Кризисное, а тем более предвоенное состояние требует высоких темпов милитаризации (вплоть до 30–40% от уровня экономики, как в СССР и Германии накануне Второй мировой войны)[1]
А. Подберезкин, профессор
Существует общая тенденция, которая выражается в том, что сила внешнего влияния государства практически совпадает с силой его экономических, прежде всего, промышленных возможностей, из которых значительная доля приходится на ОПК страны и возможности военно-технического сотрудничества (ВТС). Это прежде всего относится к таким развитым промышленным державам, как Великобритания, Франция, Япония, Израиль, Швеция и ряд других стран, чья современная промышленность и ОПК предоставляют им уникальные внешнеполитические возможности. Так, например, уровень ВВП, объем промышленного производства и ОПК (и военных бюджетов), а также масштабы ВТС Великобритании и России примерно, равны хотя по остальным показателям государственной мощи (прежде всего, демографическим, природным ресурсам, территории и пр.) эти страны существенно отличаются друг от друга. Примерно равна и степень влияния Великобритании и России на мировую обстановку.
Значение ОПК государства для его влияния в мире определяется теми конкретными технологическими и промышленными национальными возможностями, которые удалось сформировать или планируется развивать. Следует исходить из того простого положения, что такие военно-технические возможности трудно, почти невозможно, просто «купить» в рамках ВТС без серьезных политических и экономических трудностей. Более того, в случае обострения ВПО, как показывает практика, импортозависимость немедленно сказывается не только на уровне безопасности, но и на темпах социально-экономического развития. К сожалению, это обстоятельство игнорировалось долгое время в России. Причем, это обстоятельство сознательно не учитывалось либеральными правительствами России в 90-е годы, которые фактически ориентировались на возможности «обмена Россией сырья на технологии и промышленные товары». В итоге к концу 90-х годов в России практически была уничтожена обрабатывающая промышленность, а приборостроение, как подотрасль, вообще перестало существовать. Тяжелое состояние промышленности и ОПК России в начале 2000-х годов объясняется практически полным уничтожением наукоемких отраслей промышленности и приборостроения и возникшей абсолютной импортозависимостью во всех областях переработки – от сырья до промышленного производства.
Многие проблемы, стоящие перед ОПК России в третьем десятилетии, вытекают из политики 90-х, которая привела к промышленной катастрофе. Фактически промышленность и ОПК РФ пришлось создавать заново с начала первого десятилетия, опираясь на остатки советской экономики и научно-технические заделы. В целом период 2000-2020 годов можно назвать периодом «использования остатков научно-технологических заделов СССР 80-х годов» (исключая некоторые, как, например, С-500), когда новые системы и виды ВВСТ стали по сути модернизацией прежних образцов.
Естественно, что такое системное отставание преодолеет к 2022 году полностью не удалось. Так, если элементную базу микроэлектроники в целом удалось «поднять» в 2022 году примерно до 50% от общих потребностей, то в ряде областей этот уровень все-таки составлял порядка 10–15%, что, безусловно крайне негативно сказывается на возможностях российского ОПК и её возможностях в области ВТС (например, авионики).
Сознательная ликвидация высокотехнологических отраслей стала закономерным следствием идеологической и финансовой политики либеральных правительств Е. Гайдара – В. Черномырдина, что, естественно, отразилось на состоянии ОПК РФ. Если ВВП страны сократилось наполовину, а промышленное производство на 60%, то ОПК – на 80%. Пропорционально (на порядки) падало и внешнее влияние России, которое резко сократилось не только в области ВТС, но и в экспорте продукции машиностроения. Это ясно видно, напри мер, на соотношении структуры экспорта и импорта России в Китай, в котором в начале 90-х гг. машиностроительная продукция составляла более 80%, а сырье – 20%, а в начале нулевых ситуация зеркально поменялась: экспорт машиностроительной продукции (включая сокращающуюся долю ВТС) был практически сведен к нулю.
Представление о динамике и структуре внешней торговли РФ в 90-е годы дают следующие данные.
Как видно из при веденных данных, экспорт сырья стал основой экономической и внешнеторговой политики России в 90-е годы. Он же стал главной причиной продолжения развала промышленности страны. Начиная с 1994 г. наметился определенный рост товарооборота как по стоимости, так и по физическим объемам по ряду важных экспортных товаров: сырой нефти и нефтепродуктам, черным и цветным металлам и т. д. Внешнеторговый оборот РФ в 1997 г. увеличился по сравнению с 1993 г. почти в 1,5 раза, хотя физические объемы экспортных и импортных поставок выросли не столь значительно и рост стоимостных объемов внешней торговли в этот период был обусловлен в большой степени ростом мировых цен на многие товары российского экспорта. Однако уже в 1997 г. появились негативные факторы в развитии внешнеторгового оборота России, когда темпы прироста товарооборота в стоимостном выражении составили только около 5% против 12% в среднем за период 1994-1996 гг.
Таким образом, 1996 г. стал последним благоприятным годом для российского экспорта, что в большой степени было обусловлено высокими мировыми ценами на сырую нефть и другие энергоносители. Так, средние экспортные цены на российские товары выросли в 1995 г. на 16% и в 1996 г. - на 9%. Но в 1997 г. экспортные цены снизились на 2%, что обусловило соответствующее сокращение стоимостных объемов российских поставок за рубеж. В то же время 1997 г. оказался переломным и для российского импорта. Темпы прироста импорта из стран дальнего зарубежья составили рекордную для 90-х годов величину - 24%. Степень насыщения внутреннего рынка и розничного товарооборота импортной продукцией достигла максимального уровня. По некоторым позициям продовольственных товаров и товаров народного потребления доля импортных поставок в общем балансе внутреннего потребления приблизилась к 100%[2].
Подобное положение недопустимо даже у самых благоприятных условиях развития международной обстановки, которую в российской правящей элите почему-то считали вплоть до 2015 года «исключительно благоприятной». Вопрос о национальной промышленной базе, как основное ОПК, стал остро во втором десятилетии нового века, но в силу инерции либеральной политики не был окончательно решен к 2022 году. Отставание России в целом ряде областей промышленной политики и технологий не может не сказываться на темпах развития ОПК и ВС не смотря на предпринятые во втором десятилетии усилия. Главное, что стало окончательно ясно в связи с введением масштабных санкций против России, что основной акцент в политике силового противоборства с Россией Запад делает на усилиях по ограничению возможностей её технологического и промышленного развития. Строго говоря, именно на этом направлении концентрируются все действия политики стран Запада – от финансовых санкций и запретов на поставки наукоемкой продукции до силового давления на внешнюю политику России. На повестку дня развития России встал вопрос о формировании курса, сочетающего политику импортозамещения и промышленной полной независимости с условиями развития глобальных рынков и международного сотрудничества.
С другой стороны ОПК любого государства, даже самого крупного, например, США, уже не может развиваться изолированно. Даже США вынуждены кооперироваться и закупать за рубежом некоторые детали и технологии[3]. Тем более это сложно для России, которая с 2014 года стала активно проводить политику импортозамещения, которая встречает огромные трудности на целом ряде направлений. Поэтому интеграция усилий по созданию новых видов и систем ВВСТ России имеет как удачные, так и неудачные примеры в последние годы, из которых следует вывод о том, что военно-политические соображения всё-таки заставят нашу страну развивать свой ОПК по пути автаркии, рассчитывая собственные силы и некоторые возможности своих союзников и партнеров по ШОС и ОДКБ. При этом, важно сохранить каналы научно-технического и технологического сотрудничества с максимально широким кругом стран.
Поэтому наличие тех или иных сегментов национального ОПК предполагает, что государство будет обладать теми или иными собственными и независимыми конкретными военно-техническими возможностями. Например, в России в третьем десятилетии нового века возникла дискуссия, связанная со строительством судов дальней океанской зоны – крейсеров, эсминцев, фрегатов, больших противолодочных кораблей,- которые во времена СССР строились, как правило на Украине. Дискуссия заключалась в том, что для решения военно-политических задач на море требовались суда, которые можно построить только своими силами (опыт покупки вертолетоносцев у Франции подтвердил риски попыток закупки военных судов за рубежом). В этой связи возникла идея закупки вертолетоносцев во Франции, которая в итоге абсолютно провалилась.
Одним из последствий такого провала стала новая промышленная политика в области судостроения, в частности, строительства в России перспективного эсминца на базе модернизированного проекта БПК 1155.1 Считалось, что мы не можем строить корабли подобного класса, остро необходимых ВМФ РФ, что многие оказались морально не готовы к развенчанию данного пропагандистского мифа и встретили информацию отрицанием и агрессией[4].
Другой пример – создание гиперзвуковых ЛА. От результатов соперничества во многом зависят основные параметры военной безопасности России. Гиперзвуковые ударные системы — как гиперзвуковые планирующие летательные аппараты (HGV), так и гиперзвуковые ракеты воздушного базирования — являются одними из наиболее важных технологических приоритетов Министерства обороны США. NDAA 2022 года включает 3,8 миллиарда долларов на гиперзвуковое оружие по сравнению с 3,2 миллиарда долларов в 2021 году. В департаменте действует как минимум шесть активных программ разработки оружия и десятки других связанных исследований и разработок. Гиперзвуковое оружие не является непобедимым. Тем не менее, их сочетание характеристик – чрезвычайно высокая скорость, способность наносить удары на большие расстояния, сложность обнаружения и отслеживания современными системами противовоздушной и противоракетной обороны, маневренность – особенно бросается в глаза в условиях, когда важны повышенная скорость, дальность, летальность и точность необходимо для удержания в опасности чувствительных ко времени целей и деградации или поражения высокопроизводительных систем A2 / AD и противовоздушной обороны[5].
В настоящее время необходим поиск баланса между независимостью и международным научно-техническим и промышленным сотрудничеством в области разработки ВВСТ и, в частности, развития промышленности, который будет, на мой взгляд, зависеть от ряда факторов:
– Во-первых, в решающей мере от темпов развития и характера ВПО, которая будет диктовать как выбор партнеров, так и форм сотрудничества. Например, если говорить о КНР и Индии, то будущие формы сотрудничества будут предопределены именно этими факторами.
– Во-вторых, степенью политико-идеологической консолидации национальной элиты, которая должна полностью отказаться от псевдолиберальных идей 90-х годов, разрушивших национальную промышленность и политику. Необходима концентрация и мобилизация усилий на ускоренном развитии науки, НИОКР и промышленности на национальной основе.
– В-третьих, требуется окончательно освободиться от носителей либеральной идеологии в экономике и промышленности, которые часто негативно влияют на управленческие решения и развитие ОПК.
– В-четвертых, требуется дальнейшее развитие нормативной и административной основы эффективного национального управления, сформулированной в СНБ от 3 июля 202211 года и «Основах стратегического планирования». Принципиально важно перейти от нормативной работы к практической.
На мой взгляд, в качестве моделей развития МО-ВПО и военной политики государств вполне подходят простые, даже грубые, формулы, которые в целом иллюстрируют состояние таких констант и существующих тенденций. В том числе с точки зрения оценки возможного внешнего влияния тех или иных субъектов ВПО друг на друга[6]. Отчасти это можно воспринимать и в качестве очередной попытки проанализировать их реальное значение для состояния безопасности, и качества упрощенной оценки социально-экономического развития государства[7].
Но, главное, – учет значения той или иной стратегии нации и государства, уровня стратегического планирования и прогноза, которые являются динамическими показателями развития НЧК и его институтов[8].
В этой связи, например, требуется учесть опыт развития НЧК и его институтов КНР, который дал блестящие результаты. Как видно из данных, приводимых ниже, центральное правительство акцентирует внимание на финансировании государственных программ безопасности и институтах государства, а правительства провинций – на развитии НЧК.
Этот подход к новой СНБ РФ может так или иначе повторять многочисленные идеи и концепции моделирования и прогнозирования, в частности, известной модели Р. Клайна[9], который предложил, на мой взгляд, одну из наиболее универсальных формул «воспринимаемой мощи государства», отражающую значение стратегии и военной мощи – ВС и ОПК:
P = (C+E+M) x (S+W),
где:
P – воспринимаемая сила государства, которая зависит от первого множителя (C+E+M), который ограничен только тремя параметрами:
C – критическая масса (демография и территория)
E – экономика
M – военная сила[10]
На мой взгляд, к этому набору следовало бы добавить несколько показателей, прежде всего, количество и качество НЧК субъекта МО, которое резко влияет на мощь и возможности государства. Достаточно сказать, что за последние 30 лет в Китае было подготовлено более 400 миллионов специалистов с высшим образованием, которые стали главным условием быстрого развития страны. Похожая ситуация сложилась в Индии и ряде других стран[11].
В этой формуле особо отмечу значение второго множителя, который может либо усилить влияние констант, либо их качественно снизить и даже совсем уничтожить:
(S+W)
Его можно назвать условно «эффективность государственной стратегии»[12]. В том числе, и прежде всего, вытекающей из эффективности институтов развития национального человеческого капитала (ИР НЧК), в частности, способных вести не только традиционную, но и гибридную или «ментальную» войну[13]. Этот множитель (отражающий, повторю, политическую волю и качество стратегии) – в случае, если он близок к нулю, – может «обнулить» и всю мощь государства (что и произошло с СССР и Россией, когда огромная мощь СССР не предотвратила его крах), либо существенно её увеличить. Примечательно, что в военной истории России примеры адмирала Ф. Ушакова и фельдмаршала А. Суворова наглядно демонстрируют реальное значение военного искусства, которое позволяло побеждать противника, обладавшего превосходящими (иногда в несколько раз) силами.
Эта формула и её второй множитель имеют ключевое значение, ибо подчеркивают исключительную роль национального человеческого капитала (НЧК)[14] как с точки зрения увеличения национальных военно-силовых ресурсов (первого множителя), которые быстро можно увеличить только за счет НЧК (прирост которого, например, на 90% обеспечивает увеличение ВВП в развитых странах), так и с точки зрения увеличения значения второго множителя, который формируется из внешне простых показателей:
S – понятная и общепризнанная национальная стратегическая цель[15].
W – национальная воля[16] – производное от качества правящей элиты, её способности добиваться поставленных национальной стратегией целей.
В самом общем виде эта формула отражается в модели, иллюстрирующей соотношение понятий «политика» и «война», где национальные ресурсы (группа факторов «Г») включают в себя все основные показатели:
– демографические;
– природные;
– военной мощи (ВС и ОПК);
– НЧК и ИР НЧК;
– ВВП и др.
Стратегическое планирование в этой модели играет важную роль. С его помощью обеспечивается эффективность стратегии и достижение поставленной цели. Собственно только наличие национальных ресурсов, даже их превосходство, не может гарантировать достижение такой цели, ибо при отсутствии эффективной стратегии и политической цели может быть просто «умножено на ноль»[17].
При этом, развитие международной интеграции в ОПК приобретает отчетливые признаки блоковой политики как из-за санкций, так и из-за стремления максимально ослабить своего потенциального противника. Объем продаж вооружений и военных услуг 100 крупнейших компаний мира составил в 2020 году $531 млрд, что на 1,3% больше в реальном выражении по сравнению с предыдущим годом. Об этом говорится в опубликованном в понедельник докладе Стокгольмского международного института исследований проблем мира (СИПРИ). В 2020 году объем продаж 100 ведущих производителей на 17% превысил соответствующий показатель 2015 года, когда в доклад СИПРИ были впервые включены данные по китайским компаниям. Прошлый год оказался шестым годом подряд, когда глобальные военные продажи, в том числе новых промышленных держав, неуклонно росли[18]. И это на фоне сокращения глобальной экономики в первый год пандемии на 3,1%[19].
Примечательны в этой связи общие тенденции, характерные для мировых ОПК. Прежде всего, если рассматривать их с точки зрения формирования мировых центров силы.
Самыми многочисленными корпорациями в топ-100 снова стали компании США – 41. Общий объем их продаж составил $285 млрд, что на 19% больше, чем в 2019 году. На них пришлось 54% совокупного объема топ-100. Начиная с 2018 года первая пятерка рейтинга состоит только из американских компаний. В США авторы доклада СИПРИ отмечают тенденцию к слиянию и приобретению одних компаний другими. Это делается для расширения портфеля заказов и получения преимуществ в борьбе за контракты на поставки военной продукции. «Эта тенденция особо проявляется в космической отрасли, – отмечает Александра Маркштейнер. – Northrop Grumman и KBR - одни из тех компаний, что приобрели дорогостоящие фирмы, специализирующиеся на космических технологиях».
Вторая по величине доля объема топ-100 – в 13% – принадлежит китайским производителям вооружений. В 2020 году она составила $66,8 млрд, что на 1,5% больше показателя 2019 года. «В последние годы китайские военно-промышленные компании смогли извлечь выгоду из национальной программы военной модернизации и внимания к военно-гражданскому слиянию. Они стали одни из самых передовых производителей военной техники в мире", – пишет старший научный сотрудник СИПРИ Нан Тян.
Что касается европейских военно-промышленных компаний, то в 2020 году в топ-100 их насчитывалось 26. Их объем продаж составил 21% от общего показателя и равнялся $109 млрд. Из них $37,5 млрд пришлись на семь британских компаний, что на 6,2% больше, чем в предшествовавшем году. Продажи входящих в топ-100 немецких компаний достигли в 2020 году $8,9 млрд, что составляет 1,3-процентный прирост по сравнению с 2019 годом. В общем объеме топ-100 их доля равна 1,7%.
Российские производители, входящие в топ-100, сокращают объемы своих продаж уже третий год подряд. В 2020 году падение составило 6,5% – $26,4 млрд против $28,2 млрд в 2019 году. В прошлом году на долю девяти российских компаний пришлось 5% общего объема топ-100. Наивысший показатель – $31,5 млрд – был достигнут в 2017 году, после чего продажи постоянно сокращались. С одной стороны, это объясняется завершением госпрограммы вооружений на 2011-2020 годы, из-за чего последующее финансирование военной отрасли в реальном выражении уменьшилось, с другой – нарушением графика поставок, вызванным пандемией COVID-19. Так, компания «Алмаз-Антей», занимающая в рейтинге 17-ю строчку, и Объединенная судостроительная корпорация, находящаяся на 33-м месте, снизили продажи на 31% и 11% соответственно. Однако Объединенная авиастроительная корпорация (21-е место в топ-100) нарастила свой объем продаж на 16%, а концерн «Радиоэлектронные технологии» (58-е место) и холдинг «Росэлектроника» (71-е место) – на 22% и 39% соответственно. Авторы доклада отмечают еще одно ключевое направление в российском ВПК: диверсификацию производственных линеек, предусмотренную политикой правительства, поставившего перед ВПК задачу увеличить долю продукции гражданского назначения до 30% к 2025 году и 50% к 2030 году.
Вместе с тем, становится всё более заметной и роль государств, не являющимися мировыми лидерами в области ВТС. Совокупный объем военных продав компаний, находящихся за пределами США, Китая, России и Европы, составил в 2020 году $43,1 млрд, что означает рост на 3,4% по сравнению с 2019 годом. В общем объеме топ-100 на них приходится 8,1%.
Продажи входящих в топ-100 трех израильских компаний достигли $10,4 млрд, что равно 2% от общего объема топ-100. Аналогичные показатели пяти японских поставщиков вооружений равнялись в 2020 году $9,9 млрд и 1,9% соответственно. В 2020 году в рейтинг топ-100 были включены четыре южнокорейские компании. Их совокупные продажи составили $6,5 млрд, что на 4,6% больше объема предыдущего года. Присутствующие в рейтинге три индийские военно-промышленные компании увеличили свой общий объем продаж на 1,7%. В 2020 году правительство Индии объявило о поэтапном запрете импорта некоторых видов военной техники с целью повышения уровня самообеспеченности в области военного производства. Вместе с тем, можно признать, что новые промышленные державы становятся и лидерами в развитии ОПК. Это, прежде всего, Индонезия, Республика Корея, Сингапур, Бразилия[20].
_______________________________________
[1] Подберезкин А.И. Современная военно-промышленная политика в условиях четвертой промышленной революции. В кн.: Промышленная политика / под ред. А.С. Булатова. М.: КНОРУС, 2020, с. 153.
[2] См.: Внешняя торговля в 90-е гг. // https://student.zoomru.ru/mej/vneshnyaya-torgovlya-v-90e-gg/112476.896012.s1.html
[3] См. подробнее: Новые военно-промышленные державы / М.С.Барабанов, С.А. Денисенцев, А.В. Лавров, Ю.Ю. Лямин, К.В. Макиенко и др., под ред. Р.Н. Пухова. М.: Центр анализа стратегий и технологий, 2016. 168 с.
[4] Мержецкий С. У России есть всё для успешного строительства кораблей 1-го ранга возможности. Репортер, 11 декабря 2021 г. / https://topcor.ru/23092-u-rossii-est-vse-dlja-uspeshnogo-stroitelstva-korablej-1-go
[5] Нуркин Т. Чтобы догнать Китай и Россию в гиперзвуковой гонке, США должны пойти на риск прямо сейчас. 9 февраля 2022//https://breakingdefense.com/2022/02/to-catch-china-and-russia-in-hypersonic-race-us-must-embrace-risnow/?utm_campaign=Breaking%20 News&utm_medium=email&_hsmi=203496141&_hsenc=p2ANqtz-9KRasA8GlYbOvpZuoTX-aSuEer-RHdMlPG8zj5c5SQ3UX
[6] Военная история. Учебник для военных вузов. СПб.: Питер, 2018. 448 с.: ил., сс. 380–381.
[7] Rabin, A., Davis L., Geist E., Yan E., ect. The Future of the Russian Military. Report. RAND Corporation, 2019, p. 90.
[8] Подберёзкин А.И., Родионов О.Е. Институты развития человеческого капитала – альтернатива силовым средствам политики // Обозреватель, 2021, № 7, сс. 33–47.
[9] Рэй Стайнер Клайн работал с 1943 по 1973 в ЦРУ. В какое-то время заведовал всем аналитическим отделом этой конторы. Успешно боролся с коммунизмом в Азии, помогал корейцам, предсказал (или подготовил) раскол между СССР и КНР. Во время Карибского кризиса давал Белому дому очень качественные разведданные.
[10] Этот критерий условно можно свести к показателю количества и качества ВВСТ и военных технологий. См.: Зарудницкий В.Б. Факторы достижения победы в военных конфликтах будущего // Военная мысль, 2021, № 8, сс. 34–47.
[11] См. подробнее: Байгузин Р.Н., Подберёзкин А.И. Политика и стратегия. Оценка и прогноз развития стратегической обстановки и военной политики России. М.: Юстицинформ, 2021. 768 с.
[12] У Дм. Тренина это называется «политическая воля» и «поддержка элит и общества». См.: Тренин Дм. Новый баланс сил: Россия в поисках внешнеполитического равновесия. М.: Альпина Паблишер, 2021, сс. 71–73.
[13] Ильницкий А.М. Ментальная война России // Военная мысль, 2021, № 8, сс. 29–33.
[14] См. подробнее: Подберёзкин А., Родионов О. Институты развития человеческого капитала – альтернатива силовым средствам политики // Обозреватель, 2021, № 7, сс. 33–48, а также: Боброва О., Подберёзкин А., Подберёзкина О. Специфика НКО и правовые основы их деятельности.// Обозреватель, 2021, № 8, сс. 17–48 и др.
[15] Проблеме стратегического целеполагания в работе выделяется особенное внимание. От неё, прежде всего, зависит стратегия и политика государства. Это, кстати, зафиксировано и в последних документах стратегического планирования.. См.: Путин В.В. Указ Президента РФ «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» № 400 от 2 июля 2021 г. / https://cdnimg.rg.ru/pril/article/212/57/79/ 0001202107030001.pdf; Путин В.В. Указ Президента Российской Федерации № 633 от 8 ноября 2021 года «Основы государственной политики в сфере стратегического планирования в Российской Федерации» / http://www.kremlin.ru/acts/news/67074
[16] Воля (национальная воля) – зд.: способность субъектов политики /личности, социальной группы, партии и т.д./ проявлять настойчивость в выборе мотивов к действию, к достижению поставленной цели в интересах нации и государства. Учитывая многообразие политических ситуаций, требующих быстрой волевой регуляции, политическая воля является не единовременной реакцией на вызов времени, а постоянным побудителем, стимулятором к действия. Эффективность волевых действий, их характер зависят от организованности, единства, психологических установок и устойчивости субъекта, наличия сильных лидеров способных правильно ориентироваться в политических ситуациях.
[17] См. подробнее: Байгузин Р.Н., Подберёзкин А.И. Политика и стратегия. Оценка и прогноз развития стратегической обстановки и военной политики России. М.: Юстицинформ, 2021. 768 с.
[18] См. подробнее: Новые военно-промышленные державы / М.С.Барабанов, С.А. Денисенцев, А.В.Лавров, Ю.Ю. Лямин, К.В. Макиенко и др., под ред. Р.Н. Пухова. М.: Центр анализа стратегий и технологий, 2016. 168 с.
[19] Объем продаж вооружений 100 крупнейших компаний мира вырос на 1,3% / ТАСС, 6.12.2021 / https://tass.ru/armiyaopk/13117391?utm_source=yxnews&utm_medium=desktop
[20] См. подробнее: Новые военно-промышленные державы / М.С.Барабанов, С.А. Денисенцев, А.В. Лавров, Ю.Ю. Лямин, К.В. Макиенко и др., под ред. Р.Н. Пухова. М.: Центр анализа стратегий и технологий, 2016. 168 с.
