По прочтении очередной книги Виктора Пелевина – "Искусство легких касаний" - захотелось поделиться и с теми, кто это уже читал её и с теми, кто такое вообще не читает, набором возникших мыслей.
По силе воздействия на читателя три части, составляющие книгу, очень различаются.
"Иакинф" - повесть, первая в ряду, продолжает пелевинский ряд сказок с арматурой актуальности. Хотя, надо признать, что скармливание некому божеству неосторожно подставившихся людей, пусть и не самых высших человеческих качеств, для производства никому из смертных невидимого света - идея новая и сюжетно занимательная.
Но не более того.
Хотя и не менее.
"Искусство легких касаний" - повесть, на мой взгляд, откровенно слабая. Я это утверждаю не потому, что могу написать что-то более сильное, а только потому, что приходилось читать нечто лучшее.
Слаба повесть и для самого Пелевина.
Мастер ошеломительных сюжетных лабиринтов здесь не дотягивает до своей же планки: гора перемещений и напряженных деяний автора как бы пересказанной им книги, рождает мышь. Финиш в виде разоблачений советских источников формирования такой х…. (здесь я пользуюсь терминологией автора), как феминизм и политкорректность малого стоит и потому не сильно впечатляет.
А вот рассказ "Столыпин", как мне видится, сполна окупает читательский интерес ко всей книге.
И суть здесь не в сюжете: идея и этом случае оказалась не нова: в предыдущем романе Пелевина «Тайные виды на гору Фудзи» - в меню разностей, предлагаемых для оживления и раскраски тяжелой и нудной жизни толстосумов, нечто подобное уже предлагалось.
Суть в исполнении.
Уже давно люди богатого звания обуяны мимикрией в представителей нижних и нижайших слоёв общества. Матроны на полном серьёзе играют проституток. Бизнесмены реально внедряются в кланы бомжей. Даже ТВ отметилось, создав серию передач об анонимном явлении больших боссов в виде работников мелкого пошиба.
А история подобных похождений достаточно древняя: правитель Багдада Аль Рашид, как описывают очевидцы, ещё в VIII веке переодевался в простое платье и «ходил в народ»...
Зачем богатенькие это делали и делают?
Напрашивающийся ответ - с жиру бесятся - не полностью отражает реалии. Хотя и это тоже.
В "Столыпине" Пелевин открывается нам иной вариант ответа на это, как может показаться, странное поведение новых русских аристократов.
Дело в том, что с возрастом стремление к доминированию не исчезает, а лишь усиливается по мере того, как люди, карабкаясь, и отпихивая друг друга, выползают на верхние уровни финансового Олимпа. Люди постоянно меряются, с самого рождения - силой, ловкостью, длиной... ,потом толщиной кошельков и потом снова длиной, но уже яхт.
И вроде бы все ясно: яхта Халифы ан-Нахайяна - Президента ОЭА, самая длинная (180 метров) и самая дорогая ($600 млн) в этом мире. Потом идёт Абрамович с какими-то жалкими 162 метрами, а затем и все остальные, страдающие комплексом неполноценности, с болевыми ощущениями, сила которых равна разнице между доступной им длиной и недостижимым максимумом.
Но не все так просто.
Длина, это только одно измерение.
Все, как часто у Пелевина, начинается просто, но не « в лоб», интрига пока скрыта: в отсеке столыпинского вагона, среди пяти заключенных, объявился рассказчик, он и ведёт. Постепенно накал повествования возрастает.
И в вагоне, где перевозят арестантов создалась ситуация круче крутой: богатый Буратино играет авантюриста. Те, немногие читатели, имеющие некую практику приобщения к подобному, и кому в силу опыта дано понять суть феерической интриги в повествовании, мастерски, досконально, совершенно реалистично выписанной автором, наверняка невольно потели, понимая, что творится в арестантском загоне пересыльного вагона. Выхода-то у героя нет. От слова – совсем. Жить ему остаётся, как той жене, что выбросила удочки мужа: часа два, три, не более.
Но тут ситуация ломается.
Суть интриги рассказа оказывается неизмеримо выше разборок в зековской среде. Она в том, что потенциал осознания твоей крутизны определяется не только длиной тобою достигнутого, но и глубиной на которую при этом ты способен опуститься. И вот здесь-то и рождается совсем иное качество эмоций.
Жизнь, приобретшая затхлый запах рутины, вдруг начинает сиять. Ты абсолютно по-новому начинаешь понимать ценность бытия.
Вино 1812 года пьётся (наверное?) с большим наслаждением, чем тот же нектар, но уже 1835 года выпуска. А эйфория от глотка белого, уникального тем, что способно не портиться веками, наложенная на ощущение клинящей глотку радости спасения собственной жизни - нечто совсем, совсем другое.
Пелевин нарисовал в "Столыпине" два измерения силы, формирующей человеческую эмоцию.
Но есть ведь и третье измерение.
Будем ждать.
