О том, что классик адыгейской литературы Исхак Шумафович Машбаш приступил к работе над новым историческим романом, посвященным интереснейшему периоду адыгского средневековья – династии черкесских Мамлюков, я узнал практически одним из первых. Первая встреча с писателем состоялась в 1993 г., когда в свет вышла моя первая научная работа о черкесах в Египте, Как писатель, имевший уже ценнейший опыт в исторической романистике, Исхак Шумафович сразу проявил живой интерес к теме черкесского присутствия в Египте.
Теперь мы видим, что прошедшие 12 лет стали в творчестве писателя годами восхождения на целый ряд пиков литературно-исторического Олимпа. Только читая романы Машбаша, вышедшие в этот период – "Раскаты далекого грома", "Жернова", "Хан-Гирей", "Два пленника", "Из тьмы веков", "Адыги", "Рэдэд", – даже искушенные ценители исторической романистики получают целостное видение исторического прошлого адыгского народа.
Я далек от стремления выступить в качестве критика-литературоведа. Мой отзыв носит характер вольного рассуждения о творчестве писателя, книгами которого я интуитивно увлечен с ранней юности. "Сто первый перевал" я прочел, наверное, в течение одного дня. Эмоциональное впечатление не забыто мною и сейчас, спустя более 20 лет. Это была первая книга, пробудившая во мне интерес к адыгской теме. Хотя сюжет, казалось бы, ин; тернациональный, но есть в книге неповторимое этническое звучание. Общечеловеческая трагедия преломлена адыгской ментальностью, необыкновенно родным мироощущением. Да, это то самое слово – "родное", усвоенное с материнским молоком и через звуки родной речи.
Тема адыгского рассеяния по миру, вызванного трагическим исходом Кавказской войны, зазвучала пронзительно в поэтическом творчестве Машбаша очень давно – по крайней мере, за десятки лет до того рубежа, когда об этом стало возможно говорить без страха перед властью. Никому в те годы не пришло бы в голову осуждать поэта за то, что, побывав в странах Ближнего Востока, он не написал об адыгской диаспоре. Вполне политкорректно было упомянуть о справедливой и самоотверженной борьбе арабского народа против мирового зла – империализма. Большего никто не ждал. Вспомним, как советских евреев выгоняли на демонстрации по осуждению сионистской политики Израиля. А тут вдруг адыгский поэт смело и честно возвышает свой голос и смеет напоминать миру о трагедии своего народа!
Представляется справедливым, что автором первого исторического романа о черкесских правителях Египта стал именно Исхак Машбаш – писатель, который вот уже более полувека раздвигает горизонты адыгской словесности.
Без такой книги, как "Восход и закат", историческая эпопея Машбаша была бы неполной. Да и сам взгляд на адыгскую историю этих веков неполон без рассмотрения самой крупной адыгской диаспоры Египта. Обращение к этой теме позволяет нам приблизиться к осознанию ее уникальности, неповторимости, величия. Величие видится, прежде всего, как величие духа. Люди, захваченные в плен в результате внешних войн либо междуусобиц и проданные в неволю, оказавшись за тридевять земель в чужой стране, преодолевают тысячи препятствий и возвышаются на самую высшую ступень могущества.
Каким был внутренний мир такой личности? Меня как историка всегда интересовал этот вопрос. И я нашел его в книге Исхака Машбаша. Диалоги мамлюкских персонажей, их раздумья о пройденном пути и окружающих народах – мощно, очень правдоподобно представляют нам внутренний мир человека Черкесии, волею Провидения сформированного в двух древнейших и совершенно несхожих культурных традициях – адыгской и египетской. Каким уникальным становился опыт такого человека? В Черкесии – горы, сплошь покрытые лесом, сотни рек, холодные зимы. Общество Черкесии – настолько децентрализованное, насколько это вообще возможно. Это страна формально христианская (по преимуществу католическая), но на самом деле языческая, друидическая.
Адыг, живший в родной среде, переживал настоящий культурный шок, оказавшись на берегах Нила. Вокруг – безжизненная пустыня, чернокожие люди, дефицит питьевой воды. Население раболепно поклоняется Богу на небесах и Султану в цитадели. Египет – страна военного коммунизма при фараонах – в исламский период несколько трансформировался, но никакое исламское законодательство и никакая кораническая идея равенства не были способны совладать с психологией феллаха.
Таким образом, из самой децентрализованной страны адыгский уроженец попадал в самую централизованную деспотию. Из страны садов – в пустыню. Из горного ландшафта – на абсолютную плоскость. Из страны, практически лишенной городских поселений, – в самый большой город планеты Каир с небоскребами его минаретов и многоэтажными жилыми зданиями.
В юности такой адыг был проникнут духом почитания священных рощ и участвовал в друидических молениях, а тут вдруг в одночасье был вынужден приобщиться к строжайшему единобожию. Замысел писателя грандиозен: в одном романе представлены четыре важные эпохи в истории мамлюкского Египта и соответственно те султаны-адыги, правление которых имело выдающееся историческое значение, – Бибарс I, Калаун, Баркук, Кансав. Писатель обнаруживает впечатляющую эрудицию, основанную на знании арабских хроник и записок европейских путешественников. Это его знание уже само по себе делает роман исключительно интересным для российской аудитории.
Я не могу вспомнить ни одного исторического произведения из всех созданных нашими писателями об этой эпохе и обширном регионе арабо-исламской цивилизации, в котором мамлюки Египта получили бы более или менее приличное освещение. Романы Радия Фиша и Сергея Бородина, при всей их насыщенности востоковедной терминологией, уже при первом сравнении на порядок уступают погруженности в материал Машбаша. С Исхаком Машбашем сопоставим Джеймс Олдридж с его публицистическим произведением о Каире, но его марксистские лозунги и откровенная фобия мамлюков сильно подпортили впечатление. Психологизм Машбаша, его интерес к человеку вне его национальной принадлежности делают его книги достоянием всех людей.
При всей любви к своему народу, Машбаш выше всего ставит истину. Он не утаивает от своего читателя темных сторон истории и не стремится изобразить черкесских мамлюков как исключительно героическую и благородную публику. Образ Бибарса в романе соткан из цветных ниток, но при изрядной доле черного. В полной мере продемонстрирована коварность и жестокость, но при всем том автор не демонизирует Бибарса.
Прослеживая его путь из пасторального пейзажа Черкесии к по сути императорскому трону Каира, Машбаш показывает нам беспрецедентно враждебную обстановку внутренней жизни мамлюкских кланов, где верность своему собрату по оружию заменяла весь спектр родственных чувств. Образ султана Бибарса nо-настоящему полнокровен: это и верный друг, и сентиментальный отец семейства, и коварный "солдат удачи", по трупам соперников идущий к заветной цели.
Его успехи на внешнеполитической арене потрясающи – это действительно "Лев Египта". Под его руководством мамлюки громят монголов и изгоняют из Палестины и Ливана крестоносцев. Военный гений Бибарса до сих пор недооценен в истории. А между тем очень тяжело подыскать ему достойное сравнение с другими правителями средних веков. Кто еще мог разбить монголов в зените их военной славы и в самый разгар их экспансии на Запад? Причем это был не разовый, случайный успех, а многократно повторенный показательный разгром монгольских армий в чистом поле с копьем наперевес! И тут же, как бы нехотя отвлекаясь, Бибарс одно за другим уничтожает государства крестоносцев, берет штурмом их твердыни, каждая из которых считалась чудом фортификации и располагала храбрым гарнизоном.
Итак, под началом бывшего адыгского раба мамлюкская армия сломала хребет и лучшим воинам Запада, и лучшим воинам Востока! Бибарсу совершенно явно проигрывают и Саладин, и Мехмед Фатих, и Карл Великий, и Батухан, и еще очень многие знаменитые исторические персонажи.
Преемники великого султана-воителя оказались на высоте и сумели сохранить его обширное наследие на протяжении весьма длительного по меркам средних веков периода в 250 лет. После смерти Бибарса атаки монгольских императоров на султанат мамлюков длились еще около 30 лет, пока окончательно не захлебнулись в собственной крови.
Правление Мамлюков стало эпохой наивысшего процветания исламского Египта: безопасность жизни и соблюдение законности позволили арабскому населению преуспевать в градостроительстве, торговле, науке, ремесленном производстве и сельском хозяйстве. При Мамлюках в Каире царил особый веротерпимый дух, притягивавший вольнодумцев, философов и диссидентов со всего исламского мира.
Христианское и иудейское население было полностью ограждено от произвола мусульманских клерикалов и наравне с арабами пользовалось всеми выгодами мирной и стабильной жизни. Далеко не всем нравилось такое отношение черкесов к этноконфессиональным меньшинствам. Так, один заезжий богослов из Магриба (Алжира) упрекал черкесов: "Как вы можете одолеть татар, если ваши христиане и иудеи ведут себя как хозяева?"
Исхак Машбаш разгадывает этот секрет мамлюкскои веротерпимости, которому уделяют внимание многие маститые востоковеды. Разгадка кроется в самой ментальности черкесских правителей, их языческих пристрастиях. Тело умершего султана его сподвижники и друзья детства укладывают в деревянный гроб и подвешивают к потолку мечети! Это не что иное, как переживание своего друидического происхождения. "Воздушное погребение" в гробах на деревьях – специфически адыго-абхазский обычай со времен меотов и зихов вплоть до XVIII века. "Защитники ислама" не могли в одночасье забыть древнюю магию своей страны и, как показывает Машбаш, и не стремились забыть. Напротив, египетские черкесы трепетно относились к своему языку и обычаям.
Как раз этот пласт романа придает ему связь с темой Черкесии. Поразительно, насколько интуиция писателя способна сравняться и даже в чем-то превзойти научный анализ. Поэтому, рисуя особый веротерпимый уклад мамлюкского строя, писатель Машбаш опережает востоковедное сообщество в понимании природы такой толерантности. Это не примитивная механика безразличия к вековым дрязгам монотеистических партий со стороны язычника-древопочитателя. За этим стоял сложный духовный уклад адыгского друидизма, обожествляющего природу и глубоко толерантного по своей сущности.
Очень интересна та часть романа, которая посвящена султану Баркуку. Правление его совпало с эпохой знаменитого и столь же ужасного Тамерлана. В наши дни знают это имя не хуже имени самого Чингиз-хана. В Тамерлане можно признать реинкарнацию великого основателя монгольской империи. По степени неумолимой жестокости Тамерлан даже превзошел Чингиз-хана. Одни башни из отрубленных голов говорят сами за себя. И к 1393 г., когда владения великого хромца вплотную приблизились к границам мамлюкскои Сирии, население ее застыло в немом оцепенении.
Вся надежда вновь была обращена к защитникам-мамлюкам. Причем многие уговаривали мамлюков проявить благоразумие и признать себя вассалами Тамерлана. Но не таков был Баркук, сын пастуха из Зихии. Он приказал казнить послов Тамерлана – поступок жестокий и нарушающий нормы общения между странами. Но разве сам Тамерлан не поставил себя вне этих норм?
Мусульманские шейхи и улемы Каира пришли в ужас – ведь за такую пощечину завоевателю могли поплатиться не только черкесы, но и сотни тысяч арабов. Наверное, ни один человек в мире не сомневался в том, что Тамерлан обрушится на Сирию и Египет во главе своих полчищ. Не сомневался в этом и сам Баркук, спешно выступивший на север Сирии. И тут произошло практически чудо: Тамерлан, простояв у порога Сирии несколько месяцев, молча ретировался.
Страницы романа, раскрывающие этот психологический поединок, для меня, как для историка, изучавшего период Баркука, крайне любопытны. Они раскрывают феномен горца во власти: храбрость, помноженная на коварство, в сочетании с тонким знанием способов управлять человеческой природой. Неслучайно Джон Глабб сравнивает Баркука со Сталиным. Неслучаен и тот огромный интерес, который вызывал к себе Баркук со стороны современных ему интеллектуалов: ибн Халдун, Бертрандо де Мижнанелли, ибн Арабшах, Макризи, ибн Тагри Бирди – таков список биографов Баркука, единственного непобежденного врага Тамерлана.
Заключительная часть романа посвящена султанам Кансаву ал-Гаури и Туманбаю, правление которых завершает героическую и трагическую эпоху черкесских царей Египта. На долю последних султанов выпало тяжелое испытание – война с османскими турками. Этот период интересует писателя еще и в том плане, что османская угроза затрагивала не только владения мамлюков, но и их родину – Черкесию. Это как бы преддверие большого и сложного периода в истории страны адыгов, связанного с историей Османской империи, роста ее могущества в регионе Черного моря.
По меньшей мере, в предыдущих романах Исхака Машбаша осмысливается роль Турции в исторической судьбе адыгов. Автор сумел отойти от штампованного образа Турции и яркими мазками рисует причудливый узор турецко-черкесской интриги. Турецкий султан Селим Грозный всюду сталкивается с черкесами, и в его собственном окружении – черкесы. Черкесия еще христианская страна, а ее уроженцы возглавляют страну, являющуюся основным военно-политическим соперником Турции в "исламском мире.
Это самое талантливое описание того, как руками черкесских изменников готовится гибель черкесского царства на берегах Нила. В чем истоки крушения этого политического симбиоза арабов и черкесов? Как этот предательский душок уживается в одной грудной клетке с возвышенными ценностями адыгства? И как это сочетание еще сработает в годы отчаянной борьбы с Крымским ханством, Османской Турцией там, на родине, – в Черкесии?
Закат адыгской империи в Египте был обагрен кровью ее последних рыцарей. Образ Туманбая незабываем в анналах истории Мисра, а его художественное воплощение у Исхака Машбаша, я уверен, будет столь же незабываемо для многих поколений читателей. С этим образом автор связывает самые благородные черты человека Черкесии, самые пестрые фантазии рыцарской натуры. Этот султан-рыцарь стал наиболее характерным воплощением уходящей эпохи, когда панцирная кавалерия черкесов в изысканном облачении своих геральдических эмблем победоносно шествовала и по заснеженным полям Скифии, и по пустыне Синая. Но настал 1517 год, и она была хладнокровно расстреляна из передовой турецкой артиллерии.
Роман написан на одном дыхании, его прочтение доставило мне подлинное наслаждение от прикосновения к яркой эпохе, морю людских страстей. Его главный герой – это человек Черкесии. Место действия – мир. После этого романа мы можем сказать, что адыгское средневековье не было мрачным. Оно полноцветно уже хотя бы потому, что это была эпоха расцвета адыгской цивилизации.
Как историк и как читатель я хочу пожелать Исхаку Шумафовичу Машбашу ни в коем случае не терять интерес к теме "Восхода и заката". Я рекомендую это произведение не только любителям творчества писателя, ценителям исторической романистики, но также и моим коллегам – востоковедам, кавказоведам, мамлюковедам. Каир при черкесских Мамлюках стал городом "Тысячи и одной ночи". Роман Исхака Машбаша – талантливое, реалистичное послесловие черкесской легенды Каира.
Самир ХОТКО, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник отдела этнологии АРИГИ
Советская Адыгея (Майкоп). 11.05.2006
http://www.abkhaziya.org/news_detail.html?nid=11854
