"Обдумывая, что же я делаю, я вывел некую теоретическую позицию своих режиссерских пристрастий. Я это назвал "пафос факта". Что такое пафос факта? Если пафос такой - на ходулях... А вот в сочетании с событием вытекает какое-то серьезный эмоциональный отклик". Так сформулировал свое творческое кредо сегодняшний юбиляр - Марлен Мартынович Хуциев.
3 октября в программе "Документальная камера" Андрей Шемякин показал зрителям "документального" Хуциева (3 октября в 00:55. 4 октября, в 80-й день рождения Марлена Мартыновича, телеканал "Культура" показал сразу два фильма. В 20:20 - художественный фильм Марлена Хуциева "Послесловие" (Мосфильм, 1983) по мотивам рассказа Юрия Пахомова "Тесть приехал". В ролях: Ростислав Плятт, Андрей Мягков. Сразу после него, в 21:55 начался документальный фильм "Марлен. Прощание с шестидесятыми" (Россия, 2003). Режиссер Владислав Виноградов. Это взгляд в 60-е годы. Помимо главного героя, Марлена Хуциева, вернуться в прошлое и оценить свою жизнь и фильмы попытаются его друзья и коллеги: Георгий Данелия, Петр Тодоровский, Сергей Шакуров, Юрий Рост, Павел Финн.
В конце 50-х - начале 60-х годов был новый взрыв документальности в кино. Камера вышла на улицу из павильонов, снимали реальные лица, то, как люди одеты. То, как они себя чувствуют, как они себя ощущают. Снимали ритмы времени. Но у каждого художника подход к этому был свой. Хуциев снимал очень долго, у него были долгие планы, он как бы дожидался того момента, когда люди забывали о том, что на них смотрит камера.
Марлен Хуциев: "Когда я снимал "Два Федора", первый раз в жизни применил прием, который я потом уже во всю использовал в картине "Мне 20 лет" ("Застава Ильича") - организовать массовку... Мы выбрали площадь - там трамваи ходят, люди. Впервые здесь у меня действуют герои, а глубина вся живая".
В 1962 году Марлен Хуциев закончил картину под названием "Застава Ильича". В 1965 году этот же фильм с "некоторыми" изъятиями - длиной этак в сорок минут - вышел под названием "Мне 20 лет". В 1988 картина была восстановлена в полном объеме и под своим первоначальным названием - "Застава Ильича".
Марлен Хуциев: "В демонстрации есть одна точка, которая никогда вообще нигде не снималась - с Москворецкого моста мы сняли расход демонстрации. Отдельные кадры -живые, куда мы включили героев, потому что у нас не было еще героини. Я снял, как будто они потерялись, и он идет по мосту, увидел и машет ей рукой. А потом сняли их сцену на набережной".
Документальная камера была в то время гораздо более "канонической" - все планы должны быть расписаны. Недаром Хуциев показывает, как портативная камера мелькает в углу кадра. Мы видим свободное движение людей, которые общаются друг с другом. Он снимает состояние общения, а если бы снимал хроникер, он бы в первую очередь показал движущиеся ряды, снимал бы фронтально, показал бы лозунги, плакаты, рисунки, шары. Показал бы лица, которые почти все должны были бы быть одинаково оптимистические. Хуциев показывает то, что их привело на эту демонстрацию. Показывает не идеологический смысл, а то, что люди встречаются, разговаривают, общаются.
О другом эпизоде своего фильма, вечере поэзии, Марлен Хуциев вспоминает так: "Я случайно попал на дискуссию о современной молодежи. Шел мимо Политехнического (я жил на Покровке), увидел эту афишу. Как добросовестный художник я решил: пойду-ка я послушаю, что говорят о молодежи. Я попал в зал Политехнического на эту дискуссию, но дискуссия для меня не имела никакого значения: вот этот зал, исторический зал, где Маяковский... А в зале негде было спрятать ни приборы, ничего. Тогда мне пришла в голову мысль поставить приборы открыто и сделать вид, что этот вечер снимают документалисты.
Такой ажиотаж был вокруг этой съемки, что меня в какой-то момент не пускали. Я иду на съемку служебным входом, говорю, я режиссер этой картины. Нет. Режиссер был тощ, худ, и абсолютно невзрачен, ни капли солидности. Вот я сейчас ее приобрел, а тогда кроме профиля и большого носа - ничего. Они стоят, комсомольские заслоны: "Нет, ничего не знаем"".
В другой сцене Хуциев собрал весь цвет тогдашнего ВГИКа, ту молодую элиту, которая снимала или собиралась снимать кино, которое должно было обновить наш кинематограф. И в реальности оно его действительно обновило. Тарковский уже вовсю работает над "Ивановым детством", Рязанцева уже примеривается к своим первым сценариям. Что касается Кончаловского, то он уже снял свою дипломную работу "Мальчик и голубь".
Марлен Хуциев: "Андрей Тарковский какое-то время был у меня на практике, ну и остальных вгиковцев я наблюдал. И на них была написана сцена. Когда я назвал, кто мне нужен, то мне сказали мои помощники, ну что Вы, они же не актеры, зачем. Пришли молодые артисты - из театральных училищ, их собрали, им дали тексты. Один сказал: "А я не пью". Или кто-то говорит: "Мне и так весело". И они стали играть каждую реплику, как самое главное. Потом мы начали такую же читку со всеми теми, кто предполагался. И все совершенно по-другому пошло, все заиграло".
Каждый из героев ощущал себя причастным к происходящему. Может быть поэтому, была так важна эта сцена. С одной стороны, она абсолютно документальна в том, что так действительно собирались, выпивали, танцевали, разговаривали. А с другой стороны, в этом есть некий налет театральности, придуманности. Хуциев ловит это состояние. Ему дорога и спонтанность, и исповедальность тех разговоров, которые идут в этой же сцене. Позднее, в "Июльском дожде", он покажет омертвение таких вечеринок, которые постепенно переходят в ритуал.
Дмитрий Месхиев: "Почему он считался в 60-е годы человеком, который наш советский шестидесятнический кинематограф... Он был его флагманом. Потому что он то время точнее всех передал по ощущениям именно время. Складывается это, наверно, из массы всего. Но вот этот документализм - он из вкуса. Поэтому иногда ощущение, что это не игровое кино, а документальное, где люди говорят те фразы, которые ты должен услышать".
Было бы странно, если бы Марлен Хуциев не сделал бы в конце концов фильм о своем поколении. О мальчишках, которые ушли на фронт и не вернулись. А те, кто вернулся, приходят к Вечному огню, чтобы вспомнить ушедших. Но для Хуциева в его документальной ленте "Люди 41-го года" не существует отдельно прошлого и настоящего. Он соединяет времена, читая за кадром стихи фронтовых поэтов. Голос Хуциева становится, может быть, главным героем этой картины.
"Алый парус Парижа" не только не входит в классический хуциевский канон, почти никто не помнит, что Марлен Мартынович вообще снял эту картину. Настолько фильм на историческую тему, фильм о Парижской коммуне, кажется неприложимым к Хуциеву, который весь - современность, даже тогда, когда он вроде бы в воспоминаниях героев уходит в прошлое...
Когда Хуциев набрал свою мастерскую, это было не просто событие, а ощущение какого-то решающего шага. Что вот, мастер придет, и его ученики не просто обновят кинематограф, а создадут фактически новый кинематограф. Вероятно, с этим связывалось ощущение от мастерских Ромма и Довженко, ученики которых действительно обновили наш кинематограф. Но сам-то Хуциев был из мастерской Савченко, и он, скорее, опирался на культуру и традицию, хотя конечно, он в свою очередь обновил кинематограф 60-х, он дал ему дыхание. Непонятно было, какими будут его ученики. Оказалось, что они абсолютно разные. Там был и Дмитрий Месхиев, и Василий Пичул, который спустя всего несколько лет гремел со своей картиной "Маленькая Вера", а тогда спорили о его дебютной ленте "Вы чье, старичье?".
Существует точка зрения, что к пятидесяти годам режиссеры свои основные фильмы уже сняли, им остается только развивать находки. Марлену Мартыновичу 80, но от него все время ждешь чего-то неожиданного. Сейчас он снимает новый фильм. Хуциев продолжается.
http://www.tvkultura.ru/news.html?id=65974
04.10.2005
