Убийства правозащитников, нападения на милиционеров, покушения на первых лиц кавказских автономий - свидетельствуют ли последние события на Юге России о новом витке противостояния между Москвой и сепаратистами? Не являемся ли мы свидетелями начала, пугающего столь многих, процесса распада Федерации?
Очевидно, что поиск ответа на эти и другие важные вопросы относительно будущего Кавказа связан, прежде всего, с пониманием места и роли Чечни и её руководства во внутриполитических проблемах современной России.
Отложенный мятеж
Уместно поставить под сомнение утверждение некоторых экспертов о том, что Чечне в её нынешнем положении "невыгодна" независимость, в силу "80-процентной дотационности" региона из федерального центра, а завершение активной фазы боевых действий (с преимущественно исламскими группами сепаратистов) в горной Ичкерии свидетельствует о прекращении войны в целом.
Почти двести лет с переменным успехом Кавказ "усмиряли" (войны то затихали, то вновь вспыхивали) и бесконечно дотировали. Последнее обстоятельство никогда не было существенным аргументом в вопросе прекращения борьбы за независимость, иногда лишь обходным маневром в переговорах с имперской Москвой. Чеченцы воевали в 30-х годах прошлого века даже с НКВД, невзирая на сталинский террор и коллективизацию, вплоть до выселения в 1944-м. Впрочем, в силу специфики Кавказа федеральные дотации никогда не являлись полноценным экономическим фактором, а в большей степени были и остаются способом откупа центральной власти от беспокоящих их проблем региона.
О том, способен ли сам Рамзан Кадыров призвать чеченцев к сепаратистскому мятежу, можно узнать, к примеру, в случае его отставки с должности президента (разве такое невозможно в принципе?) или начав реальную проверку расходования многомиллиардных средств федерального бюджета, выделяемых для Чеченской республики, ну или прекратив финансирование региона вовсе (Чечня ежегодно получает около 5 миллиардов долларов).
Надо сказать, что вопреки мнению недоброжелателей Кадырова в самой Чечне, считающих его "необразованным чабаном", он проявляет чудеса политической находчивости. Несмотря ни на какие препятствия (которые он преодолевает хорошо известным путем), Кадыров ведёт республику к окончательной юридической независимости, и это при том, что политическую он уже обеспечил. Сегодня Чечня де-факто не является полноценной территорией России: законы РФ в регионе не действуют, боевые части Кадырова федеральным силовым ведомствам не подчиняются, административное руководство и суды функционируют вне всякой "вертикали власти". Что тогда, спрашивается, отделяет Чечню и чеченцев от независимости: собственная конституция? - нашей российской грош цена; признание других государств? - тем же Абхазии и Южной Осетии от этих признаний пока, во всяком случае, никакого толку; общенародные выборы президента Чечни? - так их нормальных не было и раньше, того же Дудаева выбирали, бросая самодельные бумажки в чан в центре Грозного и т.д.
Кадыров в ряду своих предшественников выглядит как самый удачливый борец за чеченскую независимость. Если не брать в расчет Саламбека Хаджиева и Доку Завгаева (совсем уж неуклюжих назначенцев Москвы в период войны 90-х) и Алу Алханова (на время заменившего Кадырова-старшего), то все президенты Чечни были убиты и, в общем-то, целей независимости так и не достигли. Аслан Масхадов, с которым мне довелось быть знакомым, производил впечатление грамотного военного и совершенно беспомощного политика. Если бы не последнее обстоятельство, то, как знать, он мог продолжать руководить Чеченской республикой и по сегодняшний день. Чечня лишь номинально не обладает статусом суверенного государства. Разве не удовлетворился бы этим положением последний сепаратистский президент Чечни, на время отложив вопрос о суверенитете, как это делает Кадыров? Заявления Ахмеда Закаева (видного деятеля правительства Масхадова) из Лондона, горячо поддерживающего режим Кадырова, об этом вполне свидетельствуют.
В анализе все возрастающего влияния Кадырова и его окружения на сугубо российские проблемы важна его роль как самодостаточного экономического субъекта (не секрет, что Кадыров богат и ищет приложения своим инвестиционным возможностям за пределами Чечни), так и участника политических отношений на самом высоком уровне (есть сведения о партнерстве московского мэра с Рамзаном Ахматовичем в разных вопросах). Это до известной степени напоминает начало 90-х годов, когда усиливающееся влияние чеченского бизнеса и криминалитета вызывало весьма болезненную реакцию во власти и определенно повлияло на принятие решения о начале военной кампании в Чечне.
Для противников Кадырова в федеральных силовых структурах очевидно, что активизация террористических атак и отдельных вооруженных столкновений с армией и милицией в Ингушетии и Дагестане и др. республиках Северного Кавказа в последнее время, имеет все тот же источник - чеченское сепаратистское сопротивление. Тогда почему Кадыров, который призван гарантировать нераспространение такого влияния за пределы Чечни и очевидно не справляется с проблемой в должной мере, пользуется такой безграничной властью в самой республике и влиянием в Москве?
Политика Кремля по переводу конфликта во внутричеченское противостояние создала иллюзию стабильности и некоторого умиротворения. Следует сказать, что у московского руководства выбор инструментов послевоенного решения проблемы Чечни был весьма невелик и натравливание одних чеченцев - лояльных федеральному центру, на других (сепаратистов и радикальных исламистов поначалу, а в дальнейшем и на всех прочих - политических конкурентов, правозащитников, независимых бизнесменов, "приспешников террористов" и других, на усмотрение Кадырова) привело к новому испытанию на прочность тейповой структуры традиционного общества в Чечне.
Если пристально вглядеться в историю последних двух десятилетий, то можно заметить, что с приходом к власти того же Дудаева, а теперь и Кадырова-младшего в попытке объединить чеченское общество наиболее сильному давлению подвергается именно родовой уклад жизни горцев. С одной стороны, это создает новые предпосылки для внутреннего противоборства между самими чеченцами (убийства от имени Кадырова чеченцев за сотрудничество с сепаратистами никогда не забудутся родственниками погибших), с другой - толкает действующую власть в Чечне к иным унифицирующим идеологическим правилам с целью объединения всех чеченцев. Такой объединяющей идеей традиционно становился ислам (который хоть и не просто, но уживался с горскими традициями) и противостояние имперской Москве.
Кадыров сегодня лишь осторожно прощупывает путь исламского интегризма (бывшей центральной идеологической установкой режима Джохара Дудаева - кумира, к слову сказать, нынешнего президента Чечни). Это путь к более тесному сотрудничеству с исламским миром (Саудовская Аравия, Турция) в расчете на дальнейшие гарантии мусульманских государств на осуществление юридического суверенитета Чечни. Этой цели послужит возросшая роль исламских братств (тарикатов) - Накшбандийя и Кадирийа, последователи которых внутри Чечни исторически распределены регионально. Первое, традиционно не примиримое к Москве, стояло в прошлом за всеми восстаниями. Кадирийцы, наоборот, пытались занять более нейтральную позицию. Однако именно теперь роль тарикатов в деле осуществления интеграции духовной и политической элиты в международные исламские институты будет усиливаться. Кадыров, несомненно, эти возможности будет использовать в собственных далеко идущих интересах.
Тем не менее, история свидетельствует о преимущественно неудачных попытках исламизации движения за независимость чеченцев (восстание шейха Мансура, мятеж Шамиля). Шамиль, к примеру, будучи самым известным главой чеченского и дагестанского сопротивления, потерпел поражение, поскольку куда в большей степени, чем российская власть, навязывал горцам иную шкалу ценностей. Его целью было создание крепкого и централизованного теократического государства, и он уничтожал всех, кто защищал традиционный тейповый уклад. В результате многие чеченские роды не поддержали восстания Шамиля, а некоторые даже вступили в борьбу с ним и его сторонниками, перейдя на сторону русских (см. "Хаджи-Мурат" Л.Н. Толстого). Кадыров хорошо осознает ту грань, за которой его претензии на единоличную власть могут столкнуться с непримиримыми горскими обычаями. Это предполагает, в частности, отказ со стороны Кадырова от собственных родовых предпочтений при назначении на правительственные должности и в суды для обеспечения равного доступа к материальным возможностям представителям других кланов. На такие компромиссы Кадыров легко пойдет в дальнейшем, но подчинения весьма гетерогенного и разобщенного тейпового чеченского общества ему придется все же добиваться "железной рукой" исламского объединения.
Осторожный дрейф Кадырова в сторону нового мюридизма очень напоминает поведение его именитых предшественников, с той лишь разницей, что на союз с русскими пошел уже он, а не его противники.
Долговечен ли этот союз? Вероятно, до того момента пока российская государственность под воздействием внешних и внутренних политико-экономических факторов не ослабнет в той степени, которая позволит Кадырову объявить о независимости.
Следует ли всерьез задуматься России о способе решения проблемы Чечни через "цивилизованный развод"? Допустимо ли рассматривать такой вариант как возможный и желательный для благополучия Большой России? Не опережая хода событий, обратимся к опыту, весьма схожему с происходящим у нас.
Ценой потери
Такой колониальный сюжет имел место в истории ХХ века в Северной Африке.
Алжир для Франции не был колонией, как Тунис или Марокко. С 1848 года он являлся составной частью французской метрополии, и в нем проживало весьма значительное число граждан неарабского происхождения. Этих выходцев с европейского континента называли "черноногие".
В течение 17 лет (с мая 1945 года, когда мусульманские экстремисты подняли первый с окончания Второй мировой войны мятеж, и до 4 июля 1962 года - дня провозглашения независимости Алжира) Франция, ценой сотен тысяч жизней своих солдат, их алжирских противников и мирного населения, мучительно избавлялась от имперских и националистических иллюзий.
Как и с Чечней, переменные военные успехи в борьбе с бойцами Фронта национального освобождения Алжира (ФНО), образованного в 1954 году, существенно влияли на политическую ситуацию в самой Франции. Возвращение к власти в результате кризиса 1958 года, спровоцированного, в том числе, и неудачами в Алжире, генерала де Голля уже не могло сохранить позиции Франции в Северной Африке.
Дискуссии о правильности принятых тогда де Голлем решений идут во Франции и по нынешний день. Справедливые упрёки противников ухода из Алжира в адрес политического руководства республики, бросившего на произвол судьбы "черноногих" и алжирских лоялистов, в известном смысле компенсируются тем соображением, что с концом французской экспансии в Африке она избавилась не только от имперских прав, но и от весьма тяжелых колониальных обязанностей.
К середине прошлого века бремя содержания отсталых заморских территорий стало настолько экономически непосильным, что здравый смысл, пусть и не сразу, возобладал в умах европейских политиков, в степени, необходимой для снятия с себя фактически полной ответственности за социально-экономическое будущее бывших колоний.
Пожалуй, лишь две вещи стоило бы учесть в качестве полезного опыта из постколониального периода французской истории.
Франция и по сегодняшний день не решила проблемы с колониальным наследством в виде прежней предельно либеральной миграционной политики (ещё и отягощенной деятельностью в этой области социалистов Миттерана) по отношению к выходцам из североафриканских стран. Граждане, добившегося независимости Алжира, как, впрочем, и всех других колоний, должны были быть лишены реального права на приобретение легального политического статуса в метрополии.
Не менее важный аспект - крайне правые настроения в армейской среде. Де Голль допустил массу ошибок, то потакая, то борясь с экстремизмом в колониальных частях. Назначение командующим войсками в Алжире, а потом и фактическое отстранение генерала ВВС Мориса Шалля, запоздалые политические решения о переговорах с ФНО и др. значительно повлияли на возникновение заговора в иностранном легионе. Не секрет, что среди легионеров людей с ультраправыми симпатиями было немало. После Второй мировой войны многие солдаты и офицеры вермахта и частей СС, участники различных вооруженных формирований марионеточных по отношению к нацистской Германии европейских государств и сами французы-коллаборационисты вступали в иностранный легион, дабы избежать преследований на родине и задавали известный политический тон в колониальных войсках. России, балансирующей на грани военного переворота и реального распада, придется учитывать недовольство в армейской среде из-за неудач с "замирением" Кавказа и последствиями неэффективной военной реформы.
Избавление
Несмотря на то, что между демократической Францией 60-х и авторитарной Россией 2000-х есть ощутимая разница (французы приняли решение о предоставлении независимости Алжиру на референдуме 90 процентами голосов), у нас есть шанс избежать негативных последствий возможного отделения Чечни и ряда других кавказских республик, подумав об этом заранее. Возможно, к моменту окончательной актуализации вопроса о предоставлении независимости Чечне в России уже произойдут либеральные перемены и вопрос будет решаться куда более цивилизованно, чем прежде.
Если события будут развиваться с известной исторической закономерностью, то с проблемой чеченского суверенитета Россия может столкнуться в ближайшие несколько лет, и от того, как будут решаться вопросы границ, гражданства, прав собственности и многое другое, будет зависеть благополучие и безопасность самих россиян.
Нужна ли России Чечня, с её вечными социально-экономическими, политическими, национальными и религиозными проблемами? Вопрос вполне уместный, и откладывать бесконечно его решение, полагаясь на усмотрение будущих поколений как источник такого решения, неразумно и безответственно.
С переменой политического режима в стране перспектива проведения референдума в России о судьбе Чечни могла бы стать реальной. И как проголосуют россияне - большой вопрос.
24.08.2009
www.ej.ru
