Спотовый рынок, который сложился к середине 1980-х годов, решал тяжелые проблемы взлёта цен в 1974 и в 1982 годах. После обвала цен в 1986 году - в течение пятнадцати лет - средняя стоимость барреля нефти составляла примерно 19 долларов. И она падала до 8 долларов в августе 1998 года. Однако базисная долгосрочная цена, вокруг которой складывались все представления и ожидания, была в районе 19-20 долларов. Эти отметки легли в основу инвестиционных планов нефтедобывающих и перерабатывающих компаний.
Да, ещё несколько лет назад цена за баррель в 19-20 долларов закладывалась по минимуму в прибыльность, и компании, как правило, просто не рассчитывали на большее. Сейчас мы понимаем, что за эти пятнадцать лет, на фоне всевозможных геополитических катаклизмов, было явно недостаточно капиталовложений в создание резервных мощностей и в добыче, и в переработке углеводородного сырья. Можно вспомнить, что в Соединенных Штатах с 1974 года вообще не строили предприятий нефтепереработки. Более того, и во всем мире они практически не строились.
Однако даже при уменьшении добычи Советский Союз выбросил на мировой рынок огромное количество нефти - в основном, за счет сокращения внутреннего потребления. Кроме того, на рынок попало большое количество энергонасыщенных товаров - того же алюминия под 4 миллиона тонн - которые раньше употребляли для создания избыточных вооружений. Алюминий оказался крупной статьей мировой экономии энергии, поскольку ее не надо было производить для переплавки бокситов.
К этому мирному дивиденду, который продержался все 1990-е годы, производители энергии привыкли, как к родному.
Летом 2001 года, за два месяца до террористических ударов по башням Всемирного торгового центра, вышел доклад Лондонского Королевского института, в котором было сказано, что настала эпоха дешёвой нефти, что надо вообще сворачивать санкции. А вместо эмбарго, мол, пора думать о проведении активной, целенаправленной политики потребления энергоресурсов, дифференцируя ее в отношении и внешних, и внутренних производителей.
В этот момент и произошёл перелом. Он был вызван не только изменением политической ситуации после теракта 11 сентября, но и тем решающим обстоятельством, что к началу XXI века в мире не оказалось серьёзного запаса мощностей. Это выявилось, едва прирост потребления нефти подскочил с одного миллиона баррелей в год до двух миллионов. Тогда и оказалось, что никакого запаса нет. Мы говорим не о физической нехватке нефти в мире, а о том, что ее недоставало на спотовом рынке. И рынок тут же отреагировал на ситуацию: в чисто экономические отношения вмешались политические факторы.
В 1980-1990-х годах были предложения "распаковать" разведанные месторождения, расположенные в труднодоступных местах. Но разработки их откладывались, потому что большие вложения в новую инфраструктуру добычи повлияли бы на цену нефти, которая взлетела бы до 30 долларов. А пока велись дискуссии, на мировой рынок энергоресурсов начал поступать сжиженный газ, который всегда считался дорогим по сравнению с нефтью и который вдруг стал рентабельным.
В 2000-е годы произошла некая ценовая революция на рынке нефти. Она очень сильно повлияла на доходы нефтедобывающих и экспортирующих стран. Перепады доходов в странах ОПЕК составляли от 120 до 250 миллиардов долларов в год. Иран в 2003 году за экспорт нефти получил 26 миллиардов долларов, а в 2005 году - уже 50 миллиардов. И, естественно, он находится в состоянии "голландской болезни", его мучают проблемы нашего стабфонда. В Иране полагают, что озеленение пустыни с обводнением за счёт атомных станций - хорошая идея.
Резко возрастающие доходы экспортеров нефти обостряют проблемы производителей нефти. Взлет цен на сегодняшний уровень означает угрозу для всего нефтедобывающего комплекса: ему придется менять технологию добычи. Более того, усложнение и удорожание технологии добычи может вообще вызвать переход к другим видам топлива. В долгосрочном плане слишком высокие цены на нефть и энергоносители вызовут интерес к атомной энергетике, к возобновляемому топливу, или к общему снижению потребления нефтепродуктов.
То есть уже просматриваются тенденции, которые будут не в интересах производителей углеводородов. При высоких ценах и существенном увеличении бурения западными компаниями почему-то не происходит серьёзного увеличения добычи. А тут еще сокращается объем северной нефти, падает добыча в Европе и в ряде других стран. При этом часть огромных доходов от продажи углеводородного сырья никто не хочет инвестировать в развитие отрасли. В частности, оказалось, что нет ни запасных труб, если мы говорим о газе, ни запасных мощностей на нефтеперерабатывающих заводах.
Кроме финансовых и технологических аспектов на мировой рынок воздействуют политические риски отдельных стран-производителей. В принципе, интересно было бы обсудить, насколько политические риски будут поддерживать цены - как долго и на каком уровне. Потому что от этого, в конечном итоге, зависит и наше благосостояние. Россия оказалась в данном случае "безбилетником", потому что она получила высокую цену на нефть, не предпринимая к этому никаких особенных усилий. И, строго говоря, не проводя какой-то монополистической политики.
Когда нас обвиняют в монополизме, это неверно, потому что Россия не играла вместе с ОПЕК на рынке нефти. Более того, в 2001-2004 годах примерно 3 миллиона баррелей нефти почти поровну поступило на рынок с территории России и стран-членов ОПЕК. Можно представить, что было бы с мировым рынком в условиях иракской войны, если бы не появилась дополнительная нефть из России. Мы вели ценовую политику достаточно корректно и обвинений в монополизме просто не заслужили.
Политические риски на территории России в каком-то смысле вызваны тем, что она оказалась полем битвы между двумя формами компаний. И естественно, большие потребители очень нервничают, когда видят, что они не могут влиять на события на территориях, которые находятся вне их контроля. Большие потребители, конечно, хотели бы добывать нефть и газ на территории дружественных государств силами своих компаний или с их участием. Потому что контроль над добычей дает уверенность в том, что компания будет придерживаться правил поведения на мировых рынках, следовать разумным советам в области инфраструктуры.
Мне кажется не случайным, что дискуссия идёт по России. А о чем дискутировать с людьми, которые сидят с автоматами на лодках в дельте какой-то реки в Нигерии? Как раз Россия, которая движется по смешанному пути, и должна быть объектом дискуссии. Тем более, что в течение всего переходного периода у нас причудливым образом сочетались лозунги свободы, движения к очень либеральному англо-саксонскому капитализму, с практикой, скорее, азиатского капитализма. Поэтому очень логично пытаться давить на Россию, чтобы она сдвинулась к более либеральному режиму - именно потому, что здесь газ и нефть добываются надежно.
Однако фактор надежности подвергается сомнению, когда речь идет о поставках. Тут на первый план выходят именно политические риски. Я считаю, что политически мы не очень удачно действовали в украинском газовом кризисе. Экономически это было совершенно осмысленное, рациональное мероприятие. Но проблема состояла в том, что потребители серьезно восприняли сигнал о теоретически возможных перерывах в поставках. Хорошо известно, что и в психологии, и в политике не так важна реальность того или иного явления, как важно его восприятие. Когда стабильность рынков, уровень цен и даже сама физическая доступность поставок начинают зависеть от политической конъюнктуры, то у потребителей возникают вопросы о надежности партнерских отношений.
Высокие цены на нефть не остановили развития мирового хозяйства. Итоги 2005 года по всем показателям выглядели вдохновляющими. Поэтому прогнозы на 2006 год тоже складывались вполне оптимистически.
Российские и американские эксперты, как говорится, с двух концов подошли к одним и тем же выводам о причинах бурного экономического роста. В 1980-х годах большие арабские нефтяные деньги или большие японские технологические деньги, выбрасываемые на рынки западных стран, шли в финансовый сектор. Сейчас другой любопытный эффект, от которого в выигрыше США, Германия и Китай. Огромные прибыли нефте- и газодобытчиков идут на импорт. Вот откуда колоссальный рост импорта Канады и Мексики из США. А Германия везёт все в Россию. Германия практически вытаскивает ЕС из стагнации, поскольку в одиночку даёт плюс 0,5 процента ВВП всего блока. И тем самым высокие цены на энергетические ресурсы обеспечивают экономический рост, идёт перераспределение средств, конечно, всё равно в пользу нефтепроизводителей. Но спрос на продукцию обрабатывающей промышленности и на услуги тоже растет, а потому нельзя утверждать, что повышение цен сдерживает экономический рост. Да, повышение создает политические проблемы для ряда правительств, потому что в дискомфорте находится средний класс, который платит очень большие деньги за услуги ЖКХ и за бензин для автомобилей. Таким образом, появляется нервозность во внутренней политике, но остановки роста нет.
Издержки добычи энергоресурсов в арабских странах всегда были очень низкие, а у нас высокие. И казалось, что это большая проблема. Но мы ещё в 2002 году показывали, что невозможна ценовая война даже между нашими компаниями и компаниями ОПЕК по той простой причине, что у них нижняя цена, при которой существует бюджет, выше, чем у нас. То есть мы теоретически можем при более высоких издержках дольше продержаться.
Наконец, риски при инвестициях.
Вот, по-моему, чего не учитывают все участники политических или пропагандистских раздоров. Любые конфликты, гражданские несогласия, угрозы и невыполненные обещания - всё, что есть негативного, тормозит инвестиции. Поэтому все заботятся о своей безопасности. Эскалация страхов по поводу возможного перерыва в поставках ведёт к откладыванию инвестиций, что закрепляет отчасти потенциально высокие цены, поскольку они препятствуют увеличению доступа дополнительных ресурсов на мировые рынки. Кроме того, в ряде случаев происходит дублирование трубопроводов или мощностей по доставке, а это вызывает дополнительные издержки участников рынка. Поэтому целый ряд государств, особенно небольших, у которых доходы от нефти - единственная радость, находятся в тяжелом положении выбора. Если следовать рекомендованной политике большего свободного доступа капиталовложений, то они могут потерять свои доходы в ближайшем будущем. И это тоже - из сферы рисков...
Леонид Маркович ГРИГОРЬЕВ
президент Фонда "Институт энергетики и финансов",
декан факультета менеджмента Международного университета (Москва),
член Аналитического совета фонда "Единство во имя России",
член редколлегии журнала "Стратегия России"
http://www.fondedin.ru/
viperson.ru
