В конце января в Пущино проводилась 8-ая школа по теоретической морфологии растений. Я заболела и вместе с Андреем не поехала, хотела поехать, когда станет лучше. На второй день мне позвонил из Пущино человек, который назвался школьным товарищем Андрея. Он работал в Пущино и был одновременно сотрудником МГУ. Андрей просил его позвонить мне и передать, что в гостинице очень холодно, и ехать мне туда, рисковать не стоит. Человек этот восторженно отзывался об Андрее... Мне бы расспросить его, нет, не спросила. После смерти Андрея я несколько раз предпринимала попытку искать этого человека, давала объявление на биофаке МГУ, но никто не откликнулся.
В Пущино Андрей жил вместе со своим знакомым Александром Жуком, научным сотрудником Петербургского университета. Вернулись в Москву они - Андрей с Сашей - возбужденные, продолжали выяснять проблемы структурной ботаники. В биоморфологию начинало внедряться понятие "модуль".
Зима шла у Андрея своими привычными ритмами. В начале дня работа дома до обеда, а после 13 часов и до позднего вечера - работа с гербарием в филиале.
В нагрудном кармане он постоянно носит пропуск в университет. Красненькая книжечка с его фотографией истерлась, но он на это не обращает внимания. Волосы стали редкими, поседели. Всклокоченную седую бороду он постоянно теребит. Во время работы он приближает гербарный лист к близоруким глазам, в то же время грызет дужку от очков. Так удобнее. Очки наготове. Грызет и ручки. Читает газету "Московский комсомолец". Вечером обязательно смотрит по телевизору последние известия.
С. Мамаев, И. Коропачинский, Л. Андреев, А. Хохряков, М. Мазуренко.
Главный ботанический сад. МоскваПо пятницам на факультете - защиты диссертаций. Он член Ученого совета. После защиты, как правило, банкет. Там он шутит, произносит остроумные тосты; он любит застолья. Берет для внучек фрукты и конфеты и навеселе приходит домой.
На воскресные дни всю зиму мы ездим на дачу. Там у нас есть запасная пишущая машинка, и Андрей в перерывах между колкой дров сидит за машинкой у окна. Привычная картина.
В Твери, куда он приезжает два раза в месяц, он обрабатывает тверской и смоленский гербарий, который хранится на Соминке в Заволжье, в одном из корпусов университета. В ботаническом саду есть компьютер. Кроме того, со своими статьями и наработками он занимается с Тамарой Павловной Юдиной - программистом ботанического сада. Они вместе часто работают у нее дома по соседству с ботаническим садом.
После скандала, связанного с заговором, ректор обратил особое внимание на ботанический сад. Сад получил статус кафедры, а я, будучи его директором, стала и заведующей кафедрой. Появилось несколько аспирантов. Андрей руководил Володей Ивановым, который занимался корреляциями органов цветка у колокольчиковых. К сожалению, после смерти Андрея Иванов бросил ботанику, как и остальные аспиранты.
В мае Андрей вместе с сотрудниками Тверского ботанического сада и М. Пименовой едет в очередную экспедицию по Смоленской области. По приезде Андрей рассказывал о музее Пржевальского в довольно глухом месте в Смоленской глубинке. С погодой не везло. Попали в грозу.
Последнее воскресенье июня в Твери отмечают День города. Главное событие - вечерний салют. На середину Волги между двумя мостами выплывает баржа, откуда производится салют. Почти все жители Твери садятся по берегам и ждут с нетерпением темноты.
В Тверь на День города приехала наша дочка с внучками. В ботаническом саду, а он был включен в число участников дня города, давал концерт бард, пели ветераны. Поздним вечером мы сидели на берегу Волги, при каждом залпе вместе со всеми ахали. Андрей сказал: "Настоящий Чесменский бой". Потом мы часто, когда видели салют, вспоминали эти слова!
Восьмая поездка в Турцию
В середине лета мы снова собрались в Турцию. Я предложила желающим студентам поездку в Турцию с полной оплатой: нужны были помощники. Согласилась Оля Воробьева. Андрей вел активные переговоры и в МГУ. На географическом факультете нашелся студент Рустам. Двух помощников нам вполне хватало. Запаслись необходимыми продуктами. В Батуми их нет, а в Турции дорогие.
5 июля утром встречаемся с Олей в метро. Тонкая, изящная, она катит на колесиках большую сумку.
Багаж у нас на этот раз небольшой, но Андрей тащит сумку с трудом. Жара, пот капает с его лица. Во Внуково полная неразбериха. Толпа стоит, задрав голову и высматривает очередной рейс. Наш уже объявлен, но студента нет и нет, поэтому несколько раз мы выбираемся из накопителя и бежим в другой конец вокзала звонить студенту. Так он и не появился. В этой неразберихе есть и свой странный порядок. Отправку самолета преспокойно задержали - торговали билетами налево. Зарабатывали служители самолета, летчики и толстые стюарды-грузины средних лет, нисколько не похожие на тот сказочный образ стюардессы, к которому нас приучили. По облику наша Оля подходила куда больше. Во время полета толстые дядьки бойко торговали бутербродами и шампанским - обязательный ритуал. Неимоверно спесивые и толстые пассажиры собирались кучками выпивать. Звучит грузинская речь, русских нет совсем. Поэтому все глазеют на нас в полевом и в основном - на белокурую Ольгу.
Привычная трасса. Кавказ. Но мы летим стороной, облетаем мятежную Абхазию. Облака разрываются, и под нами бурный Рион. Посадка. Взлетная полоса окружена родными эвкалиптами. Родина. Жара. Сонные коровы на асфальте равнодушно жуют жвачку. К нашей радости, таможню с ее ужасными поборами отменили.
Все обветшало и неопрятно, серо в аэропорту. Никаких курортников. Исчезли оригинальные замысловатые скульптуры перед зданием аэропорта. Пустынно. Несколько встречающих богатых пассажиров быстро разъезжаются. В грязном, так мне хорошо знакомом аэропорту, теперь перегороженном клетушками, встречаю старого знакомого диспетчера Диасамидзе. Столько раз я обращалась к нему с надеждой и настойчивостью в 80-х годах, когда так трудно было достать билет! Он какой-то дальний родственник моего бывшего директора Вано Папунидзе - иногда он и действительно помогал достать билет и улететь, а чаще прятался в диспетчерской. Теперь он, как и аэропорт, сильно обветшал и постарел, но узнал. Вяло, по традиции интересуется мной, здоровается. Но глаза косят на белокурую Олю.
Свора неопрятных так называемых "таксистов" кидается на нас с остервенением. Все машины подержанные.
Мы мчимся знакомой догой вдоль моря. Жара. Серпантинами поднимаемся к знакомому домику Авто, где год назад так страдали вместе с внучками от дизентерии. Авто на месте. У него есть маленькая машина "запорожец". Все в порядке. Маленький фанерный поселочек из пяти клетушек живет своей жизнью: поливает огурцы, собирает и продает их в Батуми. Дети играют в центре. Мы погружаемся в глубину заповедного букового леса и оказываемся, наконец, в тишине природы.
Быстрая смена событий, перелет кажутся фантастическими, а прогулка по заповеднику- подарком. Вокруг нас глубокие сырые овраги, заросшие мхами и эпимедиумом. Под пышными кронами каштанов лежат еще не совсем сгнившие, уже темнокоричневые палочки опавших соцветий. Вечнозеленые рододендроны и самшит блестят листвой.
За вечерним гостеприимным ужином мы сидим за столом. Беззубая Натела - жена Автандила - подает еду, за стол не садится и что-то сердито лопочет, недовольна. Мы нагрянули уже второй раз, и кроме того, хотим сманить работника в Турцию в разгаре лета. Я надеюсь на Авто. Человек он верный и проверенный. С ним, как я надеюсь, нам будет лучше, чем с ненадежными прошлыми попутчиками.
Забегая далеко вперед в 2008 год, с грустью приходится констатировать, что "проверенный" мной Авто оказался не совсем честным человеком. Я оставила на него доверенность по охране моей земли, а он за моей спиной ее переоформил на свою дочь...
Идем в ботанический сад. Вано Папунидзе, мой бывший директор, едет нам на встречу на старой разбитой "исторической" "волге". Он не может вылезти из машины поздороваться - откажут тормоза, а очень хочется взглянуть на молоденькую Олю.
Днем яркие синие шары соцветий гортензий поникают до вечера.
Три дня мы наблюдаем природу Батумского ботанического сада и его сотрудников. Они, как и все жители маленькой страны, стонут от безденежья. Какой-то маленький ручеек жизни течет в этом замкнутом сообществе. Совершаются какие-то мелкие, в основном семейные события. Ни о какой науке и речи нет. Но Вано собирается отметить очередной юбилей ботанического сада. Под это он получил деньги, и побелили красивое здание дирекции - бывший особняк Татаринова, на фронтоне которого выбиты цифры постройки. Ровесник ХХ века!
Прогулка по родным местам к морю. На турбазах и домах отдыха по-прежнему равнодушно коротают странную жизнь абхазские беженцы. Все разбито.
Появились и новые "хозяева". Хозяйкой пекарни продолжает быть Светлана. Вспоминаю, как в 1993 году мы долго ожидали очередной выпечки хлеба, а она, энергичная и мужеподобная, начальственно выходила из большой черной "волги". Сегодня она отхватила большую площадь мандаринового сада над пекарней, ранее принадлежавшую Махинджаурскому совхозу, и построила огромный, с претензиями, дом. В советские времена никто бы не подумал о таком поступке. Новые хозяева. Так же гигантски и огромно отстроен ею и памятник над могилой дочери. Все говорят о Светлане с придыханием...
А в доме отдыха "Магнолия" - ужасное запустение. Из сырых серых помещений с выбитыми окнами торчат трубы временных печек, их теперь на лето не убирают, видимо, готовят пищу.
Недоуменные звонки в Москву возымели действие: пропавший студент Рустам неожиданно под вечер появился на горной дорожке. Высокий и длинный в модном американском жилете, он сразу же произвел на всех, а на Олю особенно, хорошее впечатление. С этого момента они с Ольгой слились воедино, хотя до сего момента никогда не видели друг друга. Ситуация во многом напомнила прошлогоднюю весеннюю... К сожалению, в отличие от весенней пары, помощь молодых и занятых собой людей была небольшой. Но без них нам было бы во много раз труднее. Рустам должен был собирать черепах, но они по жаре куда-то девались. Казалось, он должен был посвятить свое время изучению растений, но не тут то было. Рустам считал себя отдельной единицей со своими задачами и не очень-то хотел принимать участие в общих работах. Все эти трудности выплыли позже.
Все наши мысли связаны с отъездом. Трудность заключается в том, что Авто должен получить иностранный паспорт, а в Батуми это предмет бойкого бизнеса. Те, кто попадает в Турцию, имеют возможность продать-купить и поправить свое бедственное положение. Пришлось дать деньги на паспорт Авто. Второй вопрос - машина, ведь в маленький "запорожец" мы не поместимся. Решили, что машину одолжит родственник. Новые заботы: необходима доверенность на машину.
После двух дней мытарств и погоней за этим родственником по приморским холмам, наконец машина стоит у нашего домика. Но на подъеме она подозрительно хрипит, и у меня закрадывается сильное подозрение о ее непригодности. Ведь нам подниматься на Карчхал и в высокогорья Мургула. Мы уже испытали все возможные трудности с подъемом на Карчхал с Дато в прошлом году! Но Авто меня успокаивает, а я ему полностью доверяю. Потеряно несколько драгоценных дней. Быстрей бы в путь! А ведь впереди - снова эта изматывающая таможня и на аджарской, и на турецкой сторонах!
Только 11 июля, спустя пять дней, мы утром нагрузились старой палаткой, одеялами и спальными мешками, бумагой для гербария, сетками и выехали к таможне. Стоял жаркий день. Солнце пекло невыносимо. Асфальт раскалился. Нам же пришлось обойти несколько окошечек, где с нас все время брали огромные суммы, и я каждый раз с болью ощущала, как худеет наш кошелек. Поборы самые фантастические, например, "за экологию". В те уже далекие времена, когда из Советского Союза в Турцию можно было попасть по этому маленькому проходу, машины выстраивались в ожидании на много километров, стояли несколько недель. Все побережье было замусорено, поэтому в поселке Сарпи решили узаконить взнос за чистоту под громким названием "экология". Побор остался, хотя теперь здесь пустынно.
Таможенники в Аджарии - это главные, богатейшие люди. Сидит этакий длинный, как мертвец, в белом, как саван, костюме таможенник и сверлит тебя проваленными глазами. Сам отрешен и полон своего потустороннего значения. Ты же всеми силами хочешь пройти и этот очередной рубеж. Зажав в потной руке доллары, снова расплачиваюсь. Граница. Стоят молодые русские мальчики-солдаты. Они тоже отравлены таможенными поборами. Как далеко они от дома! Что они тут сейчас делают на чужой земле?
Пересекли. Знакомая турецкая таможня: злобный портрет Ататюрка, таможенники в зеленом. Но как поговаривает Авто, аджарцы их научили тоже брать за все. Наша машина вызывает огромные подозрения. Видимо, ход их мыслей таков: старая странная машина нагружена старьем, какими-то мешками, газетами, сетками. Необычно. Все, без исключения машины из Аджарии едут за товаром, а тут - какая-то экспедиция. Как всегда, помогает много раз отксеренный контракт ботанического сада с Трабзонским университетом - наша палочка-выручалочка. Но этого мало; наверное думают, что мы прикрываемся и провозим наркотики или что-то еще. Не пропускают. Вылощенные, с иголочки одетые чиновники время от времени подходят к машине и заставляют нас разгружать, открывать. Андрей хотя и злится, но терпелив, понимает - нужно выдержать все. Далее выходит целая топа чиновников с чемоданчиком и запускают в бензобак большой длинный шнур. Последняя проверка... и нас отпускают. Но не тут то было! Уже на выезде требуют оформить страховку, за какую-то большую сумму. Мы решили пропустить это - сил уже нет платить и платить.
Вот и первый минарет - и оглушительный, истошный вопль моэдзина. Но мы ведь так долго стремились к этой знакомой дороге, к этим обрывам над морем!
В дороге нас накрыл ливень и уже у Хопы громыхал гром. Андрей уже почти ничего не собирал. Все наши мысли были о том, как побыстрей пересечь перевал и подняться на Карчхал, в высокогорья. Знакомые серпантины, чайные плантации. Вдали мелькает море... и вот невысокий и очень хорошо знакомый перевал с полицейским пунктом. Потом серпантинами быстро вниз. Минуем Борчху, пересекая Чорох по "Николаевскому" мосту. Едем мимо квадратов налепленных на склоны без всякой фантазии домов. Поворачиваем на дорогу к Карчхалу.
Ещё утром мы были на Зеленом мысу. А теперь едем круто вверх с холма на холм и далее вверх на летние пастбища, на которых мы были уже два раза, откуда из высокогорий Андрей привез главные находки. Вот и первая деревня - Балджи. Становится ясно - машина такая же, как у Дато, а может быть, ещё сильнее разбита, не тянет, хоть толкай. Поэтому время от вемени приходится выходить, идти пешком, и Авто старается изо всех сил. Что-то скребет внизу под машиной, мотор не тянет. Андрей пользуется остановками и не торопясь собирает растения на обрывах. Горные ручьи, глубокие ущелья. Из жаркого сухого ветреного нижнего пояса мы переместились в горный и влажный.
У серных ванн стало ясно - машина вверх не пройдет. Авто беседует с каждым, спрашивает и нам не доверяет, какой-то растерянный. Приходится смириться с этим, уже не раз проделанным с нами трюком. Решили оставить машину у ванн и переночевать на веранде заброшенного дома над ваннами. Вполне полевая обстановка: ужин у костра, кое-где летают светлячки, закладываем первые сборы. Засыпаем под писк комаров. Кусает мокрец, вспоминается север.
Вокруг в полном цвету - огромные кусты белого рододендрона унгерна. Мы на значительной высоте.
12 июля утром мы дождались попутной грузовой машины и с пастухами, женщинами в бедном платье в кузове едем серпантинами вверх, надеясь попасть в самый дальний поселок на яйлах. Но, к сожалению, нас опять привозят к Дэвски яйле в - знакомую брошенную избенку, в которой мы с внучками коротали трудное время год назад. За подвоз шофер требует не мало ни много 40 долларов, что приводит меня в отчаяние. На примитивном турецком, ломаном грузинском как-то объясняемся и с трудом останавливаемся на 5 долларах. Мы снова в грязи поселка, под нами скот, и я нахожу этикетку к гербарию, которую писала год назад!
Оказывается, в прошлом году Дато всем наобещал - кому палатку, кому тент, кому рыбацкую сетку, кому брезент, - в общем, все то, что так необходимо этим бедным, забитым жизнью людям. Этот краснобай, всегда всех обманывающий, и в этот раз всех обманул, но теперь тень невыполненных обещаний падает на нас, и отношение к нам несколько иное. Все эти претензии высказываются Авто, который ходит по поселку и собирает сведения. Он болен, мнителен и не ходит с нами в маршруты. Но аккуратно собирает газеты, когда туман неожиданно в своем густом беломолочном облаке поглощает все вокруг.
Весна в полном разгаре. Поэтому Андрей так и спешил сюда, в высокогорья, чтобы застать горные виды в цветении, в начале их развития. Скотобой, коровы бродят в тумане, извещая о своем появлении грустным звоном колокольчиков. Стоим над скалами и обрывами. Туман разрывается, и вдали мы видим ущелье Мачахелы в Аджарии, а за ней что-то синеет. Это Аджария, в которой мы были еще вчера - другое государство.
Дождь накрыл нас по пути в поселок. Сосед принес печурку и дрова, свежий хлеб и сыр. Я опять должна консультировать - ведь у местных жителей со времен Дато полная вера в то, что я врач.
Все пропитано запахом скота. Под нами ночуют козы, блеют, одна всю ночь кашляла. Андрей всю ночь не мог уснуть и был почти в отчаянии. Рядом на полатях Ольга с Рустамом шептались всю ночь, но Андрей не мог их приструнить и только мне жаловался.
13 июля. После почти бессонной ночи трудно вставать. Но на сегодня намечен главный маршрут в высокогорья к верховьям Мачахелы. Авто остается в поселке. Выбитая дорога тянется к второму летнему поселку Эпига. Все эти маленькие поселочки похожи друг на друга, как родные братья, сидят тесно и кучно, в отличие от раскинувшихся на много километров разбросанных летовок в соседней Аджарии. Возможно, это связано с тем, что тут большая высота над уровнем моря, а высокий Карчхал разрезан узкими каньонами.
С трудом переходим вброд горный поток- истоки Мачахелы. Мимо поселочка Эпига мы поднимаемся вверх по склону к снежникам. Становится трудно дышать. Молодые Ольга с Рустамом легко перескакивают с камня на камень, а мы с трудом, прерываясь на сборы, ползем за ними и достигаем скал, почти лишенных растительности. Рядом снежники. Туман то наплывает, то рассасывается - ветер резко его раскидывает, и тогда сразу же облик всего, что нас окружает, меняется. На крутые зубцы серых скал мы уже не забираемся. Папка набита. Вниз идти тоже непросто. Последние километры по разбитой дороге были особенно тяжелыми. Ночевать в вонючей избе очень не хочется. Основные сборы сделаны.
Авто принес нам невеселые вести. Спуститься вниз даже за деньги нет никакой возможности: нет ни машины, ни трактора. Люди тут спускаются вниз по случаю, ищут попутку. Они не скованы нехваткой времени, как мы. Авто пугал тем, что опять запросят доллары, и был прав - запросили 100 долларов. Решили спускаться своим ходом, нагрузить все на спины. Сначала эта мысль показалась нам неосуществимой, но потом подумали и распределили. В нашем маленьком коллективе, хоть мы вместе всего несколько дней, определились характеры. Оля бережет, защищает интересы Рустама, а поэтому он должен нести минимум. Мы же должны нести по максимуму. Авто, хоть болен и весьма мнителен, нагружается так, что едва виден под грузом спальных мешков. Сетки со свежими сборами совсем не легки. Спуск идет по выбитым горным склонам. Мы все еще надеемся на попутку. Авто, хорошо знакомый с горными тропами, сокращает путь по кручам. Под тюками одеял он выглядит маленьким муравьем. Оля с Рустамом вырываются вперед и исчезают вдали. Вот и пояс субальпийских зарослей рододендрона, а попутной машины все нет. И таким образом мы дошли до серных источников к машине. Там мы заслуженно выкупались в еле теплом бассейне с очень слабым запахом серы, перебрали гербарий и, наконец, сели в родную машину.
Решили сократить путь и ехать в Артвин не через Борчху, а взобраться на гору и по грунтовой дороге спуститься к Артвину. И хотя Авто проконсультировался - боится всего, а пуще всего за машину. Она не тянет, поэтому на подъеме у нас опять "гимнастика": мы то и дело выходим и идем пешком, а Авто изо всех сил старается, чуть ли не просит эту развалюху подняться вверх и не капризничать.
Долина Чороха затянута тучами - тут в середине лета, несмотря на сухой климат, часто идут дожди и становится холодно. Мы едем к единственному привычному месту под орехами, не доезжая Чороха, где мы дважды ночевали с девочками и ранее с Отари. Но теперь остановиться тут немыслимо - все заплевано, приходится ехать в Артвин. Мы поднимаемся по крутым виткам "дураков", то есть по-турецки, поворотов и остановок.
Остановливаемся в центре Артвина, в известной нам с 1993 года гостинице, где нас встречают как старых знакомых. Слащаво и неискренне вспоминают наших внучек и оказывают гостеприимство за четыре доллара в сутки. Есть крыша. Орет рядом муэдзин. Гостиница забита крикливыми грузинками-проститутками.
В центре - магазин Дурсуна, теперь там бойко и деловито торгуют два молодца - сыновья Дурсуна. Оба - злая копия доброго отца: с нами они никаких дел иметь не желают. С большим трудом нам удается связаться по телефону с Дурсуном. Он на бахче, то есть на своем огороде у загородного дома, обещает приехать.
Ранним утром он появился перед нами - высокий, с большой головой, громогласный. Как принято, мы идем в кафе, сидим за пыльным столиком, пьем терпкий чай из малюсеньких стаканчиков и слушаем ломаные фразы Дурсуна с претензией на философию. Мы рассказываем ему о своих нуждах: нужно оставить полувысушенный гербарий во время поездки на Моргул и далее на запад. Как всегда, он готов помочь, и вскоре мы оказываемся на его складе, внизу под крутой скалой на узкой улочке - хорошо знакомое место по нашим прошлогодним мытарствам.
Льет холодый дождь с сильным ветром. В гостинице холодно. Авто болен и недоволен всем. Андрей с Рустамом едут в горы и привозят совершенно мокрый гербарий. Как его сушить? Газеты все мокрые. Приходится покупать новые в мясной лавке: все они одинаковые - на меня то и дело, во время перекладки, смотрит развратная девка в цветном исполнении.
16 июля. День отъезда. Ясный чистый день, все склоны сияют. Непогоды как не бывало, и день обещает быть особенно жарким. Дурсун нам с Андреем оказывает большую честь: приглашает к себе в дом. Две проходные чистенькие комнаты завершаются балконом, откуда открывается замечательный вид на горы и Чорох. Толстая жена сидит на круглых подушках и еле передвигается на кривых ножках. Варит традиционный кофе.
Фотографии на память. На складе Дурсун одаривает нас банками с медом и пачками турецких макарон - очень кстати. Рассказывает о том, что бедный Топ Кадыр лежит в стамбульском госпитале - болен раком. Грустно.
Нужно спешить. Авто придумал поставить машину на мощные пружины. Обещает, если это будет сделано - возьмем любую высоту! Поэтому мы едем дорогой на Моргул и на солнцепеке останавливаемся надолго у автосервиса. Пружины нам обошлись в 15 долларов ... продолжаются непредусмотренные траты. Несмотря на мощные пружины, в горы подниматься рискованно - дорога размыта. Моргул опять нам только моргнул. Мы привычным путем через Борчху возвращаемся на побережье, чтобы осуществить маршрут за Трабзон и еще дальше, за Харшитом выбраться в долину Чороха и далее подняться в горы и перевалы, чтобы собирать растения именно в это время, когда снега в высокогорьях уже растаяли, но еще нет дыхания осени.
На побережье жара, и машина быстро катит по идеальному шоссе. Один городок слился с другим. Все побережье застроено типовыми домами, все довольно однообразно. Пляжей нет, но мелькают красивые отели на берегу. В знакомом Ризе приключение: требуют страховку, а так как ее нет - 100(!) долларов. Это повергает меня в шок, ведь платить, как я понимаю, придется нам. Авто по-русски стыдит турок: "Это стыдно!" Видимо, они что-то поняли, потому что оштрафовали всего на 20 долларов. Но для нас с Андреем это тоже немало... какие аппетиты у этой машины!
Решили остановиться перед Трабзоном на витке старой дороги. Место это мы с Андреем присмотрели еще весной, других на всем побережье и не сыщешь. Уже был поздний вечер, когда у деревни Аракли на крутых склонах мы увидели это заветное место. Дорога ранее вилась над морскими обрывами, потом дорогу спрямили, а старая над обрывом осталась. Но въезд на старую дорогу загорожен камнями - как их отвалить? Мы всем миром напряглись и откатили.
Поставили палатки очень удобно - с трассы не видно, хорошая площадка над морем. Под нами грот, куда можно спуститься крутой тропинкой. В таком гроте, наверное, сидят морские сирены. Вода то и дело разбивается о камни, таинственно. Тут мы и выкупались, так как пляжи почти все усеяны огромными глыбами.
Аракли - место очень интересное. На скалах маквис вместе с древовидным вереском. Льет снова налетевший дождь. Андрей идет на небольшую экскурсию, откуда приходит совершенно обессилевший, ссылаясь на аллергию. Такие приступы бессилия и усталости накатывали на него теперь время от времени и были связаны с плохой работой сердца, он же ссылался на аллергию.
Утром мы покидаем небольшой остров средиземноморской флоры и едем в Трабзон разведать, как уехать катером в Сочи. Нам не хочется возвращаться в Аджарию, где придется отдать последние деньги - через Сочи удобнее.
В морском порту все привычно. Несколько небольших агентств по продаже билетов. Каждый вечер на Сочи отходит большой паром, все просто. Поэтому мы решили, сделав круг через горы, вернуться в Трабзон и отсюда выбираться домой.
На набережной - бесконечные и однообразные магазины, где часто звучит грузинская речь. Шумный восточный город. Часто звучит и русская речь - это челноки. На улицах - степенные, хорошо одетые турки, русские полуголые челноки и особенно челночницы и тут же (редко) встречаются турецкие женщины, все в черном, много и в типовых плащах чуть ли не до пят, головы повязаны платочком. И молодые, и старые.
Настроение Авто портится еще сильнее. Как только въехали в Трабзон и взобрались на холм, в его торговую часть, в самом центре машина остановилась и идти дальше никак не захотела: выскочила свеча. Далее она будет выскакивать с навязчивой регулярностью. Молодежь воспользовалась, удрала в магазины, а Авто привязал веревочкой что-то под капотом, и машина поехала. Правда, нитки, которыми я то и дело снабжала Авто, почему-то рвались время от времени, и приходилось останавливаться. Авто стоит перед поднятым капотом с удивленным лицом и что-то завязывает - и так до позднего вечера.
Благодаря постоянным остановкам сборы сильно увеличились, удалось собрать и на хорошо обозначившейся песчаной литорали с мелким черным песком.
Нужно думать о ночлеге и лагере, но вдоль побережья все тянутся и тянутся обжитые места. Наконец, у городка Саракая кале мы нашли чудесное местечко на берегу у рощи фундука - тут можно поставить палатки, разжечь костер, выкупаться в изумительной бухте. Оля с Рустамом удалились в укромную бухточку. Авто - суровый магометанин - кипел при виде довольно вольных отношений Оли и Рустама. Больше всего его задевало то, что главная инициатива принадлежала Ольге. Я его успокаивала.
С Андреем снова плохо... накатила слабость. Что делать? Взошла луна, осветившая бухту. Ее блики мелькают на потолке нашей палатки, а я все думаю, как помочь Андрею. Эти приступы слабости проходят, и как только Андрей снова чувствует себя сносно, как ни в чем не бывало с упрямством выкладывается до предела.
19 июля. Переборка гербария, сушка газет. Утреннее купание в райской бухте. Но нужно оставлять побережье и ехать в горы к перевалу Эгрибель. Морской макросклон весь порос лесами.
Машина совершенно разбита. Постоянные остановки. Сначала винтик зажигания, потом мотор греется - опять нужно вылезать. Машина остужается, Андрей уходит в горы. К сожалению, Рустам не сопровождает Андрея, не интересуется и не помогает, в основном обследуем склоны мы вдвоем. Ольга большого рвения к науке тоже не проявляет, а Андрей не умеет требовать. На высоте 2000 м - привычные колки из кряжистой осины.
На спуске машина пошла бодро. Леса исчезли, повеяло сухостью. Растительность, облик ландшафта резко меняется. Решено заехать в городок Шебиркарашехир за хлебом. Только подъехали к городу - как раздался привычный звук "бах!" - выскочила свеча. Машина остановилась, до сервиса на окраине города рукой подать, да никак не доберешься! И тут подкатывает на своей машине улыбающийся, доброжелательный и элегантный представитель местного телевидения. Он и помог быстро восстановить свечи, мы опять поехали. Но как только выехали из городка - машина снова стала, и снова неожиданно появилась телевизионная улыбка. Он, как волшебник, что-то снял под капотом, и машина пошла послушно на покатую гору вдали от города, где мы остановились на ночлег.
Здесь все голо и сухо. Воды нет. Светит яркая луна, вдали в городке поет моэдзин.
20 июля. Мы попали в жаркую, сухую сельскохозяйственную страну. Сухие предгорья, поля: часто сажают, косят. Вдоль дороги на полях работают, согнувшись, одетые с ног до головы в ситцевые балахоны женщины. Иногда рядом с несколькими женщинами, с тяпками выстроившимися в ряд, стоит мужчина-надсмотрщик - он не работает.
Так как на нашем круглом пригорке рядом с небольшой скалой сухо, можно привести в порядок гербарий, высушить бумагу, спокойно заложить вчерашние сборы, сделанные во время многочисленных остановок. Мы все же преодолели перевал и были в высокогорьях! Андрей, как обычно, уходит делать сборы. Мы укладываемся, перебираем и, ориентируясь по карте, берем путь на восток к Эрзеруму.
Солнце жарит нещадно. Только выезжаем на ровную, прекрасную дорогу без всяких перевалов, как раздается привычное и ненавистное "Пах!". Далее, как всегда, машина останавливается... поочередно: бензонасос, мотор, свеча! Стоим. А тут глубинка, собирать растения можно только вдоль дороги. И все же кое-что удается. Андрей собирает гербарий, я - грушу, которая, будучи корнеотпрысковой, выскакивает прямо на полях, и ей удается сохраниться и отвоевать свое место под солнцем. В машине невыносимо душно. Рустам с Олей никого не замечают, и заставить их работать трудно. Единственное развлечение во время езды - музыка. У Авто есть две пленки, одна - с аджарской заунывной музыкой - нам не нравится, вторая - какой-то блатной бард с бойкими песенками, среди которых особенно задорно звучит: "Лови момент". Эту музыку любят Оля с Рустамом. Идет невидимая борьба: Авто, измученный старой машиной, стремится к родной музыке, молодежь просит "Лови момент". Воспитанный Авто уступает, но злится.
Весь день по жаре ехали до Исрана, только к 7 вечера допилили. Перед нашими глазами стоит Авто с железной трубкой, которая все время выскакивает. Один раз даже так далеко выпрыгнула в траву, что чуть не потеряли. Днем, в одном поселке ее заклеили эпоксидкой, но она, строптивая, тут же выскочила! Опять собираются турецкие мужчины у открытого капота, заглядывают и многозначительно дают советы, качают головой. Наконец, диагноз поставлен, нужен токарь, на турецком языке "торнадо" (!). В Исране токарь есть, но уехал на моленье, нужно ждать. Поэтому мы отъезжаем на окраину города и устраиваемся на ночлег на одном из холмов в зарослях каменного дуба. Палатки почти скрыты в кустах, ниже, под холмом - долина речки, поселок и плантации. Восходит огромная луна. Вдали звучит заунывная музыка, шум - турки выехали на пикник и гуляют, их истошные крики долго раздаются в вечернем воздухе. Веселье заканчивается лихим катанием на тракторе, который, прознав о нашем лагере, решил приехать с визитом и чуть ли не наехал на нашу палатку. Ночью наконец все успокоились, и наступила блаженная тишина, и главное - предрассветная прохлада.
21 июля. Гербарий сохнет идеально, у нас уже 10 сеток. Выяснилось - токаря не будет. В Килките большой автосервис, но связанный в основном с тракторами. Опять едем вдоль однообразных полей, посреди которых вылезают порослевые груши. "Бах!" - свеча отлетела. На трех цилиндрах с величайшим трудом дотянули до Килкита.
Невыносимая жара. С трудом отыскиваем мастерскую с токарным станком. Опять у нашего капота собирается совет. Наконец трубка выточена, опять деньги и торг. Не верится, но эта поломка устранена. Преодолеем ли мы перевал? Начинается подъем. Вдоль дороги луга, расцвеченные лиловой викой. Множество ульев, в Турции мед - предмет особого внимания. В предгорьях - луга и заросли кустарников. Главное - машина движется.
Большой город в межгорной котловине Эрзинджан окружен военными постами. Его пересекает большая парадная улица. Шумно. Много народу. Бесконечные магазины. Андрей стремится в горы, быстрей бы вверх. Въезжаем на первый над городом холм. Доброхоты, которых всегда много, ухитряются нам объяснить, что дорога есть, но плохая и грунтовая, по которой наша машина не пройдет. Действительно, наш автомобиль не тянет даже на первый холм... Пронзительный ветер разметал купленные газеты. Мы бегаем, подбираем. Андрей хочет поставить лагерь на обочине, на виду у всех военных и жандармов Эрзинджана! Сопротивляемся. Андрей, так желавший попасть в горы, в отчаянии лезет на первый пропавшийся холм: хотя бы что-то собрать! Но все избито, сборы плохие, многое выгорело. Нужно ехать обратно. Андрей решает остановиться чуть ли не прямо в городе, рядом с жандармерией. Еле уговорила уехать!
На дороге абрикосы падают с больших крон развесистых деревьев за дуванами. К вечеру жара не спадает. Нужно ехать за город; везде кордоны, проверки. Нас проверяют трижды. Удается выехать на восток по прямой, как стрела, дороге. Везде поля, где остановиться? На счастье, видим большую рощу тополей. В зарослях лоха на небольшой полянке ставим лагерь, готовим ужин. Становится прохладно, переборка гербария идет в машине. Сушим бумагу у костра. Ни Ольге, ни Рустаму эта изнурительная работа не по душе. Рустам не работает, а видимо, мечтает поймать хоть одну черепаху. Авто просит ехать ранним утром, по холодку, а днем, во время сиесты, заниматься переборкой и закладкой. Много комаров, кусают - вокруг большие каналы с мутной водой для полива полей.
22 июля. Авто встает в шесть утра, надеясь быстро уехать. Светает. Быстро собираемся, укладываем лагерь. Однако Ольга манкирует, долго копошится в своем мешке на колесиках. Как работа, так она долго укладывает мешок! Авто свирепеет, но сказать не решается. В нашем маленьком коллективе мира нет. Не нравится Ольга Автандилу, да и у Андрея она большой симпатии не вызывает. Прежде всего, потому, что ботаника ей совершенно не интересна. Теперь машина идет без остановок. Дорога ровная, места хорошо знакомы. Основные сборы делаем на поросших лесом холмах. Доезжаем до Аш Кале - какие дорогие воспоминания! Сидим на выгоревшей, теперь выбитой летним зноем полянке, размышляем, как нам выбираться к Чороху. Андрей мечтает о высоких перевалах, которые мы проехали с Хари ранней весной, когда растения только просыпались. Но машина туда не пройдет. Придется ехать через более низкий перевал Коп. Как могу, успокаиваю расстроенного Андрея. Ему ведь нужно в этих местах собрать максимально. Он планировал совсем другой маршрут. Мы бродим по пойме, заросшей ивой и облепихой. Андрей говорит мне, что материал собран большой, территория вполне обследована, можно уже писать флору северо-восточной Турции. Говорит, что трудные, связанные с поломанными машинами маршруты утомляют. Но разве он бросит?
Медленно по серпантинам, мимо знакомого предгорья углубляемся в очередную раскаленную котловину, окруженную горами, трепещущими в жарком мареве. Сначала едем по ровной дороге с арыками по обочинам. Далее постепенно поднимаемся на перевал Коп. Слабый мотор хрипит и греется. Мы вылезаем и молчим, идем вверх пешком. Авто в трансе. Но нужно взять эту высоту, самую низкую из всех перевалов. Под перевалом все голо и пустынно. На повороте к Чороху - традиционный памятник Ататюрку в высокой папахе! Небольшой маршрут на перевале. Нарядные рощи на крутых спусках. Останавливаемся в топлевнике в верховьях Чороха. Можно отмыться, немного отдохнуть от жары. Воздух пустынь скрыт за перевалом, но и здесь, в котловине, сухо.
23 июля. Местечко Манден очень приятное. Останавливаемся на зеленом лугу среди тополей. Рядом шумит прозрачный Чорох. После очередной закладки, этикетирования и главное - переборки, собираемся, заезжаем в знакомый Байбурт.
Через день заканчивается срок пребывания Авто в Турции. Дело в том, что грузины, попадая в Турцию, обычно застревают с машиной надолго; в одном месте купят подешевле - в другом продадут дороже. Оказалось, что торговые способности иноплеменников выше, чем у более оседлых турок. И правительство, очень внимательно следящее за прибывающими, ограничило пребывание грузин только 10 днями.
Объезжаем казармы на окраине города и едем полями на восток, останавливаемся в густом саженном тополевнике. Красивый луг в полном цвету, несмотря на пик лета. Тут Андрею раздолье - можно вволю собирать. Солнце в зените, а под тополями относительная прохлада. Сетка переполнена. Дорога идет то вдоль Чороха, то высокими холмами. Голые покатые вершины. В горах - поселки с минаретами. Деревня Лялели. Все женщины в пестрых одеяниях закутаны так, что видны только щелки глаз. Выглядывают из бедных жилищ. Дома лепятся друг за другом на крутом склоне. Дорога идет по центру поселка очень круто. Затяжной подъем. Спуск к Чороху. На крутых склонах вдоль реки можно собирать. В местечке Чатанбахче песчаный берег зарос густым ивняком.
Авто помогает сушить газеты. Андрея он называет то "дед", то "бебе", и относится к нему особенно ласково и с уважением.
Тут бы постоять 2-3 дня! Но время безвозвратно потеряно. Допоздна разбираем, перебираем гербарий. За ужином остатки чачи развязали языки. Долго сидим у костра, ярко светит луна. Авто загорел, выглядит уже не жалким птенчиком, а задорным петушком... Составил разговорник, бойко говорит с турками. Сухой климат пошел его слабым легким на пользу, и ни о каких уколах теперь нет и речи. Мнительность его как рукой сняло. Как мало нужно человеку!
Ранним утром луна на небосклоне быстро тает, и жара вползает в ущелье. Опять сетки, переборка, погрузка - и в путь. Жаль оставлять это диковатое место, где ночью лиса приходила к палатке, прыгала белка! Совершаем небольшую экскурсию на холмы, сложенные древними лавовыми натеками.
24 июля. Вдоль дороги холмы тянутся один за другим, и все вдоль реки. Дорога длинная и утомительная. Поэтому Автандил начинает сомневаться в существовании Испира. Андрей молчалив, мои же утверждения для Авто - не резон. Я - женщина. Все повторяется так же, как и под Байбуртом. Но машина тянет, ведь мы едем долиной. Все ближе Испир, о чем говорят красочные усадьбы с садами, небольшие площадки посеянной пшеницы, к которым подводят воду. Я вспоминаю розовые весенние кружева этих садов. Теперь они темно-зеленые, покрыты пылью. Дорога пересекает поселки. Наконец, мы въезжаем на асфальт. Андрей опять хочет собрать астрагал на подъеме к Овит дагу. Цветков на астрагале опять не нашли, зато нашли цветущую дикую герань, что в какой-то мере успокоило Андрея.
В сонном Испире турки монотонно перебирают четки. Далее - дорога вдоль Чороха, от одной развалины старинной крепости к другой. Пестроцветы далеких гор отливают разными красками. Выходы минеральных вод, где Отари мыл ноги, стараясь омолодиться, теперь огорожены. Источник иссяк. Опять барахлит бензонасос и прочее. Авто умаялся больше нас, всех укачало. Остановились на крутом склоне у самого берега Чороха, недалеко от деревни Копюгорен. Машину оставляем на пригорке, костер разжигаем ниже, на скалах. Палатку ставим еще ниже, на небольшой площадке среди скал. Прощальный ужин, много теплых слов. Несмотря на мелкие трения, мы сдружились. Авто привязался к Андрею, сушит и собирает газеты. Гербарий раздулся. Чорох теперь прозрачен, но так же многоводен. Засыпаем под яростный шум воды.
25 июля. Выеезжаем на асфальт. Быстро проезжаем Юзефили, затем крутыми виражами к перекрестку у впадения Алту, а далее - вниз вдоль Чороха. С трудом заползаем вверх в центр Артвина. Авто отдали палатки и спальные мешки. Нужно срочно разбирать гербарий. Последние прощальные слова, и Авто уезжает, предварительно полностью заправившись. С нами остается огромный тюк сухого гербария и сетки с сырым гербарием.
26 июля. Артвин живет своей привычной жизнью. Гостиница с претензиями и клопами. Но есть вода и место для разборки гербария - это важно. С утра идут переговоры с местными шоферами о поездке на Качкар. За 35 долларов в день возить не соглашаются. Дурсун обещает найти дешевого в родном Ардануче, туда с интервалом в полчаса ходят автобусы. Оглянуться не успели, как мчимся вниз с артвинской горы, а затем вверх по Берте. Денег на этот "променад" с нас взяли кучу. В Ардануче большая тенистая платановая аллея. В летнем кафе млеют мужчины. Дурсун ищет нам шофера, задета его честь, ведь он нам обещал. Но шофера чувствуют нашу зависимость и повышают цену, требуют 40 долларов. Это мгновенно возбуждает темпераментного Дурсуна. Он тут знает всех и разражается бурными проклятиями в адрес таксистов. Полная неразбериха. Никто не спешит, медлительный Восток. Никто не понимает наших забот... Вдруг Дурсун появляется с новым шофером, он готов везти нас на Карчхал и за 30 долларов. О! Не верьте дешевым шоферам! - сказали мы себе потом, когда было поздно. Старик Гусейн весьма вежлив. Знает несколько французских фраз и картинно открывает дверь своего желтого такси. По привычке всех местных таксистов, он нас сразу же обрызгивает одеколоном. И снова мы возвращаемся, мчимся вниз по раскаленной дороге. Сухой гербарий оставляем на складе у Дурсуна: он в дорогу дает нам мед и макароны.
Мы снова едем вверх по трассе вдоль Чороха. Затем мимо Алту, Юзефилли. Все, как было с Топ Кадыром. Но теперь у нас нет палатки, придется останавливаться в гостиницах. Мелькают крепости, скалы. Планируем подняться по необследованному отрогу Качкара. Гусейн все время улыбается, старается изо всех сил. Машина перегрелась, мы заехали в тупик, заблудились. Нужно возвращаться вниз, на центральную дорогу... Досаде нет предела. Время потеряно. Только затемно добираемся до Пархала. На подъезде к поселку на фасадах домов соблазнительные названия так называемых "отелей". Жители этого поселка смекнули, что тут проходит туристическая тропа, и в каждом доме теперь "отель". У толстой турчанки есть душ, умывальник! В большой комнате на диване рядами расположились туристы разных народов...
27 июля. Пархал. Наконец, можно в горы. Дорога плохая, машина - тоже. Ущелье поросло ольхой, дубом. После часа езды вверх машина не тянет. Любезный старичок остается в своем желтом такси. Вспоминаем Топ Кадыра, который в соседнем ущелье с легкостью преодолевал крутые подъемы... Идем вверх пешком. От самой последней в горах деревни берем напрямик круто вверх на скалы в альпийскую зону. Вдоль горных ручьев поднимаемся на высоту 2600 м. Здесь, на крутых обрывах, почва не выбита, скот отгоняют выше. Не верится, что мы весь этот огромный путь преодолели сами. Сверху видны глубокие овраги, деревни на крутых склонах и в дымке исчезающие горы. Ниже лесной пояс. Очень устали. На подходе стали сомневаться - не пропал ли наш возница. Очередной поворот, а желтого такси все нет. И вот, наконец, зажелтело. Любезный, крайне предупредительный Гусейн опять помпезно открывает перед нами двери машины.
В нашем "отеле" перемены: хозяйка стремится нас выгнать. Она едет на воды к "дохтуру", поэтому мы должны освободить помещение ровно в шесть утра. А главное, ее не устраивает наша грязь на балконе, где мы закладываем гербарий и сыплем с растений землю.
28 июля. Хозяйка поднимает нас чуть свет. Хотя договаривались за 3000 000 лир, орет, берет со скандалом 4 000 000. Попробуй поспорь! Пропали мои туфли, а у Оли - юбка со свитером. Несмотря на наши постоянные перекладывания вещей, одежду вытащили как раз из мешка!
Теперь едем на Арсиянский хребет. Раскаленными дорогами, в пыли, спускаемся в Юзефили, вниз по Чороху и вверх в высокогорье к Шавшату.
Под Шавшатом высокие горы, поросшие лесом, обрывы над рекой. Проезжая, вспоминаю Топ Кадыра, его деревню, прилепленную к крутому склону. Вспоминаю, как он сигналил снизу, чтобы родные его услышали. Как ждала его любимая слабоумная дочь и как заболел Андрей дизентерией, и далее - все то страшное, что было связано с этой болезнью. Теперь бедный Кадыр умирает от рака в Стамбульской больнице, и Аллах, которому он так верно молился, не помог ему, веселому и невезучему. Жаль его.
Жара невыносимая. Вдоль дороги несет воды Берта - голубая, прозрачная, стремительная. Белые берега в крупной круглой обкатанной гальке. За руслом - крутые склоны, по которым тянется асфальтированная гладкая дорога. Выше она поднимается в густых ельниках. Скот сильно выбил корни елей. В городке Шавшат останавливаемся в отеле " 8 марта". Что это за знаменательная дата, нам выяснить не удалось. До позднего вечера пишем этикетки, закладываем, перекладываем, сушим сборы с Качкара. Вечерняя прохлада спускается на город. С балкона видны склоны гор, поросшие елью. В вечерней прохладе слышны детские голоса. Умиротворение. Всходит луна.
29 июля. Горы затянуло. В сплошном тумане поднимаемся к перевалу. Мирные картины: горные луга, стога сена. Рядом за перевалом совсем близко Аджария. Ландшафт совершенно не похож на аджарский. Поднялись на ровную, как стол, яйлу. С Андреем идем в полном тумане. Все выбито скотом, одна щучка устояла под копытами овец. Неожиданно туман рассеивается, и перед нашими глазами открываются: стада, летовки, кошары, овцы, коровы. Припекает солнце. Только у ручьев кое-что удается собрать. Вдруг Андрей снова ослабел, говорит, что запах скота действует на него отрицательно - аллергия. А может быть, высота?.. С трудом возвращаемся и быстро спускаемся вниз, в жару долины Берты, а затем в Артвин.
Прощаемся с Гусейном. Плохо ли, хорошо ли, но с ним удалось съездить в высокогорья. Артвин живет своей вечерней оживленной жизнью. Вся гора светится, словно пасхальный пирог. На вершине его -главная улица, запруженная народом. Заунывно пищит турецкая музыка в ресторане. Грузинские проститутки наряжаются, собираются на промысел. Кричит в огромной мечети муэдзин. В центре города рядом с муниципалитетом стоит безучастный и грозный Ататюрк.
Гербарий разросся. Опять бесконечная переборка. Нужно успеть высушить или хотя бы подсушить свежие большие сборы. Весь вечер уходит на переборку.
30 июля. Артвин.Чуть свет номер нашей гостиницы оглашается громовым голосом Дурсуна, впору соперничать с муэдзином. Это он приехал за нами, будет провожать в Трабзон. Не проходит и часу, как мы со своим большим багажом грузимся в такси и виражами, по жарким поворотам-"дуракам" спускаемся вниз, в узкую турецкую хорошо знакомую улочку к складу-магазину Дурсуна. Огромное помещение со следами муки, стиральные порошки, грязный, турецкий туалет. Как будто и не прошло года, как мы паковали тут гербарий, собираясь в Батум. Мы опять пакуемся, благо есть место и нет муки, которая вызывала в прошлом году у больного Андрея приступы аллергии. Оставляем Дурсуну газовый баллон, сетки и вьючный ящик, договариваясь о следующем приезде. В Артвине мы были в последний раз.
Главное для нас сейчас - компактнее упаковать вещи. Мы ведь впервые едем паромом, и я волнуюсь, как бы не обнаружили недозволенный груз - гербарий. А если "засветят" и включат в компьютер - то пиши-пропало Турция и будущие поездки. А пока пьем чай в затхлой чайной с грязными скатертями, едим большой арбуз и ждем автобус. Нужно наш груз подтащить к основному шоссе, где будет ровно в 4 часа проходить автобус, который повезет нас в Трабзон. Обо всем ранее договорился Дурсун, забронировал билеты. Он, как всегда, оказывает нам максимальную помощь. Отсюда, из грязного склада можно позвонить и в Москву, и в Тверь. Высокий и грузный, в старом поношенном костюме, он помогает нам вынести наши большие тюки на центральное шоссе. Лишний раз поговорить по русски, пофилософствовать - его любимое занятие. Русских уже нет в Артвине. Рус-базар закрыт.
Стоим у нижнего поворота. Прошло пять лет с того дня, как мы впервые с Дато и Зурабом приехали на это место поздним вечером и долго сидели в машине, ожидая Дато. Тогда для нас все было внове, теперь же мы хорошо знакомы с этим городком и его окрестностями. Сколько раз мы тут бывали в разное время! Но это - последний раз.
Ожидание всегда тревожит. Придет ли автобус, посадит нас или промчится мимо? Андрей не теряет времени, делает описания. Мимо на сильной скорости пролетают машины. Наконец, появляется огромный двухэтажный автобус: удивительно, как он на таких крутых склонах и поворотах лавирует. Грузимся, трогательно прощаемся с Дурсуном. Дверь захлопывается, и мы, сидя на мягких сиденьях, из окна посылаем прощальный взгляд на горы. Автобус мчится с головокружительной скоростью, затем поднимается на перевал, оттуда вниз и по побережью. Всего за 8 часов мы домчались до Анкары. Бойкая стюардесса с кривыми зубами и густыми румянами лавирует в салоне, словно циркачка, разносит кипящий кофе. Всего одна, но большая остановка в Ризе и далее, на той же скорости вплоть до Трабзона знакомой дорогой.
Поздно вечером выгрузились на Трабзонском автовокзале. Тут же рядом через дорогу - гостиница. Дагестанка средних лет бойко говорит по-турецки, она работает в этой маленькой гостинице. Рассказывает- у нее в Дагестане взрослый сын, которого нужно кормить, поэтому она в Турции. Большая комната выходит на главное шоссе, под окном мчатся машины. Нужно перебирать гербарий, но мы голодны, нужно разведать, где мы находимся, где морской порт - лиман. Идем бесконечной улицей вдоль моря мимо бесконечных магазинов и ресторанчиков, но до лимана не доходим.
Наша гостиница оказалась ни чем иным, как вертепом. Дагестанка преобразилась: на ней яркие желтые брюки и алый бант в черных волосах. В комнатах шум. Пришлось на ночь забаррикадироваться, так как "гости" рвались и к нам.
31 июля. Сам хозяин вертепа, пожилой благообразный усатый турок, за сходную цену доставляет нас в морской порт. На причале стоит огромный паром. Покупаем билеты. Мы - обладатели каюты, куда складываем свой драгоценный груз. Никто ни о чем нас не спрашивает. Рустам с Ольгой быстро исчезают. Мы с Андреем свободны и не связаны со сбором растений. В ресторанчике с видом на море Андрей заказывает котлеты - соскучился по русской кухне.
В скверике медленно, словно жуют жвачку в жаркий день, степенные турки перебирают четки. В витринах бесконечных столовых под названием "локанта" на огромных вертикальных вертелах поджаривается шаурма - турецкое блюдо из баранины, нечто похожее на шашлык. А на горизонтальных вертелах крутятся жирные курицы. В праздности, покупках день пролетает быстро.
Мы стоим у причала, жарко. Заходить на паром в душную каюту не хочется. На всех парусах из Сочи подплывает быстроходная "Комета". Из нее выскакивают жирные полуодетые женщины, мужчин почти не видно. Они быстро и деловито, почти бегом отправляются за покупками - им нужно обернуться до отхода парома. Это Сочинские челноки: они покупают здесьтовар, а сбывают его в Сочи. Полуголые суетливые тетки резко контрастируют с одетыми с иголочки и застегнутыми на все пуговицы неторопливыми турками. Тут же черные монашки, еще турчанки в типовых плащах, похожих на те, что носили все в СССР в 50-е годы, - и это в жаркий день! Разноликая толпа.
Время бежит. Скоро отход теплохода. Синее море. Мы идем по молу и любуемся холмами Трабзона.
Паром отчаливает, мы в открытом море. Быстро темнеет. Все корабли похожи друг на друга - белая пена за кормой, белые чайки. Бесконечная полоса светящегося побережья постепенно исчезает... Челночницы - развратные матерщинницы, пьют водку в кафе. Мы же перебираем гербарий, оставляя в маленькой каюте на память очередную огромную кипу газет.
1 августа. Ясное утро. Мы в открытом море. Где-то за дымкой -родная Аджария, потом мятежная Абхазия. В море плещутся дельфины, в прозрачной синеве воды скопления полиэтиленовых пакетов сопровождают паром весь путь.
В Сочи таможенная проверка. Большая очередь стоит на солнцепеке. Здесь никто не обращает внимания на наши тюки. Проверка формальная. Толпа пассажиров спешит со своим товаром. Мы на Родине. Шумный вокзал. Полная неразбериха.
Через два дня мы в Москве.
В середине августа Андрей уехал в экспедицию в Смоленскую область. С ним, как это бывало раньше, поехал его верный помощник - наш сын Павел. Я упрямо осталась на даче дописывать книжку о Южной Колхиде. Андрей ворчал: "Все книжки да книжки". Обидно. Андрея нет, сырая рукопись книжки лежит пока в столе. Не доходят руки.
