Позавчера Шведская академия наук присудила Нобелевскую премию по физике академикам РАН Виталию Гинзбургу, Алексею Абрикосову и британскому ученому Энтони Леггету. За фундаментальную работу в области квантовой физики, за исследования сверхпроводимости и сверхтекучести. В первом номере нашей газеты (9-12 января 2003 года) мы опубликовали прогноз: "Нобелевская медаль для России. Кто из российских ученых ее получит?". Список открывал Виталий Лазаревич Гинзбург. Этот человек высказал ключевые идеи, давшие старт целому ряду пионерных исследований в современной физике и астрофизике. Еще в 1940-1945 годах разрабатывал квантовую теорию эффекта Вавилова-Черенкова. В 1950-1951 годах его работы сыграли выдающуюся роль в изучении проблемы управляемых реакций.
Вместе с Ландау он создал феноменологическую теорию сверхпроводимости, исходя из которой А. Абрикосов и Л. Горьков развили теорию сверхпроводящих сплавов (знаменитую ГЛАГ). Все трое за это были удостоены Ленинской премии - пролога к нынешней Нобелевской двоих из них. Выдающимся вкладом в мировую науку стала и полуфеноменологическая теория сверхтекучести Гинзбурга - Питаевского.
Виталий Лазаревич был одним из тех, кто стоял у истоков современной радиоастрономии, изучения космических лучей, квазеров, пульсаров, нейтронных звезд, радиогалактик, гравитационного коллапса.
Но все же эти сведения общеизвестны. Они многое скажут о нем как ученом. И - почти ничего о его личности.
Вот всего два штриха из личных, так сказать, впечатлений. Двадцатый век в науке был веком научных семинаров - и в Европе, и за океаном, и у нас в России. Так вот, берусь утверждать, что самым феноменальным из них был семинар Виталия Гинзбурга в ФИАНе.
Только недавно, уже в новом веке, он провел финишное заседание и поставил точку в почти полувековой традиции и по продолжительности своей достойной Книги рекордов Гиннесса. Ни одно из великих открытий в физике и астрофизике не миновало аудиторий, в которых проходил гинзбурговский семинар. Когда, например, впервые зашла речь о высокотемпературной сверхпроводимости (помните, какой бум был тогда в прессе?), в зале яблоку негде было упасть. Как же, сенсация! Но я больше любил обычные семинары, с аудиторией не больше 50-100 человек, в которой царила какая-то особая аура спокойного интеллектуального напряжения.
И еще один штрих. Когда Академия наук (еще СССР) избирала свой список народных депутатов на знаменитый съезд, который как детективный сериал смотрела по телевизору вся страна, вокруг этого списка шла напряженная и трибунная, и подковерная борьба. Помню, как мы, контролеры от прессы, до глубокой ночи ждали результатов голосования в здании МГУ на Ленгорах и были скорее болельщиками, чем беспристрастными наблюдателями. В списке стояли имена, олицетворявшие совесть в тогдашней нашей науке: Андрей Дмитриевич Сахаров, Дмитрий Сергеевич Лихачев, Вячеслав Всеволодович Иванов, Виталий Лазаревич Гинзбург.
Он доверие избирателей оправдал. Был резок, порой крайне резок в оценках. Имел на это моральное право. Ибо очень многие начали говорить о дистрофии нашей науки уже тогда, когда она наступила. Он говорил об этом заблаговременно, в доперестроечные годы. Помню, готовили к печати еще в толкуновских "Известиях" его и группы других ученых статью о том, почему падает индекс цитирования отечественных ученых в мировой научной литературе. И там уже было прямо сказано то, что другим увиделось годами позже. Но резкость критики - одно. Ее конструктивность - совсем другое. На одной чаше этих весов - тысячи. На второй - единицы. А перевешивает все равно вторая чаша. Виталий Гинзбург всегда конструктивен в своей критике. Но не всегда, к сожалению, бывает услышан.
Дай Бог ему быть услышанным вовремя. И конечно же дай Бог здоровья!
Ким СМИРНОВ
09.10.2003
www.novayagazeta.ru
