - научные сотрудники, зря проедающие народный хлеб. Поэтому необходимо заповедные участки запахать и высеять хлеб. Это спасет страну от голода и бескормицы!
Мы, молодежь ботанического сада, комсомольцы, были возмущены и решили опротестовать эту статью. Андрей проявил смекалку. Его методика заключалась в том, что необходимо создать эффект массового протеста. И тогда на эту проблему обратят внимание. Ездили в университет, научные учреждения, собирали подписи под сочиненными нами на разные лады письмами. Подписывались родственники, друзья. Индивидуальные и коллективные письма возымели действие. Заповедные участки степей не были запаханы, а мы получили благодарность от сотрудников заповедника "Стрелецкая степь".
Друг Андрея по университету - Миша Алтухов, сотрудник Кавказского заповедника - пишет ему отчаянное письмо. Его сокращают, и он просит найти для него любую работу. Андрей что-то узнает, хлопочет. Он всегда горячо принимал участие в жизни окружающих, когда они об этом его просили. К счастью, Мишу не сократили, он остался в Майкопе.
У нас вскоре должен появиться ребенок. Мы по-прежнему живем в одной комнате вместе с родителями. В начале марта Андрей оставляет меня на их попечение, а сам торопится на Кавказ собирать галантусы. Его все больше интересуют не только эремурусы, но и все однодольные, их происхождение, эволюция.
Андрей Хохряков и Вероника Генриховна ЗельгеймВ Батуми он открывает новый вид чистяка и называет его в честь Михаила Григорьевича. Андрей относится к Михаилу Григорьевичу с особым уважением. Автор "Флоры Сибири" Попов много работал в Средней Азии, в Сибири, на Сахалине, на Карпатах и на Кавказе.
Характер Михаила Григорьевича характеризует следующий случай, о котором в Батумском ботаническом саду я была не раз наслышана. Во время весенних посадок рядом с молодыми посадками ставят бамбуковую палку, потому что летом высокая сорная трава заглушает посадки. Косари, выкашивая траву, часто скашивают и посадки, среди которых много редкостей. Увидя, как Капитон Цхоидзе скосил редкое растение, Михаил Григорьевич накинулся на него с кулаками. Это стоило ему рабочего места в саду. Пришлось уехать на Карпаты.
После Аджарии Андрей едет в Абхазию. В окрестностях Гудаут - Бомборах живут Софья Диомидовна и Шалва Гуджабидзе. Это старинные, очень близкие друзья моей семьи. Отец Софьи Диомид Любченко работал учителем Батумской гимназии и дружил с моим прадедом Антоном Генриховичем Зельгеймом. В 1921 году моя бабушка Мадлен с тремя маленькими детьми - старшей, моей маме - было в то время 6 лет, средней -3 года, а младшей - 6 месяцев, добирались из Ташкента в Батум, сначала до Красноводска, затем через Каспий до Баку. Деньги менялись. Мадлен осталась без гроша с голодными детьми. В Батуми, в пасхальную неделю конные линейки не ходили на Зеленый мыс, где в то время жили ее свекор Антон Генрихович и свекровь Мария Константиновна (мои прадед и прабабка).
Большая семья Любченко во главе с Диомидом оказала гостеприимство моей бабушке. Дочь Диомида Софья стала известным врачом. Работала в Гудаутах. Она и ее муж Шалва Гуджабидзе в 30-х годах боролись с малярией на Черноморском побережье Кавказа. Наши семьи сохраняли тесную связь вплоть до смерти Софьи и Шалвы в 1980 году.
Летом 1957 года у Софьи Диомидовны и Шалвы Гуджабидзе я познакомилась с отдыхавшим в то время у них Александром Сергеевичем Хохряковым. Софья Диомидовна была в родстве с его женой Галей. Спустя три года, когда я вышла замуж за Андрея, Софья Диомидовна, приехав в Москву, устроила нам с Андреем приятный сюрприз. Александр Сергеевич оказался двоюродным братом Андрея, сыном дяди Сережи, который в свое время подарил Андрею "Жизнь растений" Кернера фон Марилауна.
И еще. Племянник Софьи Диомидовны, Сергей Любченко - поэт, участник абхазского сопротивления 1993 года. Абхазы вспоминают о нем с большим уважением.
Наши судьбы сближались еще до моего знакомства с Андреем. Действительно, браки заключаются на небесах!
12 апреля Юрий Гагарин полетел в космос, 16 апреля у нас родилась дочка Оля. Андрей встречал меня с букетами ландышей.
В конце апреля - снова разлука. Андрей уезжает с экспедицией ВИЛАРа в Среднюю Азию собирать эремурусы. Теперь он не опаздывал, весной они в полном цвету. На машине, в отличие от прошлого года, удалось объездить многие районы юга Средней Азии. Главные сборы были сделаны на древних пестроцветах в Таджикистане.
В июне Андрей встретил уже подросшую двухмесячную дочку. Мы жили на даче в Ухтомской. Это большой деревянный двухэтажный дом в центре красивого запущенного сада, похожего на лес. Маленькая Оля вечерами никак не хотела засыпать. Андрей перед ней плясал лезгинку. Только тогда она притихала, видимо, удивленная этим странным зрелищем. Андрей приговаривал: "Над этим танцем еще работать и работать".
У отца Андрея была машина, ее водил родственник - дядя Костя. Вместе с ним мы совершали выезды в природу. Выглядело это так. С маленькой Олей на руках мы ехали в намеченное место. Андрей с гербарной папкой шел впереди, я с Олей на руках шла вслед за ним. Продирались сквозь лес, шли оврагами. В то лето мы побывали в Егорьевске, Зарайске, Дубне, Коломне, Дмитрове.
Однажды мы приехали в Щапово, где снимал дачу Михаил Иванович Капустин - первый муж матери Андрея. Там он жил со своей благообразной супругой Марией Алексеевной. Той самой, которая когда-то выкапывала дерево в цвету. Встретили они нас радушно, стали Олечку качать, а мы отправились на экскурсию. Серое небо было затянуто тучами. Спустя два часа мы поняли, что заблудились и никак не можем выбраться из однообразного березняка. Я впала в отчаяние. Мне казалось, что с каждым шагом мы отдаляемся от моей голодной дочки. Наконец мы встретили пастуха, который и указал нам путь к деревне. Мы бежали что есть сил. Запыхавшись, ворвались в дом и увидели всхлипывающую и охрипшую от крика нашу Олечку. Капустины были в гневе. Они выговаривали нам, что в этом месте невозможно заблудиться. Со всех сторон видна церковь. Им в голову не могло прийти, как далеко ходит Андрей.
Несмотря на удачную экспедицию в Среднюю Азию, поездку на Кавказ, поездки по Подмосковью - Андрей неудовлетворен. В августе 1961 года он пишет в дневнике, что находится в смятении чувств. Годы идут, а сделано очень мало. Осенью он постоянно болеет и недомогает. Его угнетает обязанность ходить на работу по звонку.
Его дневник о впечатлениях поездки в Среднюю Азию посвящен не только эремурусам, но и общим впечатлениям о формировании растительности древней флоры эфедры. Его интересуют и осоки.
Составлен строгий план на 1962 год: поездка в Ленинград, Крым, Северный Кавказ. К концу года планирует полное оформление диссертации. Все планы он выполнил.
Он описывает новый подснежник, хохлатку и отправляет описания в печать.
Публикаци 1961 г.: Статья в ботаническом журнале: "Некоторые особенности морфогенеза средне-русских грушанковых".
Поездки 1961 г.: Февраль-март: Тбилиси, Батуми, Сухуми, Киев. Май-июнь: Средняя Азия. Июль-август: Подмосковье (Егорьевск, Ступино, Зарайск, Дубна, Дмитров и др.)
1962 Андрей завершал работу над диссертацией и был весь поглощен обработками о происхождении однодольных. Пересмотрел всю систему рода эремурус. Эти обработки потом легли в основу монографии по эремурусам.
Брат Николай, наконец, уехал с семьей в свою новую квартиру. Мы вселились в 14-метровую комнату. По желанию Андрея выкрасили стены в разные цвета. Он любил яркое, пестрое.
Угнетало безденежье. Стипендия Андрея и моя зарплата были небольшими. Помогали родители, платили зарплату няньке. Но это ставило нас в зависимость. Родители занимали большую комнату. Нянька Дуся с маленькой Олей жила во второй. А мы с Андреем - на кухне.
Дуся, домработница тети Шуры, все время грозилась вернуться к своей хозяйке, у которой она жила многие годы. Яслей не было.
Скопили какие-то деньги и решили купить мне платье. На Старом Арбате напротив театра Вахтангова был большой магазин готового платья. Я выбрала для себя скромное платье на каждый день. Рядом висели пышные, модные в те времена капроновые платья. Андрей настоял на покупке. Это сильно подрывало наш бюджет. Продавщица сказала: "Какой хороший у вас муж!" Девушка современная - она увидела в Андрее главное.
В марте 1962 года мы отвезли маленькую 9-месячную Олю на Зеленый мыс к моей маме. С трудом уговорили Дусю. Она никогда не выезжала из Москвы. Едем на вокзал. Костючок большой любитель рассказывать страшные истории. У него их большой запас. А нам необходимо, чтобы Дуся передумала в последний момент... Костючок рассказывает очередную историю, как столкнулись две электрички. Все, якобы погибли, и только коляска с ребенком осталась невредимой. Дуся умоляет: "Константин Константинович, давайте про веселое!" С тех пор эти слова в нашей семье стали крылатыми.
У нас был отпуск до середины апреля, мы хотели воспользоваться им в полном объеме. Сначала решили съездить в село Гонио.
Несколько лет назад вместе с А.А.Дмитриевой, автором Флоры Аджарии, я там побывала, и мне очень хотелось, чтобы и Андрей мог увидеть эту сверхохраняемую территорию почти на границе с Турцией. За Батуми - устье реки Чорох. Село Гонио на противоположном берегу. Попасть туда можно только по пограничному пропуску, который надо получить, имея командировку и штамп пограничного управления по месту прописки.
Перед отъездом из Москвы мы добыли у себя на работе бланки командировок без оплаты. Счастливые, в пограничном управлении получили пропуска, даже не заглянули, не проверили... Оказалось, штамп поставили только в пропуске Андрея.
В Батуми мы сели в маленький автобус, который должен нас перевезти по другую сторону Чороха, где находятся Гонийская крепость, приморская долина, отвесные скалы и холмы, поросшие колхидским лесом. Яркий солнечный день располагал к экскурсии, сборам. Мне очень хотелось, чтобы Андрей увидел это почти недоступное для посещения место! В автобусе все хорошо между собой знакомы. Это в основном русские женщины - рабочие большого цитрусового совхоза в Гонио. Тетки ехали с рынка, переговаривались и смотрели на нас с большим подозрением. Одеты мы были необычно. В руках гербарные папки. Может быть, мы задумали побег в Турцию? И вот подъезжаем к мосту через Чорох. Первая проверка. Пограничники внимательно изучают паспорта, пропуска. Андрея пропускают. Меня - нет. Нет штампа. Обидно до слез. Но Андрей отказывается ехать без меня. Тетки торжествуют.
Через несколько дней мы на небольшом теплоходе "Колхида" отплыли из Батуми в Ялту. Светило солнце, легкий свежий бриз дул над голубой бухтой. Началось, как планировал Андрей, весеннее путешествие по Крыму и Южной Украине.
В те времена вдоль черноморского побережья регулярно курсировали теплоходы. Они подолгу стояли на причалах приморских городов. Плавание превращалось в удовольствие. На стоянках удавалось осматривать не только города, но и углубляться в природу. Папки у нас всегда были наготове, и первый гербарий мы собрали еще в пути.
В Ялте мы остановились в гостинице Никитского ботанического сада. Поднимались от берега моря на Никитскую яйлу, спускались вниз по крутым склонам. Заросшие густым можжевельником, они недоступны туристам, поэтому дикая флора была не нарушена. На прогреваемых склонах цвела желтая асфодель, близкая родственница эремурусов.
В ботаническом саду на кронах земляничника цвели каскады мелких цветов. Длинные плакучие соцветия сиреневой глицинии и желтого золотого дождя нежно благоухали.
Из Ялты по горной дороге, а затем прямо, без тропы, в лоб мы начали подъем на Ай-Петри. Огромные обрывы нам удалось обойти и не разбиться. После пятичасового подъема выбрались на яйлу. Наверху все было еще безжизненным. Из сухой прошлогодней травы сиротливо выглядывали бокальчики крокусов. Первые ростки высокогорной жизни! Нас накрыл туман. Из-под ног выскочил заяц. Туман сгущался. Нужно спускаться вниз к морю. Я помнила о крутых обрывах, не хотелось на них нарваться. Но я молчала, зная, как досадует Андрей, когда я начинаю чего-то опасаться, остерегаться. Наконец туман разорвало, и мы смогли ориентироваться, быстро от него убегая в светлых крымских сосняках. Вниз, вниз, к белым колокольчикам галантусов! Чуть ли не бегом мы спустились к основной автомобильной дороге, с удивлением обнаружив, что мы отошли на запад на значительное расстояние, оказавшись у поселка Гаспра.
За Байдарскими воротами на самой западной оконечности Фороса - другой, степной мир. Цвели белые птицемлечники, желтая асфодель и многое другое. Постепенно, собирая гербарий, мы плавно поднимались на гору. И вдруг неожиданно перед нами оказался гигантский обрыв. Где-то внизу очень далеко плескалось ярко-синее море. Внизу все маленькое, игрушечное. Как же мы будем спускаться по обрыву? Ищем тропу и находим. Это "чертова" лестница, крутая и опасная тропинка. Но мы молоды, а с Андреем попробуй не пойди. Когда путь пройден, я страшно горжусь собой.
Пищи мы с собой никогда не брали, не останавливались на привал. Пройдут десятка два лет, и только тогда мы начнем брать с собой хлеб, еду и чайник. Но тогда с утра до вечера мы были в дороге.
В Алушту приехали ранним утром. Быстро устроились на квартире, бросили вещи и начали подъем без всякой тропинки. Через несколько часов вышли на яйлу и прошли на запад несколько километров мимо пещер, останцов. Спускаться решили по северному склону, и пришлось долго продираться через заросли букового криволесья, идти напролом вниз на центральную дорогу. Попутная машина привезла нас в Алушту затемно. Все точки питания были закрыты. На следующий день уехали в Новый Свет. Устроились очень уютно у добродушной бабушки - работницы завода шампанских вин. Тут мы осели на несколько дней, приводя в порядок собранный гербарий. Бабушка оказалась очень милой и гостеприимной.
Наши походы по горам сопровождал холодный дождь. На холмах росла сосна Станкевича, очень похожая на сосну пицундскую. На прогалинах среди зарослей можжевельника нарядно желтели красочные лужки асфодели. Холодным дождливым вечером бабушка разогревала нас шампанским, которое приносила в чайнике с завода. Вино было чудесным, хотя и не игристым. Вокруг завода шампанских вин впечатляли огромные холмы боя - осколков темно-зеленого стекла.
На восток горы становились все ниже и не обещали яркости весенних красок. Однако мы ошибались.
Рядом с Щебетовкой - села Козы и Отузы. Несмотря на выселение татар из Крыма, деревни не переименованы. Живут здесь в основном украинцы. Татары отсутствовали, а их традиции сохранялись. Чебуреки - главное угощение по всему Крыму.
В солнечный день мы долго идем холмами к приморскому хребту Карадаг. А моря все нет. И вдруг, как в сказке, начинают появляться загадочные скалы фантастической формы. На фоне яркого неба, синего моря - зрелище завораживающее. Мы фотографируем эти чудеса, собираем гербарий. Спускаемся в большую долину. Вдали вдается в море мыс Меганом.
За высокими заборами находится дом творчества советских писателей. В такой романтической обстановке можно творить гениальные произведения. Тем более что это место освящено памятью прекрасного поэта и художника Максимилиана Волошина. Тут его могила. На территорию не пройдешь, да мы и не стремимся туда, а поднимаемся на большое плато Планерное. Тут знаменитая школа планеристов.
В Щебетовке приводим в порядок гербарий - и снова в путь, в Феодосию. Устроились на ночлег, как и раньше, без труда. Утром я вышла во двор умыться под общим краном. По возвращении обнаружила презабавную картину. Хозяйка, проникнувшись большой симпатией к Андрею, пока еще находившемуся в постели, поливала его одеколоном из пузырька в форме кисти винограда. Запах одеколона был приторным... Пора было вставать и идти на обрывы над морем, где, по словам Павла Александровича Смирнова, находился эндемичный вид - клоповник Турчанинова.
По дороге в Симферополь решили осмотреть плато у Белогорска. Выходим в безлюдной местности напротив огромного плато, возвышающегося над степью. Издали оно кажется гигантским пирогом с крутыми боками. Прячем вещи в кустах и поднимаемся наверх, туда, где обычно снимают кинокартины с гонками и всадниками. На плато весенняя идиллическая картина. Цветут красные пионы и ярко-желтые адонисы с блестящими лепестками, отсвечивающими на солнце. Высоко в синем небе поют трепещущие жаворонки! Новые сборы... Затем, спустившись на дорогу, голосуем и к вечеру добираемся до Севастополя.
На берегу бухты за городом несколько дорических колонн и множество черепков греческих ваз. Это все, что осталось от Херсонеса. Остатки когда-то бойкой, иной, древней жизни.
В заповедник с мировой славой Аскания-Нова добираемся поездом, автобусом, автостопом. Последние 20 километров можно преодолеть только случайным транспортом или пешком. Обремененные гербарием, мы не могли идти пешком и залегли в кювете, прислушиваясь, не идет ли машина. После долгих ожиданий машина пришла и благополучно доставила нас к управлению заповедником.
Участки абсолютно некосимой степи производят гнетущее впечатление. Огромные кочки со старой соломой плотно смыкаются друг с другом, не давая пробиться эфемероидам - весенним подснежникам. Да и злаки страдают. Неестественна эта абсолютно заповедная степь. Копыта бесчисленных табунов разбивали дернины, пожар сжигал ветошь, степь весной цвела. На косимых участках иная, веселая картина. На свежей зелени пестреет касатик низкий. Цветки поражают разнообразием цветовых сочетаний. На закате степь особенно привлекательна и таинственна. В заповедник вывезены древние каменные бабы. Они словно охраняют эти жалкие кусочки природы, сохраненные для потомков и до сих пор не вспаханные.
Вернувшись в Москву на майские праздники, уехали в деревню Карманово Смоленской области, рядом с Гжатском. Этот небольшой старинный город позже был переименован в город Гагарин.
В старой избе жила мать школьного товарища Андрея - простая милая крестьянка. Мы ходили далеко, забираясь в темные ельники. Цвела яркими синими звездами печеночница, в Московской области - редкость. По пути нам встречались землянки, блиндажи, траншеи. Я нашла немецкую каску.
Вечерами хозяйка рассказывала. В Карманово зимой 1941-го стояли немцы. Здесь был фронт. Всю землю, все леса заминировали. До последнего времени скот в лес боялись отпускать, много его подрывалось. Но эти рассказы мы тогда воспринимали как нечто отвлеченное. Да даже если бы я испугалась и не захотела идти в лес, Андрей, безусловно, пошел бы один.
Слева направо: В.Н.Тихомиров, В.Р.Филин, А.П.ХохряковМы стоим на разъезженной смоленской дороге, ждем машину. Автобусов нет. Попутных машин - тоже. До Гжатска 50 километров. Оттуда еще поездом до Москвы. А на работу завтра попасть необходимо. С дисциплиной в ГБС строго. Наконец появляется большой грузовик. В кузове две маленькие почтовые посылки и женщина - сопровождающая. Мы бросаемся к машине, просимся в кузов. Но нельзя, там ценный груз - посылки. Машина трогается, набирает ход, а она стоит, гордая в своем административном восторге, постепенно растворяется вдалеке. Попасть в Гжатск и в Москву и не опоздать на следующий день на работу удалось только чудом .
Внешне у Андрея как будто все благополучно. Собран материал по диссертации, есть дочь, жена. А в дневнике еле разборчивым почерком пишет, что не удовлетворен. Пишет о приближающейся смерти и о том, что нужно спешить, успеть хоть что-то сделать, чтобы успеть "в случае чего".
Летом вместе со своими товарищами по университету В.Тихомировым и В. Филиным он едет в Белоомут на Оке. Андрей рассказывал, как несколько студентов аккуратно закладывали гербарий, тщательно его перебирали, сушили, а Тихомирову оставалось лишь руководить. А ему, Андрею, приходится делать все самому, и это отражается на качестве гербария. Но он считает, что лучше собирать побольше и из разных мест, чем не собирать вовсе.
Я очень надеялась на более тесные контакты Андрея с МГУ, его alma mater. Андрея не удовлетворяла атмосфера Главного ботанического сада.
В Осташкове Калининской области жили две сестры Михаила Михайловича Молодежникова, бывшего начальника Андрея в Кобулети. Андрей воспользовался этим знакомством, получил рекомендательные письма. В сентябре мы на неделю поехали в Осташков, а оттуда к истокам Волги.
Две милые старушки встретили нас с распростертыми объятиями и угощали вареньем из брусники с яблоками. Водные просторы Селигера, леса - живые картины замечательной красоты. Маленький катер мчит нас на противоположный конец озера Стерж. Оттуда мы пойдем пешком к истокам Волги.
Осень, льет мелкий дождичек. Вдоль торной, туристической дороги неубранные поля. Спешим. Нам бы засветло устроиться на ночлег. Но в деревнях дверей нам не открывают. Надоели туристы. На нас нет ни одной сухой нитки. Андрей говорит, что есть у него испытанный метод. В очередной деревне нужно пойти к председателю колхоза. Он устроит на ночлег. Так мы оказались в избе у одинокой старушки. Разделись, выжали свое, все промокшее. Она дала какую-то одежонку. Мы забрались на теплую печь. Старушка рассказывала: немцы в эту глубинку не заходили. Они прошли на восток у Вязьмы и Зубова. Так эти места остались целыми. Никто не пострадал. Однако времена теперь странные, сеют все больше кукурузу. Она не вызревает, ее и не убирают. Беднота.
Дорога к верховью Волги идет лесами. То и дело встречаются огромные валуны, заросшие мхом. У истоков Волги на высоких холмах несколько полуразрушенных больших церквей. Внизу под холмами ручейки. Это начало Волги. Построен деревянный домик-беседка. Подходят одинокие старики. Рассказывают о своем запустении. Их тут остались единицы. Нет света. Хлеб привозят изредка. Вокруг леса.
Нам нужно спешить. На новый ночлег рассчитывать не приходится. Мчимся вдоль длинной узкоколейки, проявляя чудеса скорости. К катеру мы поспели в последний момент. Взъерошенные и потные, оставшиеся метры бежим из последних сил. С катера нас увидели и подождали. Мы снова любуемся просторами озера.
Осенью 1962 года состоялось первое совещание по филогении растений. Его организовал тогда еще совсем молодой Вадим Николаевич Тихомиров - преподаватель кафедры высших растений на биофаке МГУ. Заседания проходили в библиотеке Главного ботанического сада. Присутствовали такие ботанические светила, как Я.И. Проханов, А.А. Яценко-Хмелевский, Л.А. Куприянова. Доклад Андрея о происхождении однодольных вызвал многочисленные споры.
В конце октября Андрей представил готовую к защите диссертацию "Род эремурус и его виды (происхождение и филогенез)". Он уложился в срок. Работа была рекомендована к защите в МГУ.
В начале ноября - еще одна поездка в Армению. Андрей рассчитывал на гостеприимство дальних родственников. Его двоюродная сестра Люба Хохрякова замужем за Оганезом Сукояном, который родом из Еревана. Чопорные, они устроили нас в огромной помпезной гостинице, где на наш гербарий смотрели как на мусор. Было холодно и неуютно. Гербарий не сох. Стояли промозглые, дождливые, не характерные для Армении дни.
Мы идем по серым холмам над старинным монастырем Гегард. Пятна красных, расцвеченных осенними красками кустов скрашивают пейзаж. Сыплет дождь. Мокрое пальто тяжелеет. Растения пожухли, но кое-что нам удается собрать. Сверху с холмов монастырь сначала кажется маленьким. Но по мере спуска увеличиваются строгие формы церкви раннего христианства. Привели барана на заклание. Будут крестить девочку. Нарекли ее Сюзанной. Андрей не хочет заходить в церковь. Но позже он заходил в храмы, хотя большого рвения к религии не проявлял.
Из Еревана мы уехали в Тбилиси, где провели несколько счастливых дней у моей бабушки Мадлен и деда Генриха. Продолжали собирать растения в окрестностях города. Поднимались на гору Мтацминда.
Публикации 1962 г.: Вышли из печати две работы: "Сосна и скумпия в Святых горах", "Материалы к познанию рода эремурус".
Поездки 1962 г.: 7(!) далеких и близких поездок. Ранней весной - в Аджарию и Абхазию. В апреле вместе со мной прошли пешком весь Крым. Были мы и на юге Украины в Аскания-Нова. В мае ездили в Смоленскую область (деревня Карманово, город Гжатск). Летом на Оку, в Белоомут. В сентябре - в Осташков и Волго-Верховье. В октябре - в Армению (Ереван, Гегард), Грузию (Тбилиси, Батуми).
Зимой 1963 Андрей занят обработкой, определением собранного за год гербария. Продолжает заниматься происхождением однодольных, а также формальностями, связанными с защитой диссертации. На майские праздники поехали в деревню под Малоярославцем. Для меня это была последняя вылазка на природу. Я ждала второго ребенка.
А в это время в Москве собирался семейный совет. Решалась наша квартирная проблема. Получить жилье на работе мы и не мечтали. Благородные родители решили строить для себя кооперативную квартиру, а свою оставить нам. Царский подарок! Сбережения, сделанные Андреем в Екатеринкино, также ушли на взнос.
Решили, что на лето я поеду на Зеленый мыс с маленькой Олей. А Андрей поедет в экспедицию на Дальний Восток.
К этому времени в отделе флоры произошли изменения. Заведующим стал Павел Борисович Виппер. Человек светский и высококультурный, он горячо поддержал Андрея. Безоговорочно рекомендовал его статьи в печать.
Павел Борисович – любимый ученик академика В.Н. Сукачева. Он пригласил его на семинар в отдел флоры. В.Н. Сукачев ранее возглавлял Институт леса АН СССР, но впал в немилость. Институт был сослан в Красноярск. Сукачев в Москве организовал лабораторию леса. Об этом говорили шепотом и со страхом. На этом семинаре Сукачев, уже очень пожилой, говорил о том, что новая тема по лекарственным растениям может разрабатываться не только с позиции лекарственных свойств этих растений, но и с позиции внутривидовой изменчивости. Павел Борисович возлагал на эту тему большие надежды.
ВИЛАРу необходимо сырье луносемянника и горицвета весеннего. Луносемянник даурский растет в Сибири и на Дальнем Востоке, горицвет в южных степях. Для разработки этой темы был выбран Андрей, который должен был присоединиться к дальневосточной экспедиции ВИЛАРа и собирать материал по луносемяннику.
Андрей в течение всего лета регулярно мне пишет на Зеленый мыс. Позже эти письма легли в основу его статьи об археофитах в дальневосточной тайге (археофиты – древние растения, произраставшие до ледниковых похолоданий). Ездил он с хорошо знакомыми по Московскому университету коллегами – супружеской парой Маргаритой и Михаилом Пименовыми. Андрей пишет очень трудным для чтения почерком, часто карандашом. Некоторые письма я цитирую.
(Число не указано) «Дорогая Майка! Сразу в Уссурийске встретили нас с машиной и повезли в лес. После Хабаровска, после всей лиственничной дикой и бедной Сибири увидеть роскошные леса из всяких причудливых пород и еще более роскошных лугов, усыпанных лилиями, пионами. В общем, уже сплошная экзотика. Но в окрестностях Уссурийска все выбито, вместо лесов – заросли кустарников, но подальше уже настоящие леса, хотя и низкие, и породы самые экзотические – амурский бархат, монгольский дуб, кустарники – цветущий жасмин, эхинопанакс, леспедеза и так далее. Уже в этот день и на следующий увидел я в природе растения, которые видел я до сих пор только в ботаническом саду – гелиотроп, оноклея, триллиумм, аризема и еще много совсем неизвестных. А сейчас, уже на первые сутки после приезда, мы на новом месте – в Супутинском заповеднике. Роскошно. Главная особенность реликтовых лесов юга Дальнего Востока - полидоминантность. На Кавказе в древесном ярусе господствует бук или пихта, или дуб, в Средней Азии – грецкий орех, ель Шренка. Здесь же нет доминирующих пород. Из лиственных – та же маакия, бархат, дуб, грабы, липа, ясень, ильмы; из хвойных – Pinus korajensis, Abies nephrolepis, А.holophylla, Рicea ajanensis. Множество кустарников – дейция, жасмин, калины, спиреи, смородины. Мелкие кустарники – аралия, эхинопанакс, элеутерококк…. Извини, что пишу все только о природе, как будто делаю отчет, право ни о чем больше и думать не могу. Много вообще интересных растений – Galium paradoxum с супротивными листьями, осоки с овальными листьями, а лианы – толстые-толстые Actinidia polygama и несколько других потоньше. А сейчас стоит страшная жара. В лес (никак не в тайгу) приходится ходить одетыми в брезентовые куртки и штаны в защиту от клещей. Их тут порядком, на всех ловили. Одеваться приходится серьезно, получается серьезная запарка. Но все это ничего».
«26 июня. Дорогая Майка! Такая спешка – ужас. После Владивостока уже были в четырех местах и сейчас опять в Уссурийске. Природа по-прежнему поражает своей роскошью и разнообразием. Видели Aristolochia mandscurica – огромная древовидная лиана с огромными листьями и цветами, с очень интересной древесиной, расщепляющейся не по годичным слоям, а радиально. В зарослях этой лианы видел великолепную огромную бабочку с хвостатыми огромными крыльями, называется анциноя. Погода нас не балует, ужасная жара перемежается с моросящим осенним дождем. В такую погоду мы совершили восхождение на С….. (очень непонятно) южнее Владивостока, на границе с Китаем. К нам присоединились еще два зоолога – хорошие ребята, настоящие натуралисты. Промокли мы совершенно, ночевали в лесу, развели костер, палатка промокла. Кое-как дотянули до утра. Утром то же самое. Несмотря ни на что, решили идти. С первых же шагов снова промокли, но лезли и лезли. Лес величественный, в основном дуб монгольский с рододендроном Шлиппенбаха и диервиллой. Очень часто аралии, элеутерококк, калопанаксы – огромные деревья, как наши дубы. Потом начались скалы. Здесь к дождю присоединился ветер, который загнал нас снова вниз. Интересно было стоять на краю обрыва, за которым ничего нет – белая пустота тумана, и все.
А сейчас мы уже севернее Уссурийска на берегу большой реки Суйфун. Солнце жарит вовсю, хочется купаться, хочется лазить по склонами, собирать цветы. Цветет белый ломонос, желтый (непонятное слово), красные лилии, синие колокольчики, вовсю стрекочут кузнечики. Но эта проклятая спешка все портит. До сих пор я не получил багажа. Сеток не хватает, те, что есть, страшно разбухли, хочется собирать больше, да некуда. Своими делами тоже заниматься приходится урывками. Все время куда-то надо быстро ехать, быстрее собирать. Все чуть ли не бегают. Все же удалось собрать мениспермум из 4 мест. Другие объекты пока что не цветут. Совсем забыл, кому я должен посылать посылки. Майка, дорогая, как жаль, что тебя нет рядом, некому совсем помочь, не с кем как следует поговорить. Лучше все же ездить самостоятельно. Ты мне часто снишься, и я уверен, что на следующий год мы обязательно поедем вместе».
«30 июня. Майка, дорогая! Кручение в колесе продолжается. Уже успели побывать на горно-таежной станции, в совхозе и теперь снова в Уссурийске. Наконец получил твои письма, сразу 5 штук. Доверенность посылаю. Багаж только что получил с большими трудами. Нужна была квитанция. Ну да ладно, все обошлось. И вот прошло каких-нибудь два часа, и мы снова на горно-таежной станции, на квартире у Саши (Саша Назаренко). Саша – орнитолог, работник станции, друг Миши, ему лет 32-33, с короткой бородой. Живет он с женой в 3 - этажном доме на 3-м этаже, дом выстроен ударными методами, потолок уже проваливается. С Сашей и Катей мы всходили на Голубой утес. В общем, ребята хорошие, остроумные, приятно с ними поговорить. Приятно также провести хотя бы один день в настоящей, с полом, потолком и стенами комнате. Палатки при всей их прелести все-таки скоро надоедают. В совхозе мы жили не в особенно хороших условиях».
«3 июля. Майка, дорогая! В чудесное место мы попали, хребет Пидан, близ Сучана. По дороге от Владивостока места паршивые, все поселки, мелкие леса, встали у подножья гор. Здесь тоже леса не так чтобы уж хорошие. Вчера совершали восхождение на вершину Хуалазы. При подъезде в горы лес становился все лучше и лучше. Поднимались по реке. Лес в основном лиственный – клены, липа, ильмы, дуб, тополь, черемуха, хвойных мало. Травы густые. Аралии, папоротники. Выше в гору - хвойных больше: Abies nephrolepis, Picea ajanensis, Pinus koraensis, но лиственные также разнообразны. Появилась заманиха – низкий стелющийся кустарник из аралиевых с большими листьями и очень колючая. Трав становится меньше, появляются мхи, с ними плауны, сразу 4 вида clavata, annotinum, obscurum, chinense, seratum. Наконец, в некоторых местах настоящая тайга – густой древостой из хвойных, внизу брусника, линнея, плауны, папоротники. Но вокруг много лиственных – актинидия, заманиха, лимонник, виноград, аралии. Тайга как будто приурочена к каменистым выходам и связана с микроклиматом, подметить не удается. Кислица, папоротники, цирцея к тому же есть и внизу, а вот на склонах южной экспозиции развиваются элементы светлохвойной тайги. Здесь почва еще более каменистая. Деревья – кедры корявые, в лишайниках, а между ними заросли рододендрона (Rhododendron mucronulatum), багульники (Ledum hypoleucum, пахнет как наш, но с чрезвычайно широкими листьями), кассиопея (Cassiopaea redovskii) – настоящий кустарник, кедровый стланик, стланик из микробиоты. На вершине тоже довольно разнообразно. Каменистый склон с полынью (Artemisia lagocephala), тимьяном, с другой – странный ветровал с зарослями малины и жимолости съедобной. Начала только созревать, ягоды черные, но горькие. И, наконец, участок леса с брусникой. Вид с горы чудесный, видно далеко – стада облаков, где-то за ними – море.
Итак, как мне казалось ранее, тайга связана с широколиственными лесами китайско-маньчжурского типа и выявляет себя на более бедных почвах при высокой влажности воздуха, которая дает возможность развиваться моховому покрову. Последний препятствует расселению многих травянистых видов, чем и объясняется бедность травяного покрова тайги. Теперь собираюсь сделать несколько подробных описаний. Пробудем здесь еще 3-4 дня. Может быть, удастся и отдохнуть».
«8 июля. Майка, дорогая! Только что прибыли в Находку. Из окна почты видны бухта, море, гористый противоположный берег с вершинами гор, опоясанными белыми облаками, и вершинами, скрытыми в тумане. Едем в Судзухинский заповедник, на Хуалазе пробыли 5 дней. Выехали оттуда вчера. Все эти дни лазил по горам, собирал копытень Зибольда. О лесах я уже писал, теперь напишу о субальпийской растительности. На другой вершине небольшие рощицы пихты и каменной березы, обширные каменистые россыпи и большие заросли настоящей крупной душистой сирени и белой спиреи. Много жимолости съедобной. Она горьковата, но я ел и ел. Обширные заросли микробиоты – хвойного стланца из кипарисовых, который и был впервые открыт на этой горе и описан Комаровым. Собрал специально для тебя и микробиоту, и кедровый стланец. С вершины прекрасный вид: гребни гор свободные, а все долины заполнены белым туманом. Здесь, на вершине, солнце, а начнешь спускаться – солнце постепенно тускнеет, начинается туман, мелкая морось, вся растительность мокрая. Интересно наблюдать, как туман поднимается вверх отдельными клочьями и постепенно тает. Солнце то проглянет, то скроется в пелене рваного тумана. Сейчас погода тоже неважная. На побережье, говорят, всегда так – туман, морось. Все сопки как срезаны туманом по одной горизонтали. Ночевали сегодня на берегу моря, сегодня утром немного купался. Берег каменистый, у самого берега заросли водорослей, морской травы. Много ракушек – настоящие, живые, шевелящие своими мускулами и «ножками».
Главное мое занятие – гербарий, но здесь много работы делают другие, я в основном только закладываю, а дальнейшая забота уже других. Что касается моей настоящей работы, то и здесь кое-что сделал. Мениспермума собрал уже довольно много, на Хуалазе собрал интересный материал по копытню Зибольда».
«16 июля. Дорогая Майка! Только что вернулись из похода на Лысую гору. Настоящая героическая эпопея, подобная походу на Анзоб в 1961 году. Лысая гора – в долине р. Судзухе. При подъеме была довольно хорошая погода, но еще накануне начались наши приключения. Приехали в Белавское к вечеру, часов в 6. Там были геологи. Стали спрашивать у них про дорогу, сказали, что 5 км можно подъехать на машине. Поехали. Геологи, взявшиеся нас проводить, оказались пьяными, три раза приезжали в одно и то же ненужное место, наконец, выехали на нужную дорогу. Она оказалась очень узкой, среди леса, но машины, вероятно, по ней вовсе не ходили. Пришлось по пути рубить ветки и целые деревья. Геологи уверяли, что вот-вот будет пасека, до которой идет дорога, но уже стемнело, мы уже несколько раз застревали при переезде через речку, текущую вдоль дороги, а пасеки еще не было. Решили остановиться прямо в лесу. В гору поднимались долго. Было жарко. Пот лил ручьями, а подъем шел все выше, и конца ему нет. Наконец лес стал прерываться каменистыми осыпями – курумами по-местному; камни качаются под ногами и сыплются вниз, солнце печет еще больше. Наконец замечаешь, что лиственный лес сменился хвойными, появилась микробиота и кедровый стланик, спиреи, много мхов и лишайников, рощи каменой березы, вместо леса – рощицы с обширными полянами из высокотравья с бузульником, аденофорой, гимнаденией, лилиями. И вот, наконец, вершина. Но уже солнце зашло за облака, всюду вместо величественного горного ландшафта – молочная белизна – туман, как будто кроме этой вершины на свете ничего и нет. Разбили лагерь на красивой поляне, пошли дальше по гребню, через лес, через заросли стланика и микробиоты; здесь уже северные элементы – водяника, арктоус, голубика, брусника. Пока ходили – туман совсем спустился, пошли обратно и заблудились, пришли опять на то же место, откуда стали возвращаться. Заблудились. Выручил компас. Вечером пели (пили?) у костра. Ночь прошла спокойно. Наутро как будто бы стало распогоживаться, пошли собирать плауны ( Lycopodium ( непонятно видовое название) сходный с L. selago) И тут погода стала портиться не на шутку. Заморосило, стало холоднее, стал усиливаться ветер. К вечеру дождь уже барабанил не на шутку, ветер так и шумел. Развели большой костер, стали сушиться, но с одной стороны сушишься, с другой мокнешь, но у костра все-таки веселее. В конце концов, делать нечего, надо ложиться. Палатки хоть и мокрые, но не текут. Легли под вой ветра и барабан дождя. И вот ночью палатка стала течь, стало холодно и неуютно. Но в спальных мешках можно было терпеть. Наконец под утро в спальных мешках стало как в болоте. Утро было не из приятных. Дождь продолжал хлестать, клочья тумана проносились мимо, дождь пробирал до костей, все было мокро и холодно. Кое-как собрали вещи и стали «скатываться» вниз. Скатывались, скатывались, и скатились не в ту речку. Пришлось снова лезть вверх, потом вниз. По скользким камням, сквозь мокрые заросли лиан, по мокрой земле, спотыкаясь и падая на мокрую землю, и все это под проливным дождем. Казалось, конца не будет всему этому, что никогда мы не придем, и все будет так же сыро, лес, камни, вода. Но вот и то место, откуда мы начали подъем, вот и пасека, вот и деревня. И вот мы в теплом доме, уже обсохшие, наевшиеся. И все уже в прошлом. Был ли поход на гору? Был ли дождь, ветер, холод? На улице еще пасмурно, сыро. Очевидно, все это было, но уже завтра все, что было сегодня «настоящим», уйдет в глубокое прошлое, лишенное жизни и реального существования, все, что не дало своих последствий, «осложнений». А «осложнения» бывают не так уж часто, и плохих «осложнений» все же удается как-то избежать.
А перед этим были в Судзухинском заповеднике, были на берегу моря в хорошую погоду. Синее-синее, как Черное море, склоны причудливой формы, разнообразные водоросли – фукус, ламинария – морская капуста. Морские ежи, раки-отшельники, актинии. Но ведь холодно, долго не покупаешься. А вчера у избушки при свете костра слышали рыканье тигра. Прямо как в тропиках. Были на озере, сплошь заросшем – (далее несколько фраз прочесть совершенно невозможно…)
А теперь немного теории. В заповеднике в лиственно-кедровом лесу нашёл замечательную орхидею (латынь нечетко) величиною с нашу любку. Но с зеленым стеблем и клубеньком, как у тропических каттлей, целогины и т.д. Многие наши таежные орхидеи, как я показывал тебе в Осташкове, тоже имеют такой клубенек. Но еще интересно, что у них и у ряда других таежных растений корни не идут в почву, а находятся только в подстилке – это другие орхидеи (опять не четко латынь, не разберу…), большинство плаунов, кислица, папоротники. Всё это, на мой взгляд, говорит о том, что эти растения были в прошлом эпифитами тропических и субтропических лесов. А для таежных растений как раз характерно, что их корни не проникают в почву».
«21 июля. Майка, дорогая! С Лысой горы вернулись в Старо-Варваровку. По пути пересекли два перевала. Интересно было смотреть, как доминируют смешанные леса с бархатом, ильмом, грецким орехом, с богатым подлеском и травяным покровом, превращаясь по переходам в темнохвойную тайгу из ели и пихты, без всякого подлеска, с бедным травяным покровом, и местами ковром из мхов. А потом при въезде вниз повторились обратно картины – постепенное обогащение и превращение тайги в смешанный лес. Кажется, что основной процесс возникновения тайги – обеднение смешанного леса, т.е. виды, входящие в состав тайги, есть и в составе смешанных лесов, кроме немногих. Среди них интересны виды только южных высокогорий Echinopanax (заманиха) и Microbiota. Другие на юге встречаются в высокогорьях, на севере – внизу –Clintonia udensis. Последние примеры указывают, что при формировании тайги шло не только обеднение видимо смешанных лесов, но образование новых видов в высокогорных условиях, хотя процесс обеднения шел намного интенсивнее процесса обогащения. Что же касается «северных» элементов здешних высокогорий, вроде кедрового стланика, водяники, арктоуса, то они связаны уже с другими формациями и не с темнохвойной тайгой. Тесные связи тайги и смешанных хвойно-широколиственных лесов сказываются в общности ареалов видов, их составляющих. Все они (или комплексы близких, викарных видов) распространены через всю Голарктику, не заходя, однако, далеко в Арктику и, напротив, захватывая частично или полностью Маньчжуро-Китайско–Японскую провинцию. Только виды, более тесно связанные со смешанными лесами, имеют более или менее выраженный разрыв ареалов в области Сибири, в особенности восточной. Иногда этот разрыв и очень большой, но тем удивительнее общность и викарирующего видового состава лесов Европы и Восточной Азии.
Итак, основные вехи моей гипотезы: 1 – тайга развилась путем обеднения хвойно-широколиственных третичных лесов вследствие похолодания климата или приспособления к жизни в более высокогорных условиях. 2 – в составе флоры тайги смогли остаться виды, приспособившиеся к жизни в густом моховом покрове, основными оказались прежде всего эпифиты, и до того прекрасно обходившиеся без почвы. 3 – так как виды Pinacea возникли почти одновременно с покрытосеменными, флора тайги отмечается большим процентом споровых – папоротников, плаунов, хвощей, в особенности мхов".
Перечитывая и переписывая письма Андрея для книги о нем, я по- новому осмыслила положения 2 и 3: что сохранились виды, приспособленные к жизни в густом моховом покрове, прежде всего эпифиты. Много лет спустя, когда мы выделили экологическую группу бриофилов, эти наблюдения подтвердили правоту выделения такой группы. Что касается обилия древних споровых на не менее древних моховых покровах – то это тема очень интересная, требующая дальнейшей разработки.
Сколько раз Андрей обижался на меня, говорил, что я не читаю его работы. Я-то читала, да вычитывала иное. В других случаях не хватало знаний для осмысления его взглядов. Так было и в далеком 63-м году. В то время я была далека от проблем происхождения тайги. А Андрей к тому времени накопил большой фактический материал. Был эрудированным ученым.
"Ну ладно, о тайге достаточно. Теперь об изменчивости (не вообще, а растений). Все варьирует, нет двух вначале сходных листьев на одном растении! У Menispermum пока можно говорить лишь об экотипах, разграничивающихся от высоты окружающей растительности, – от низкой просто карликовой (10-15 см); на лугах, выше и мощнее, в кустарниковых зарослях 3-4 метра в длину с огромными листьями. При совместном существовании всех этих типов растительности мениспермум (луносемянник) имеет все переходы этих типов. Так что тут, вероятно, мы имеем дело с изменчивостью в духе ламаркизма, непосредственно связанной с приспособлением. У Asarum sieboldii сильно варьируют листья от сердцевидных (приводит рисунок) до дланевидных, характерных для A. еuropеum. Это на одной площадке, под пологом одного дерева, в общем, в одних условиях. У плектрантус также варьируют листья, не сходны листья даже одного узла, при этом некоторые варианты, сходные с листьями другого близкого вида, растущего часто рядом – P. incisus. (Далее нарисованы типы листьев. Разбирать в некоторых случаях почерк чрезвычайно трудно). Как видишь, имеются переходы. Какова их природа? Миша не преминул высказаться, что это гибриды. Однако у Asarum sieboldii видно, что вариации одного вида могут перекрывать вариации другого без всякой гибридизации. Заходящая изменчивость, а не гибридизация. Интересно проследить, есть ли изменение каких-нибудь биохимических функций параллельно морфологической изменчивости?
Вчера и сегодня мы в Варваровке. Немного отдохнули. Привел в порядок свои наблюдения, сборы. Вчера ходили в баню. Хорошая баня. Жарко, воды много, главное – смех, толкотня. С удовольствием вымыл голову. Сегодня стирается все наше белье.
Погода стоит дождливая. Летний муссон. Все дни пасмурно, облака низкие, чуть ли не касаются (непонятно совершенно), мелкая морось, но тепло. Лишь иногда проглядывает солнце, и тогда становится просто жарко. Обо мне не беспокойся, с питанием, с одеждой, здоровьем и т.д. все в порядке».
«26 июля. Майка, дорогая! Получил твое письмо от 16, теперь у нас 26. 10 дней – срок порядочный. Раньше таких разрывов не было. Я стараюсь писать каждые 5 дней, а если и случается, что проходит больший срок, то это потому, что стоим мы в таких местах – где-нибудь в горах. Теперь характер работы несколько изменился – сплошная бешеная езда сменилась просто ездой и длительным, по 2-5 дней, стоянием на месте, как то было на Хуалазе, в Судзухинском заповеднике и Лысой горе, здесь, в Старо-Варваровке и в Кедровой пади, откуда мы только что вернулись. В первый день была хорошая погода. Удалось много пофотографировать на цветную пленку. Желтые бузульники, нежно-розовые астильбы, вероники, белые лабазники и так далее. Потом погода испортилась, все небо затянуло. Началась морось, потом дожди, продолжавшиеся трое суток. Собрал там Asarum, Plectrantus. Возвращались через Уссурийск и Горно-таежную станцию. Заезжал к Саше – местному орнитологу, ездившему с нами в первую поездку. Вся обувь моя основательно пообтрепалась. Но с остальными вещами полный порядок. Все целое и чистое.
Приобрел здесь несколько книг – «Флору Дальнего Востока» Комарова и Клобуковой-Алисовой, но только второй том, труды Сихотэ-Алиньского заповедника и еще кое-что. Вчера, засыпая под стук дождя, мне представилось, что ты стоишь под буком и что Олечка тут же играет и «фантазирует». Главное для тебя сейчас – не волноваться, быть спокойной. Знай, будь уверена, что я тут в полной безопасности, что сколько бы времени ни прошло – мы встретимся, снова будем вместе, теперь уже вчетвером.
Интересно все-таки, как дела с моей диссертацией, хотя почему-то меня это совсем не волнует. Признаться, мне совсем не хочется защищаться и возвращаться к уже законченной теме. Хочется поработать над чем-то, еще не совсем известным, выяснить что-нибудь, открыть. А за этим, кажется, у меня дело не станет, лишь бы меньше мешали.
Скоро едем в Забайкалье, поэтому ответ на это письмо пиши уже в Читу, где мы будем примерно до 20 августа, до конца месяца».
«1 августа. Майка, дорогая! Виппер прислал письмо с выражением неодобрения в том, что не прислал ни одной посылки. А посылки посылать еще рано. Я буду тут до конца сентября, осенью самое время посылки посылать и посадочный материал, а сейчас большинство объектов к тому же только начинает зацветать. И я уже послал три посылки с мениспермумом и другими видами. Но, в общем, сделано действительно мало. Мало собрано образцов на химический анализ, потому что я тут в этой экспедиции сбоку припеку, при малейшей задержке чувствуешь недовольство. К тому же все эти объекты, кроме мениспермума, не такие уж частые. Что касается семян, то они вовсе не созрели, собирать нечего. Сейчас положение еще больше осложнилось. Виларовцы собираются в Забайкалье (на август), у меня командировка только в Приморье. Послал вчера Випперу телеграмму с просьбой работать в августе в Забайкалье, но не знаю, как к этому отнесется, скорее всего, отрицательно. Можно бы ехать и без всякого разрешения, но так мне не оплатят ни дороги (большую часть дороги нужно ехать по ж.д.), не будет командировочных, чего доброго, посчитают все это время прогулом. А оставаться тут одному тоже не особенно приятно. Транспорт ходит редко, никуда в глушь не заберешься, а если и заберешься – где остановиться? Как быть с гербарием, который у нас общий, сидеть и отбирать свое? После все равно мне надо в Хабаровск, возвращаться с полпути ещё больше неприятно. Так что чувствую себя довольно-таки паршиво. В последний раз ездили на 5 дней в Чугуевский район для сбора Saussurea pulchella, Thalictrum baicalense. Нужно было собрать полтонны сырья. Выкапывали, как черти. Жили рядом с пастухами. Хорошие люди. Делились с нами продуктами, жильем. Страшно донимала мошкара. От нее одно спасение – дымокур. Суй голову в дым, отдохнешь от мошкары. Потом отдыхай от дыма».
Задание по сбору образцов Андрей выполнил. Беспокойство Виппера было напрасным. Усилия Андрея – тоже. Через два года Виппер ушел из Главного ботанического сада. Тема заглохла. Андрей к внутривидовой изменчивости относился более чем прохладно, и материал, собранный с таким трудом, так и не был им реализован.
«6 августа. Вечер. (Письмо написано слабым карандашом. Трудно разобрать). Майка, дорогая! Все время страшная гонка. Переезжаем из Приморья в Забайкалье. Выехали из Варваровки 3, сегодня 6. За 4 дня 750, кажется, не так уж много. Едем с остановками, собираем по дороге (далее несколько строчек совершенно невнятно). В Хабаровск прибыли рано и ждали в канцеляриях разрешения на перевозку час. Несмотря на это, в Хабаровске не успел переделать всех дел – отметить командировку в горисполкоме, получить письма до востребования. От Виппера телеграмму, сколотить и отправить посылку. На почте страшная очередь. Ждал полчаса. Все недовольны такой задержкой. И в результате приехали на паром за полтора часа до его отхода. Сейчас как раз переезжаем Амур. Река, конечно, широкая, но воображения она не поражает.
Ширина его, вероятно 1,5-2 км. А ведь Амазонка целых 20! Но по сравнению с европейскими реками – это, конечно, гигант. Я вспомнил тут Оку в Белоомуте, и она мне кажется смешной. Сейчас развернулись посреди течения, стала видна панорама вниз по течению, и тут, действительно, Амур стал похож если не на море, то на большое озеро. Но вот мы уже приближаемся к противоположному берегу. Хабаровск позади. Большой город такого же порядка, как, положим, Ташкент, как Ереван. Но величина за счет грязных окраин, центр – настоящий город – небольшой, причем не имеет никакого стиля. Большинство зданий советской эпохи, что не может украсить никакой город. Красивых купеческих домов XIX века немного. Но даже близ центра есть деревянные дома. А так ничего, есть кое-какая зелень. Впрочем, из-за спешки не успел его рассмотреть, и даже письмо приходится писать уже по выезде. Ну, всего, не грусти».
«12 августа. Майка, дорогая! Третий день едем на платформе товарным поездом из Биробиджана в Чернышевск-Забайкальский. Сегодня уже 12 число, приедем, вероятно, не раньше 14. Из Забайкалья в Уссурийск вернемся тогда не ранее 15 сентября, а уже 30 мне надо быть в Москве. Так что с моей стороны чистейшая авантюра – ехать в Забайкалье. Рискую ничего не сделать, остаться на бобах. Вероятно, из Забайкалья придется возвращаться самостоятельно, поездом через Борзю, и тогда в Читу я вряд ли попаду. Очень сильные задержки получились с погрузкой и отправкой машины. Да и сам товарный поезд идет с большими задержками. Три дня мы проторчали в Биробиджане. Здесь и в самом деле много евреев. Сам городок маленький и довольно безалаберный. Рядом со старыми деревянными домами, окруженными зеленью, – новые 3-4-этажные с облупливающейся штукатуркой. Огромный кинотеатр с колоннами в сталинском стиле.
Жизнь на платформе имеет свои преимущества и свои недостатки. Преимущество то, что нет никого посторонних, недостаток – льет в сырую погоду. Только сегодня нет дождя, а то начался с седьмого числа, и до вчерашнего дня погода была страшно сырой, морось, туман. Довольно-таки неприятно, когда кругом сыро и капает, хорошо хоть не холодно и нет гнуса. В ночь после переправы через Амур была тьма-тьмущая комаров. Они проникли даже в палатку и совершенно не давали спать. Забрался в мешок с головой. Жарко, душно, а со всех сторон слышится тонкий писк – летят. А вне палатки комаров – тучи, звон стоит. Третий день отдыхаем. Кончилась горячка. Теперь скорость нашего движения от нас не зависит. Состав идет быстро, но уж очень часто останавливается, и иногда до вечера, надолго. Переформировка. Один вагон отцепляют, другие прицепляют, и это часов на 5-8. И вот снова мелькают сопки, покрытые мелким лесом, березой, лиственницей, речки, ручьи. Но что это мне дает? Я как Радищев. Кто я, зачем, куда я еду? Майка! Дорогая! Временами мне становится так тяжело, грустно и так тяжело, что страшно становится тяжело от одиночества. Несмотря на «общество», я здесь совершенно один, и чем дальше – тем больше и больше в этом убеждаюсь. Но! Только не поддаваться, не поддаваться унынию, верить и знать! Твой Андрей».
«20 августа. Майка, дорогая! Приехали в Забайкалье 13, сегодня –20. Уже неделя, как быстро! Из Чернышевска поехали в Нерчинск – пыльный городишко, совсем как деревня, только в центре несколько одноэтажных каменных побеленных зданий. Базар бедный, но есть и помидоры, и огурцы, и картошка. Из Нерчинска поехали в Шилку – городишко побольше Нерчинска, но этого же типа. Река Шилка не произвела того впечатления, что в начале лета. Пообмелела. Потом направились в Первомайск – новый индустриальный центр. Большой рудник, совершенно новый поселок, но все уборные во дворе! Из Первомайска в Мойгойту – станция на ветке, идущей в Китай. Дорога по холмистой степи, безлюдная. Оттуда – в Агинское, центр Бурятского округа. Здесь я прожил три дня, пока экспедиция ездила за заготовками. Окрестности живописные. Небольшие всхолмления, степи, березовые перелески. Эти березки напоминают мне Подмосковье. Такие же белые и плакучие. Стало ужасно тоскливо. Погода была вначале хорошая, ясная, курчавые облака. Потом началась гроза, и на следующий день небо совсем затянуло. Началась морось, как в Приморье. Стало холодно и сыро. Сам поселок более или менее приличный, две улицы, даже асфальтированные. Есть книжный магазин, в котором на видном месте стоят «Труды 12-й конференции урологов», рядом – «Основы политических знаний». Буряты самые разнообразные. Встречаются еще выезжающие в город на лошадях в пестрых одеждах, но в городе ходят уже в модных костюмах и платьях. Как-то странно видеть человека с плоским желтым лицом и узкими глазами, одетого, как в Москве. Сейчас мы уже проехали Джугджур, как раз на юг от Читы, и едем дальше на юг на границу с Монголией, где будем восходить на гору Сахандо – 2200 м. Сейчас погода как будто проясняется. Народу у нас опять поубавилось. Трое фармацевтов уехали в Ленинград. Скоро уедут и другие, останемся мы с Мишей».
Число не указано. «Даурия. Майка, дорогая моя, любимая! Если бы ты знала, как я по тебе соскучился. Ужасно одиноко. Не с кем поговорить по душам, поделиться, хуже всего то, что ты не можешь видеть моими глазами. Даурия – совсем другой мир, совершенно своеобразный, ничего подобного я до сих пор не встречал. Еще когда я ехал на поезде на Дальний Восток, я обратил внимание на это своеобразие. А теперь, проезжая на открытой платформе, можно было убедиться, что степи начинаются как-то внезапно: еще за 8 километров перед Чернышевском была тайга, лиственничники, а потом как-то вдруг – степи. Совсем другие в сравнении с Дальним Востоком. Уссурийские элементы идут на запад очень далеко, почти до Сковородино, постепенно редея. Широколиственые леса беднеют, остается почти один дуб, количество березы увеличивается, появляются сосны, лиственница. Интересно, что на Дальнем Востоке лиственница растет только на болотах, сфагновых, к северу и западу переходя на склоны. Итак, переход от Д.В. к Сибири – постепенный, Даурия имеет довольно резкие границы. Очень своеобразная степная область, резко отличная от остальной Сибири. Да вряд ли ее можно причислить к Сибири. Вообще южная граница этой последней отсутствует как таковая. За нее обычно принимают нашу государственную границу. Но ведь это не принцип для географии! Даурия явно тяготеет к Монголии. Горные, гористые степи с небольшими островами кое-где низкорослого березняка или лиственничника. Приятно после лесного Приморья попасть в место, где взгляд не встречает никакого препятствия до самого горизонта. Бесконечные цепи холмов, то более пологих, то довольно острых, одетых ярким степным ковром. Правда, распахано здесь довольно много, еще большая территория степей скашивается, на больших пространствах можно видеть бесконечные ряды стогов. Но население здесь кое-где еще довольно редкое, так что хороших участков еще много. Несмотря на позднее лето, степь еще цветет, как и цвела она два месяца тому назад, когда я проезжал на ДВ. В отличие от европейских и казахских степей, здесь преобладает красочное разнотравье, а не злаки, – ковыли, типчаки или тонконоги. Особенно много тут астр и грудниц – близких к астрам. Розового цвета синие бубенчики – аденофоры, дельфиниум крупноцветковый – тоже синий, но цвет его гораздо гуще, глубже. Лиловые скабиозы, песчанки, синие горечавки, темно-коралловые кровохлебки также образуют в северной части целые сообщества, такого же цвета чемерица, розовые луки. А вот желтого цвета здесь мало, можно сказать, он почти отсутствует. Это невзрачные володушки, редкие лапчатки. Флора березняков же сибирского типа – шиповники, смородины, ландыши, бузульник».
Середина августа. «Майка, дорогая! Только что вернулись из похода на Сохандо, гору близ границы с Монголией. База – в деревне Алтан Кыренского района. Деревня большая, грязная. Деревьев мало. Живут русские и буряты и 3 грузина, строящие свинарник. Вокруг холмы, покрытые с севера березово-лиственничными перелесками, с юга – степь. Сначала 12-15 километров мы проехали на машине вдоль реки Агуцакан. Потом дорога кончилась, пошли пешком. Было это днем 21. Пошло нас четверо. Я, Миша, Рита, Гена – молодой преподаватель из фарминститута, с такими же претензиями, как молодой Бобров, и говорит на «э» – «бэсподобно!», «нэобыкновенно» и т.д. Но в последнее время стал отучаться от этой привычки, гонор сбавил. Нагрузились мы, как черти, рюкзаки огромные со спальными мешками, палаткой, продуктами на 5 дней. Идти было тяжело. К тому же я в последнее время был нездоров. Побаливало горло, а от этого и глаза, и сердце. Но сейчас все это в прошлом; нет лучшего лекарства, чем ходьба с грузом по горам! Так вот, вышли мы днем, нагруженные, как черти, солнце палило, речка шумела рядом. Вокруг были еще степные склоны, лес только на гребнях, в долине – осоковые болота. Но степных склонов становилось все меньше, розовые астры, синие мордовники и живокость, серебристые эдельвейсы, желтые володушки оказались постепенно под пологом леса. Но леса еще светлые, с большими полянами; лиственницы и береза, сосна. Редкие кустарниковые березы и рододендрон даурский. Но вот степные склоны исчезли вовсе, сами степные травы стали редкими, в лесу стало сырее – больше мха, более густой кустарник. Стало вечереть, повеяло прохладой, а мы все идем и идем, вверх и вниз, вверх и вниз. Признаюсь, я порядком устал, да и другие, думаю, тоже. Наконец остановились, поставили палатку, разожгли костер, сварили ужин, попили чай. Пришла ночь. Между ветками таинственно мерцали звезды. Стало более чем прохладно. Но в спальных мешках тепло. А вот комары холода боятся, так что никакие кровососы не беспокоили. На следующий день продолжили подъем. Береза постепенно стала исчезать, осталась одна лиственница, но потом появился кедр. Исчезли почти все травы. Зато появился багульник, голубика, водяника, линнея, еще выше – кедровый стланик. Но здесь лес уже начинает редеть, подходя к своему верхнему пределу. Однако для чистых лиственничников довольно характерно господство кустарников и очень слабое участие трав. Багульники и голубика появляются только на болотах, но потом растут и на совсем сухих склонах. Постараюсь припомнить состав лиственничных и кедрово-лиственничных лесов. Кустарники и кустарнички: рододендрон даурский, курильский чай – дазифора, березка тощая, березка Миддендорфа, брусника, голубика, багульник, линнея, можжевельник сибирский, жимолость съедобная, малина, спирея –Spirea alpina, барбарис – Веrberis mongolica, княжик. – Atragene. (далее две строчки совершенно неразборчиво!) травы – акониты, зонтичные, лигулярия – обитатели сырых мест. Много мхов и лишайников. Итак, светлохвойная тайга отличается от темнохвойной преобладанием в видовом отношении, и особенно по количеству массы – кустарников, кустарничков, деревянистых форм, споровых, кроме мхов и лишайников, здесь почти нет, папоротников очень мало – Dryopteris linneana, Аthyrium crenarum. Путь ее развития был, очевидно, иной, чем темнохвойной. Если последняя развилась из богатого смешанного третичного леса, то светлохвойная, вероятно, из бедных высокогорных сухих смешанных лесов.
Ну ладно, хватит пока об этом. Наконец, после нескольких утомительных подъемов и спусков мы, наконец, пришли к земле обетованной – маленькой избушке–полуземлянке, оставшейся от геологов. Это было блаженство – спать в настоящем доме. На следующий день было восхождение на вершину. Здесь-то я, наконец, вновь обрел свою спортивную форму и вырвался далеко вперед. Миша и компания собирали образцы для анализов, а я не утерпел и пошел вперед. Влекут меня к себе вершины, и хотя это ребячество, но мне до сих пор хочется побыстрей на них взобраться. Так и на этот раз. Лес стал редеть, деревья стали низкорослыми. Лес стал образовывать большие острова. Потом деревья совсем поредели. Но зато сколько зелени, сколько цветов вдоль ручья. И это в середине августа! Большие синие водосборы, колокольчики, желтые лютики, розовые мотыльковые. А тропинка идет вверх и вверх. Уже лес кончился, камни и болота. Вот еще очередной подъем, и тропа поползла на саму вершину. Под ней – ровное болотистое пространство, пересекаемое ручьями, потом крутой подъем. Все вверх и вверх по камням. Кажется – вот последний подъем, и еще, и в конце концов оказывается, что никакой вершины нет – просто обширное плато, слабо покатое каменистое плато, куда ни кинешь взор. И ты один во всем мире среди этого каменного безмолвия. Камни и небо с редкими облаками – и все.
Все чаще и чаще на меня стала нападать ужасная тоска. Откровенно говоря, надоело. Все надоело, и машина, и дорога, и спутники. Эти особенно. Знаешь их вдоль и поперек, знаешь, когда и какую скажут гадость. Да уж и осень приближается. Среди зелени берез уже желтеют отдельные листья. Домой хочется, в Москву, к тебе, к Олечке. Когда ты получишь это письмо, у нас уже будет еще Павлик или Вероника! Так хочется обнять вас всех вместе, высказать все, что у меня на душе. Как здорово мы ездили с тобой вдвоем и как сейчас обидно и горько быть одному. До того тоскливо становится, что хочется лечь и ничего не делать. А впереди еще столько работы, и даже из экспедиции я смогу выбраться не раньше конца сентября.
Потом я вышел к большому обрыву. А впереди, среди камней, большие блюдца озер. Спускаться было очень утомительно. Круто, камни сыпятся. Вокруг озера. Настоящая тундра. Карликовые ивы, дриада, карликовый кедровый стланик. А потом все повторилось в обратном порядке. Сверху хорошо видно лес в долине и поднимающиеся по склону отдельные деревца. На следующий день после полудня двинулись в обратный путь. Груза было не меньше, чем по пути сюда; прибавились образцы, сборы. Но идти было легче, обратно – это не туда! Ночевка в том же месте, что и в первый раз. И вот уже сегодня утром – последний переход. Появилась береза, степные растения, лес посветлел, пошли поляны. Долина как бы раздвинулась, лес отодвинулся. Болят плечи, поясница, но все равно – как можно быстрее. Как медленно приближаются знакомые места! Но вот они уже позади, и весь поход! Не хочу расстраивать себя и поддаваться меланхолии, но так бы хотелось побыть с тобой, никогда больше не расставаться!»
11 августа в Батуми у нас родился сын Павел.
Письмо Андрея от 30 августа. «Майка, дорогая моя! Только вчера получил все твои письма, и это ошеломляющее известие. Признаться, я рад, что все так рано произошло, раньше тебе можно будет освободиться, раньше начать ездить.
Если бы ты могла увидеть меня, я стал похож на пирата или Робинзона Крузо. Всклокоченные волосы, блуждающий взгляд, густая свалявшаяся борода. Не пугайся, это я так, для художественности. Хотя у меня на самом деле густая борода, но вовсе не свалявшаяся и не всклокоченная. Надеюсь, что кое-какие фотографии выйдут или даже, может быть, сохранить кое-какую бороду до встречи с тобой. Может быть, я тебе понравлюсь бородатым? Да, теперь у нас сын и дочка, мы с тобой богачи по нашим временам. Здорово. Павел Андреевич – это конечно ничего оригинального, но ведь главное – содержание, а не то, как назвать.
Произошли важные события. Пименовы поругались с Генкой, о котором я писал тебе в прошлый раз. Не поделили гербария. Потом я поругался с Мишкой. Буквально не дает работать, торопит и торопит, чуть ли не матом ругается. Я даже хотел бросить их, но Валя и Клавдия Федоровна взяли мои вещи и погрузили. Я ругал себя за мягкость, но сейчас не жалею, что остался. Удивительно, есть люди, которые тебя в грош не ставят, пока им не дашь по морде. А сейчас он со мной и внимателен, и любезен даже. С кем я б.м. сошелся, это с Сашей из Приморья, из Горно-таёжной станции, который подарил мне кеды, которые ему оказались малы, и Валеркой – простой парень, любит на себя напустить, но не вредный и добрый. Мы с ним договорились, что мы с тобой приедем к нему в России на майские праздники. Теперь, к сожалению, он уехал с Ритой в Москву. Завтра уедут и фармацевты – Гена и Клавдия Федоровна. Останемся мы с Мишей, да Валей, да шофер. Время напряженное. Мы здорово задержались, теперь приходится гнать. Даже письмо написать нужно, выкроить время, и притом на тебя косо смотрят как на бездельника».
«3 сентября. Майка, дорогая моя! Вот мы и уезжаем из Забайкалья, опять в Приморье. Машина стоит уже на платформе, скоро ее прицепят к товарняку и ту-ту… Помню, как мы грузились в Биробиджане, ночью, в дождь, холод, все мокрое; надо крутить проволоку, забивать упоры. Потом под таким же дождем все пришлось переделывать заново. Здесь же всё благополучно.
Вчера был мой день рождения. Нас осталось всего четверо. Пили виноградное вино – в простых бутылках без этикеток. Очень хорошее. Появление сына также было отмечено, еще там, на озерах. Тоже пили, но уже спирт.
В прошлый раз не написал о маршруте. После Сахандо – Торейские озера, Борзя, Нерчинск. Еще я самостоятельно ездил в Агинское. Районы озер – типичная Центральная Азия. Степи здесь уже не луговые – с кровохлебкой с грудницами, а с ковылями, келерией и типчаком. Много солонцов, заросли низкорослой Caragana pigmaea . Интересно, что по Онону, от границы до ж.д. на Борзю – большой район сосняков. Парковые сосняки. Сосны как у Шишкина в его «Ржи». Большие, разлапистые. Севернее Онона – пески, местами развеваемые, похожие на барханы. Еще севернее, но южнее Агинского – опять солончаковые степи, среди которых кое-где соленые озера. В этом пустынном районе пасут большие стада овец. Буряты живут в юртах.
Здесь я в первый и последний (в этот приезд) раз увидел юрты. Заходил в одну внутрь. Очень культурно. Чисто, всюду кружева, кровати, швейная машинка, фотографии. В районе Борзи тоже сухие солонцеватые степи. Да, здесь-то я как раз и получил все письма и это неожиданное известие. Потом, севернее, потянулись хребты, и на них – уже северная, сибирская флора – березово-лиственничные леса с рододендроном даурским, голубикой, багульником… и так до самой Шилки, а потом снова степи с березовыми перелесками.
Собрал интересный материал по Menispermum, Saussurea pulchella. В общем, съездил не зря».
«7 сентября. Майка, дорогая! Находимся в пути, торчим, жаримся на товарной станции в Хабаровске. Кругом ж.д. пути, вагоны, цистерны, запах гари. Небо безоблачное, солнце жарит. Да, тут еще жарко. А вот в Забайкалье в последние дни было уже прохладно, а по вечерам и особенно ночью - так просто холодно. Первые две ночи по выезде из Чернышевска (3 сентября) даже в спальных мешках ощущался сильный холод.
Здорово ехать на платформе. Как в панорамном кино. Думаю, что именно это сравнение здесь уместно, хотя и не был в «панораме». Кругом волны воздуха, ветер в лицо, мимо плывут сопки, одетые лесом, широкие долины, голубые реки. Снова проезжали Сибирь. Та же лиственница, но березы уже заметно пожелтели, а на болотах внизу сплошная красно-малиновая голубика. Снова проезжали Ерофея Павловича и Сковородино. Поселков мало, станции редки, все сопки и сопки, леса и леса, перемежающиеся болотами, прорезанные реками. Безлюдно, однообразно на сотни километров. Потом пошли равнины. Зейско-Буреинская низменность, Дальний Восток. Дуб появился впервые в виде низких кустов. За ним вяз, ясени. Больше стало поселков, лес сменился полями. Но за Буреей вновь горы Малого Хингана. Тут уже чисто дальневосточные леса из широколиственных и темнохвойных. Особенно выделяются ясени с их перистыми листьями и зонтиковидной кроной. Лиственница занимает лишь заболоченные долины, не поднимаясь вверх по склону. Очень интересно. На ровной поверхности долин – однообразный лиственничный покров, по склонам смешанный хвойно-широколиственный лес. В долинах, конечно, холоднее, и почвы бедные, заболоченные. Там же, где нет заболоченности, – рощи из ольхи. Вообще, думается мне, что лиственница, а вместе с ней и багульник, голубика, брусника и другие кустарнички – более выносливые по сравнению с темнохвойными и широколиственными, занимающие более бедные местообитания уже и в третичных лесах.
Уже сейчас 7 сентября. Прибудем мы на место не ранее 9. Товарняк на перегонах идет быстро, но подолгу стоит на станциях. Прицепляют, отцепляют, гоняют взад-вперед, а то и просто стоим, хорошо час, а то и по 5-8, а в Хабаровске мы с утра, а сейчас уже 3. На станциях ходим в столовые. Ужинаем – в машине. Темнеет теперь рано. Ложимся в 9-10, встаем в 7-8, спим по 9-10 часов! Вот это отдых. Но скучать не приходится,– главное занятие – созерцание дороги, потом гербарий, чтение».
«12 сентября. Майка, дорогая! Наконец-то могу сесть и писать более или менее спокойно. Приехали в Варваровку девятого. Да, Приморье – это все-таки здорово. Сопки, покрытые не однообразным лиственничником, а густым кудрявым лесом. Долины словно парки, полные цветов, только вместо лилий и пионов присоединились астры, акониты, клопогоны! Название не из привычных, но соцветия в виде серебристого султана, очень красиво! Все еще зеленое, даже березы, но все же кое-где да мелькнет красная ветвь клена или палевый вяз. Погода хорошая, тепло, днем можно ходить в майке, солнце еще горячее. Но по ночам уже холодно. Утром все горы одевает туман, когда всходит солнце, он розовеет, блеснет и, разрываясь клочьями, тает. С окрестностей как будто снимают пелену, и окрестные горы вновь встают над Варваровкой. В лесу хорошо, тихо, спокойно. Кругом зелень, зеленый океан, зеленый мир. Цветов уже мало, все те же астры, доцветающие аденофоры, акониты, патринии – желтые. Но вот плоды – те разнообразнее и, главное приятнее и на глаз, и на вкус – идешь, идешь и вдруг на фоне зелени ярко-красные кисти – плоды лимонника, на вкус довольно кислые, как ни странно, вовсе не «освежают». Или черные гроздья винограда – тоже довольно кислого. Есть здесь местный, культурный виноград, но ни с кавказскими сортами, ни со среднеазиатскими его не сравнить. А дыньки просто смех – и мелкие, и невкусные. Арбузы – лучше. Помидоры, огурцы здесь дешевые. В местной столовой нам дают их бесплатно. Да и вправду сказать, на здешних совхозных огородах и те, и другие на 90% сгнивают без всякой пользы. Ужаснейшая бесхозяйственность. Но, в общем, с питанием здесь все благополучно, всего вдоволь, сравнительно дешево.
Изменчивость объектов изучена, образцы собраны (на хим. анализ), посадочный тоже, семена есть. Хочется поскорее взяться за теорию, прочесть кое-какую литературу и обобщить кое-какие данные, в общем, наработать что-нибудь вроде статейки. В журналах мои произведения не очень-то котируются. Ну, еще какие-нибудь дней 20, и все, в Москву, а там и на Зеленый. За меня, мою внешность не беспокойся. Я хоть подзарос, но хожу во всем чистом. До сих пор я поражаю народ какой-нибудь своей рубашкой. На следующий день по приезде был в местной деревенской бане – парной избе. Полотенца свои я стираю сам. Сейчас все мое тряпье висит на веревке, проветривается. Письма тебе для меня как дневник».
«21 сентября. Майка, дорогая! Вот мы и опять в пути, на побережье, юго-восточнее Владивостока. Берег здесь чрезвычайно изрезанный: многочисленные заливы, проливы, бухточки, острова, полуострова, лиманы, косы, скалы, болота, горы, равнины, леса. В общем, чрезвычайно пестро и красиво. Леса здесь, правда, препаршивые, дубняки без подлеска и подроста, потому что здесь кругом оленеводство, и олени все вытаптывают и сжирают. Оленей большие стада, подпускают к себе близко. Стоят все как один, обернувшись к тебе и растопырив уши, а потом внезапно засвистят и поскачут галопом.
Но там, где леса нетронуты, они просто великолепны. Множество лиственных пород и черная пихта (Abies halophylla), обычно возвышающаяся над общим уровнем леса в виде маяков. Крона ее канделябровидная, похожа на араукарию. Лиственные самые разнообразные, с огромными веерными кронами, уже начинающие краснеть, аканто, кало- и эхинопанаксы с дланевидными листьями, ясени и орехи с огромными перистыми, много кленов с ажурной листвой, липы, вязы, березы, то с крупными, то с мелкими листьями, много лиан, и среди них сейчас особенно выделяется виноград. Плети его уже кое-где стали темно-красными, даже вишневыми. Вообще в осенней раскраске здесь преобладают темно-красные тона, желтого пока мало, а поэтому издали незаметно никакого осветления, как в осеннем лесу у нас в России или на Кавказе в буковых. Путешествие наше продлится, по всей видимости, еще дней 5. Сегодня 21, значит, в Уссурийске буду числа 26-27, и уехать, как я предвидел с самого начала, мне удастся не ранее 29-30. Хорошо бы еще на день съездить во Владивосток, поработать в гербарии. Вчера на скалах нашел интересную форму Saussurea pulchella, надо бы ее как следует «прощупать». В общем, хорошо, что деньги так задержали, будет уважительная причина моей задержки.
Тут на юге значительно теплее, чем в этой Варваровке. Даже ночью не дрожишь от холода, а в спальном мешке даже жарко. Ночуем мы обычно в помещении, но вчера засыпали под шум волн на берегу, в палатках».
«26 сентября. Майка, дорогая! Окончилась последняя поездка дальше на юг, в Посьет. Я ожидал увидеть хоть небольшой городишко, а оказалась просто большая деревня, безобразно разбросанная по прибрежным холмам. Улицы грязные, даже двухэтажных домов нет. Очень романтическое и таинственное название «Посьет», а такая проза в действительности. Потом отправились еще дальше на юг, на полуостров Гамова, в 20 километрах от Хасана и границы. Как ни странно, местность здесь настоящая лесостепь. Редкие кусты Quercus dentatа, леспедецы и заросли Miscantus – злака с серебристыми метелками. Раньше, конечно, леса было больше, но все же имеется ряд уже не лесных растений Sophora flavescens? Cimicifuga (невнятно видовое название) Plectrantus serra. По самому побережью обширные болота – явно бывшее дно моря. Береговая линия четко выступает в виде гряды холмов, отдельные из которых островами возвышаются среди болота. И наоборот. Далеко в сушу вдаются озера – бывшие заливы, отделенные от моря болотистой равниной. Болота осоковые, но как ни странно, на них есть и полынь, и стахис. Полыни здесь интересные. Побеги двух родов – обычные цветоносные метелки и ассимилирующие с мутовкой листьев на верхушке.
По крутым каменистым склонам – низкорослые курчавые дубняки с Betula Schmidtii и подлеском из рододендрона Шлиппенбаха – похожего на азалию и Rhododendron mucronulatum, близкого к рододендрону даурскому. И еще здесь диервилла. Представляю, как здесь здорово во время цветения рододендронов и диервил.
Но главная здешняя достопримечательность – это поэрария, Poeraria hirsutа. Огромные изумрудно-зеленые плети поднимаются по отвесным каменистым обрывам. Как раз под этими поэрариевыми обрывами мы и ночевали на берегу моря в старом доте – некая железобетонная землянка из двух комнат уже давно служит убежищем для пастухов, рыбаков, охотников. Комнаты, собственно, без окон, на полу постлано сено, имеется запас дров, свечи. Все хорошо. Сварили ужин, чай, улеглись в теплое мягкое сено, но поспать как следует не удалось – комары особые японские, рыжие. И как только они ухитряются пробираться через железобетон – непонятно. Местность здесь довольно малолюдная, но полно лошадей.
После посещения поэрарии отправились на север. Погода испортилась, полил дождь. Он лил все лето, некоторые дожди оставили по себе глубокую память, как, например, на Лысой, в Биробиджане, на Корейских озерах, в Забайкалье. Этот тоже был не из приятных. Ночевать пришлось в дороге, и вот он поливал всю ночь наши палатки. К утру они стали протекать, пришлось вылезать. Мерзкий сырой сумрак, низкие-низкие тучи, чуть ли не касающиеся верхушек деревьев, сильный промозглый ветер и дождь, то только крапающий, то льющий как из ведра. А тут еще пришлось грузить ульи – у нас кончился бензин, и за то, что нам его дали, нам пришлось выполнить эту работу под проливным дождем при сильных порывах ветра. Хорошо, что у меня были сапоги и полиэтиленовый плащ.
Сейчас 26 сентября. Находимся вновь на Горно-таежной станции близ Уссурийска. Завтра экспедиция уезжает, и я наконец-то остаюсь один. Можно сказать – и моя деятельность тут заканчивается. Осталось отослать две посылки и досушить гербарий. Денег все нет. Да это и к лучшему. Успею не спеша все закончить и хоть немного отдохнуть. От Виппера довольно мягкое послание. Он поздравляет нас с сыном, в особенности тебя».
«30 сентября. Майка, дорогая! Чудесное время здесь настало, золотая осень. Краски, краски и краски. От темно-красного до зеленого. Все оттенки; cветло-желтые, лимонный, золотисто-желтый, красный, палевый, розовый, лиловый, вишневый. Лес издали весь пестрый, основной тон розово-золотистый с яркими темно-вишневыми пятнами местами. На опушках заросли золотистой леспедецы – золотого дождя. Да, такой красоты я еще не видывал. Особенно красочно в яркий солнечный день, когда все краски играют и живут на фоне ярко-голубого неба и белых облаков, ярко-красные плети винограда среди золотисто-желтой листвы на фоне голубого неба и белых облаков! Но в пасмурную погоду, когда небо низкое, хмурое, краски смягчают эту серость, нет такой суровости, как летом. Но умиротворением или засыпанием это не назовешь. Это вспышка пламени, горение феникса. Сейчас кульминация этой вспышки, но уже началось угасание. Даже в тихую погоду, находясь в лесу, видишь то тут, то там кружащиеся и падающие листья, а в пасмурную погоду поднимаются уже во время порывов ветра целые стайки листьев. Лес значительно посветлел, кое-где уже голые сучья торчат и даже небольшие деревца. Еще вчера дерево было в красочном малиновом наряде, а сегодня оно уже почти голое…»
Я с детьми осталась на всю зиму 1963 года и весну 1964 в Батуми. Из-за отчетов, оформления диссертации Андрей никак не мог выбраться на Зеленый мыс. Приехал только в декабре.
Я стою на платформе «Зеленый мыс». Сейчас из тоннеля появится поезд и остановится всего на одну минуту так, чтобы пассажиры могли только соскочить на платформу. Я с Андреем не виделась с июня, больше полугода. За это время у нас родился сын. С поезда спустился почти незнакомый мне бородатый человек. Вид у него был необычный. С тех пор Андрей носил бороду, часто долго ее не подстригая. Я привыкла. Да так было удобнее, не нужно просить и требовать, чтобы он побрился.
Засыпанные снегом, мы вместе встречали 1964 год.
В середине января снегопад, накрывший Колхиду, шел на спад. Установилась ясная теплая погода. Светило солнце, таял снег, журчали ручьи. На быстро подсыхающих дорогах валялись ветви, шишки, кора эвкалиптов, сброшенная тяжелым снегом. Андрей, уезжая в Москву, с грустью говорил о том, что здесь, на юге весна, а в Москве снег, холодно и одиноко без нас.
На материалах, собранных на Дальнем Востоке, Андрей написал статью «Археофиты и неморальный комплекс во флоре тайги». Эта статья была принята в «Ботаническом журнале». Редкий для Андрея случай. Подготовлена рукопись монографии «Эремурусы и их культура». Готов и автореферат диссертации.
Публикации 1963 г.: Вышли из печати: « Морфология побега осоки стройной и некоторых других осок секции Acutae Fries», «Эволюция форм роста в порядке Liliales», «Новый подснежник с Кавказа», « Биолого-морфологические особенности рода эремурус в связи с его эволюцией», «Сравнительная биология эремурусов и других эфемероидов». Все они без исключения опубликованы в Москве, в бюллетенях МОИП и в бюллетенях ГБС. Несколько статей о происхождении однодольных были отосланы Андреем в «Ботанический журнал». Они все получили отрицательные рецензии. Главные замечания – необычный подход к происхождению однодольных от древесных форм, сближение пальм со злаками. Эти положения противоречили общепринятой точке зрения.
Поездки 1963 г.: Май. Поездка в Малоярославец. Июнь-сентябрь – экспедиция на Дальний Восток и в Восточную Сибирь.
20-25 марта 1964 года состоялось второе совещание по филогении растений. Андрей делал доклад на пленарном заседании на тему: «Относительная изменчивость и скорость эволюции вегетативных и генеративных органов у высших растений». Его фамилия стоит рядом с такими, как Н.П.Дубинин, Я.И.Проханов, А.В.Благовещенский.
Павел Борисович Виппер поддержал публикацию первой монографии Андрея «Эремурусы и их культура». Он же рекомендует к печати в Бюллетене Главного ботанического сада статью «Подснежники Черноморского побережья Кавказа», которую никак не мог пробить Андрей в «Ботаническом журнале». В Ботаническом институте в Ленинграде работала группа специалистов по однодольным во главе с З.Т.Артюшенко. По лилиям работала М.В.Баранова. Именно они считали себя главными в этой области и давали на статьи отрицательные рецензии.
