Яницкий О.: Вячеслав Леонидович, вы всегда выступали как инноватор, поэтому, в известном смысле, и как неформал. Что это, черта характера или игра случая, стечение обстоятельств?
Глазычев В.Л.: Я был неформалом скорее по случаю, а не вследствие какой-то ясно выраженной идеологии. Все мое существо стремилось к тому, чтобы быть "формалом", то есть выполнять те задачи, которые, как мне казалось, нужно решать. Темперамент толкал к действию, однако никаких возможностей для этого в рамках формально организованного действия не было. Поэтому я стал изыскивать или сочинять какие-то способы, чтобы вопреки всему решать эти задачи.
Яницкий О.: Ну а все же, был ли "спусковой крючок"?
Глазычев В.Л.: Да. В 1961-1962 годах я учился в Польше, где эффект "их" пятьдесят шестого года еще ощущался. Я погрузился в совершенно иную культурную ситуацию, был счастлив оказаться в ней удачно, то есть иметь контакты с самыми разными людьми. Я жил, наблюдал, общался в неформальной среде института, университета, союза архитекторов. Наверное, это легло на уже подготовленную почву, однако задало мощный импульс самоопределения целей. И когда я вернулся обратно, то конфликт с прошлой средой (деканатом и пр.) был просто неизбежен.
Там, в Польше, я научился многому, но главное - стал задавать себе вопросы. Делал проект атомной станции и все время спрашивал себя, зачем она, почему она такая...
Яницкий О.: И это был путь в неформалы того времени?
Глазычев В.Л.: В известном смысле. Потому как поняв, что в ближайшие десять лет в архитектуре ничего путного происходить не может, я вошел в дизайн как движение. Сразу же став в оппозицию к нормативистскому функционализму гегельянского толка. Поскольку ситуация меня все время отбрасывала в аутсайдеры, ничего не оставалось, как искать незанятый канат или танцевать на нескольких сразу. Но в принципе я был бы рад служить державе, активного диссидентского отношения у меня никогда не было. Не было и позже, хотя я относился к диссидентам почтительно. Было другое: настойчивое стремление выработать свою логику "самостояния", то есть делания иначе.
Яницкий О.: Но вы были не просто аутсайдером, а инноватором-аутсайдером, это нечто совсем иное.
Глазычев В.Л.: Вероятно, хотя не задавался специально целью делать инновацию. Она появлялась как естественное следствие желания решать задачи, которые никто не решал, а может быть, и не видел. А это совпадало с другим желанием - не быть связанным с определенной ячейкой, клеткой "номенклатуры" знаний и умений, где бы и кем бы она ни была задана. "Протест невозможности". Тем и живу по сей день, и если что-то новое действительно получается, то как бы по необходимости. Потому что вместе соединяются далекие предметы. Кстати, для вас, занимающегося "корнями" инициатив, наверное, небезынтересно, что во мне давно зрела мысль о ложности или чрезвычайной условности привычной для сознания границы между XIX и XX веками.
Яницкий О.: Вы много занимались "Мемориалом". Схема та же: сначала - необходимость, потом инновация. Или по-другому?
Глазычев В.Л.: Не я нашел "Мемориал", а он меня. Так что внешне вроде я просто выполнял свою служебную роль. Они искали поддержки, и я пошел навстречу. Мне их цели были близки, но одновременно я преследовал и цель подъема престижа Союза архитекторов, вывода его на позицию более высокую, чем примитивно сервилистскую. Так что роль была вполне функционерская, но отнюдь не тривиальная.
А вот дальше... дальше этот процесс очень многому меня научил. Я говорю сейчас не о конкретном результате. Хотя ситуация фантастична сама по себе: в Ленинграде зарегистрировано местное отделение всесоюзного общества "Мемориал", которое само еще не зарегистрировано. Но главное не в этом. Дело в том, что я столкнулся с иной логикой, иным социальным опытом. Опытом, который превосходил мои способности суждения. Я столкнулся с логикой настоящей оппозиции. Не той, внутренней, которая присуща многим, а той, которая способна идти на митинги, в участок, собирать подписи, стоя часами на холодном ветру... Это было все настолько другое, что у меня возник чрезвычайно сложный комплекс чувств.
Как реалист, я никак не мог принять крайностей их позиции. Но как человек, старающийся понимать, я понимал их позицию и ее отличие от моей собственной. Не скрою - они меня раздражали, потому что, как человек тертый, я знал правила игры, а они, как бы учитывая эти правила, стремились в действительности навязать мне свою игру. Но самым трудным было отказаться от привычки решать задачу самым быстрым и эффективным способом. Диалог, к которому я всегда взывал и следовал, в данном случае был не совсем честный, поскольку я был твердо уверен в своем преимуществе - конечно, не в силовом, а в знании развития ситуации... И вот здесь я совершил тактическую ошибку.
Активисты "Мемориала" принесли проект устава общества. И вместо того чтобы вместе с ними терпеливо, пункт за пунктом его обсуждать и разбирать, я взял да и написал альтернативный его вариант, от первого до последнего слова.
Яницкий О.: Для вас это характерно, это в вашей логике.
Глазычев В.Л.: Но здесь-то это и не могло пройти и вызвало у моих партнеров неадекватную, с моей тогдашней точки зрения, реакцию. Они это восприняли как недоверие и отторжение. И только тогда, когда мы прошли этот кризис, нашли компромисс и благополучно прошли стадию конфронтации, я понял, что моя миссия выполнена и теперь надо просто - не мешать. Конечно, необходимая техническая помощь им постоянно оказывается, но они - суверенные, самостоящие лица. Осознать, что ты сыграл роль "строительных лесов", и эта роль - нормальна, это очень крепкая наука. Она простирается за рамки "Мемориала". Степень моей личностной терпимости возросла на порядок. Я столкнулся с опытом, который заставил меня расширить рамки моего собственного опыта. Расширить качественно.
1991
